Между строк - Раевская Полина Александровна "Lina Swon"

– Не плачь, Манюнь, а то я не выдержу и не поеду никуда.

– Ага, и посадят тебя за дезертирство лет на пять – хорошие перспективы.

– Пусть сначала поймают, – ухмыляется Борька. Маша хмыкает и, пристав на носочки, легонько касается Шуваловских губ.

– Я уже скучаю, – шепчет она.

– Айда со мной, – предлагает Боря, зная, впрочем, что дурацкая это идея.

– Хочешь, чтобы твоя мама порвала на британский флаг меня?

– Ну, ты уж прям чудовище из нее сделала.

– Она и без моей помощи справляется, – морщится Машка. Вся эта ситуация с родителями ужасно напрягает.

– Ее понять можно, – вступается Боря за мать, и Скопичевская не находит, что возразить.

Несколько минут они стоят, обнявшись, вновь погрузившись каждый в свои мысли, пока Боря в очередной раз с сожалением отстраняется, ибо тянуть – уже просто свинство по отношению к матери.

– Ты придешь завтра на вокзал? – уточняет он, чтобы хоть как-то заполнить тягостное молчание.

– Конечно.

– Тогда я не прощаюсь, – улыбается Шувалов натянуто и начинает потихонечку спускаться, до последнего, не отпуская Машкиной руки.

– Люблю тебя, – шепчет она и, улыбнувшись сквозь слезы, напоминает. – Буду ждать твоих сочинений.

– Не переживай, будет тебе секс по переписке, – подмигнув, заверяет Боря и, дойдя до следующего пролета, тихо произносит. – Ну, давай, заходи в квартиру.

Маша несколько секунд смотрит на него, не мигая, запоминая любимые черты, а потом, сглотнув тяжело, скрывается за дверью.

Как только щелкает замок, у Шувалова внутри поселяется какая-то пустота. Он и представить не мог, что будет так тяжело, а ведь это только начало. О том, что будет дальше, он даже думать не хочет, поэтому, чтобы не растравливать душу, окидывает взглядом Машкину дверь напоследок и спешит домой, надеясь, что в праздничной суете удастся отвлечься от тяжелых мыслей. И не ошибается.

Глава 4

Придя домой, Боря обнаруживает, что торжество в самом разгаре. Многие уже изрядно навеселе в том числе и родители. Как только он входит в гостиную, Любовь Геннадьевна, не церемонясь, язвительно тянет, привлекая внимание гостей:

– О, какие люди нас почтили своим вниманием! Проходите, Борис Анатольевич, мы тут, как раз, вас в армию провожаем.

Боря отводит взгляд, не выдержав ее осуждения и обиды. Перед матерью жуть, как неудобно. Поэтому, когда со всех сторон начинают прилетать приветствия и вопросы, Шувалов выдыхает с облегчением, вот только недолго длится его счастье.

Любовь Геннадьевна не собирается спускать на тормозах. Поднявшись, она нетвердой походкой направляется на кухню, сказав сыну, следовать за ней. Боря мысленно стонет и под сочувствующими взглядами отца, и Гладышева спешит за матерью, зная, что лучше не обострять ситуацию и быть послушным мальчиком.

– Ну, и где ты был? – обрушивается мать на него, как только они остаются наедине.

– Где был, там уже нет, – устало отзывается Борька и мягко просит. – Мам, давай, не будем ругаться.

– А как мне не ругаться, сынок? Ты надо мной просто издеваешься!

– Мам, ну, причем здесь ты?!

– А кто причем? – повышает Любовь Геннадьевна голос, заставляя Борьку поморщиться. – Я столько слез из-за этой твари пролила, столько пережила, а теперь ты хочешь, чтобы я ее дочку здесь привечала и еще, не дай бог, породнилась с ней?

– Ну, а Машка-то в чем виновата? – начинает заводиться Боря, не в силах выслушивать то, что он уже слышал сто тысяч раз. Сколько можно? Одно да потому.

– А твоя Машка, вот увидишь, такая же, как мамаша! Яблоко от яблоньки недалеко падает. Я про нее разузнала…

– Всё, хватит! – грубо обрывает Боря, ибо это уже слишком. Терпеть подобные разговоры и намеки он не собирается.

То, что у Скопичевской он далеко не первый секретом для него не являлось. Да, его это дико бесило, но он старался об этом не думать. В конце концов, Машка старше его на четыре года, а потому вполне естественно, что до него у нее были мужики.

Борю это, конечно, ничуть не успокаивало, жалило самолюбие, но не до такой степени, чтобы он не мог с этим справиться. Но вот что по-настоящему выводило из себя, так это вмешательство матери. Поэтому, когда она заявляет, чтобы он не затыкал ей рот, Боря не выдерживает и высказывает все, что давно накипело.

– Я не затыкаю тебе рот, мама! Но, если тебе что-то не нравится, высказывай свои претензии по адресу. Я не собираюсь отдуваться за отцовское блядство. И Машку прекрати сравнивать с мамашей, она не такая! – отрезает он и разворачивается, чтобы уйти, считая разговор оконченным. Мать на его спич, как ни странно, реагирует вполне спокойно, лишь усмехается и иронично бросает:

– Дай то бог.

В гостиную Шувалов врывается во взвинченном состоянии, злясь на самого себя за то, что не сдержался и расстроил мать. Поздоровавшись с родителями Гладышева и отцом, он спешит к друзьям. Гладышев сразу же прерывает свой разговор и застывает в ожидании, когда Борьку прорвет. И Шувалов не заставляет себя ждать.

– Не, нормально вообще? Отец накосячил, а я – крайний? – опрокинув рюмку коньяка, раздраженно выплевывает он.

Гладышев усмехается.

– Ну, так сказано, грехи отцов падут на детей до седьмого колена.

– Чего?

– Того. Крепись, Борян.

– Иди ты нахер, Олежа! Я тебе серьезно, а ты со своими шуточками.

– Какие шуточки, Боря?! Библия – штука серьезная. Из-за нее люди, между прочим, ни один век воевали, – продолжает Олег умничать, но Шувалову сейчас не до смеха, поэтому он раздраженно отмахивается.

– А этого ты за каким сюда притащил? – оглядевшись, кивает он в сторону «космонавта» или попросту наркомана.

– Денег он мне должен, а его днем с огнем не выцепишь. Чего так долго? Теть Люба уже готова была меня линчевать. На фига вообще надо было трепать про свадьбу? – резонно замечает Гладышев, наливая себя коньяк.

– Да это мамаша Машкина растрезвонила, чтобы мать позлить, – с досадой признается Шувалов. – Я как узнал, хотел прибить ее на хрен.

– Ну, так и прибил бы, – невозмутимо отзывается Олег.

– Ты че, теща же будущая, – усмехается Шувалов.

– Тем более, быстрее отмучаешься, – хохотнув, заходиться кашлем друг, опрокинув в себя коньяк. – Фу, ну и дрянь же!

– Гладышев, вот не пьешь ты крепкие напитки и не пей, не переводи добро, – забирает у него Борька бутылку. Смотреть, как друга всего перекосило, нет сил.

Пока Гладышев приходит в себя, Шувалов принимается за еду, а то со всеми этими разборками совсем забыл об одной из главных радостей жизни.

Постепенно настроение поднимается, тягостные мысли отходят на второй план, и Боря по-настоящему наслаждается общением с родными и друзьями. Мама на него больше не злиться, она вообще человек отходчивый, поэтому через полчаса уже во всю обнимает сына, со слезами причитая, как же она будет без своего львёночка. У Борьки, как и у всех присутствующих ее речи вызывают приступ неудержимого хохота, но Любовь Геннадьевну это ничуть не смущает.

– Вам – мужикам, материнских чувств никогда не понять, – улыбаясь, отмахивается она.

И Боря действительно не понимает, просто знает, что у него лучшая на свете мама, а потому заставлять ее переживать и расстраиваться для него невыносимо, но и как найти решение, которое удовлетворит всех, он тоже не знает.

Эти мысли напоминают ему о главной проблеме, и как бы его не ломало что-то у кого-то просить, Машкино благополучие важнее его самолюбия. Пересилив себя, он обращается к Гладышеву, когда они выходят на улицу, чтобы проветриться.

– Олег, присмотришь за моей.

– В смысле? – удивляется друг и не упускает возможности подколоть. – Пояс верности на нее надеть что ли?

– Иди нафиг, придурок, – со смешком отзывается Борька. – Денег если че подбросишь? Я потом отдам.

– Так ты же ей все накопленные бабки отдал.

– Ну, ей там что-то надо было купить, – туманно отвечает Шувалов, зная, что сейчас Гладышев выдаст в своей манере. И он выдает.