Ноев ковчег доктора Толмачёвой - Ирина Степановская

Впрочем, беседы, наверное, в отделении все те же. Русские без бесед не могут. Родители, сколько она себя помнит, беседовали в кухне за чаем, когда она маленькой уже была уложена спать. Она привыкла засыпать под тихое журчание их голосов о науке, о политике... Таня хорошо запомнила вечер, когда родители собрались бежать защищать Белый дом. Она выскочила тогда из постели босиком на холодный пол и закричала, чтобы ее не бросали одну. Родители постояли в коридоре, поглядели друг на друга, и мама первая стала расстегивать пальто. Они остались, но Таня слышала, как они просидели всю ночь возле приемника. Она все боялась, что, когда она заснет, они все-таки уйдут: как же она будет жить совсем одна, если с ними что-нибудь случится? И хоть была еще маленькая, на всю жизнь запомнила, что нужно думать прежде всего о себе и своей семье, а политикой пусть занимаются другие.

Вот в Париже в лаборатории каждый и думал только о себе. Мыслями никто ни с кем не делился, а уж тем более – результатами опытов. Каждый знал только свой непосредственный участок работы, результаты докладывал только мадам Гийяр (и то не обсуждал их с ней, а просто копировал в компьютер данные), а мадам Гийяр уже помещала эти сведения в свой отчет, в котором сводила все результаты. И почему-то, если в России такой подход казался Тане правильным – пусть каждый отвечает сам за себя, то во Франции обнаружилось, что такая индивидуальная работа неинтересна и теряет для исполнителя смысл и значимость.

«Они специально никому ничего не рассказывают, чтобы стажеры, расползшись потом по всему миру, не растащили их идеи. Наоборот, они с нас хотят содрать побольше в обмен за предоставленную возможность работать во Франции, – думала Таня. – Но как же можно развивать научную идею, если твоя работа попадает в прорву? Сдал материал – и никто не ставит тебя в известность, правильно ты работал или нет, удовлетворительны ли полученные тобой результаты и привели ли они к какой-нибудь цели, к какому-то пусть маленькому, но итогу?» Но в лаборатории мадам Гийяр царил заговор молчания. Все равнодушными голосами спрашивали по утрам друг у друга дежурное «Как дела?» и снова углублялись в свои пробирки и компьютеры.

Человеческие отношения установились у Тани только с Янушкой, которая, во-первых, принадлежала к славянской культуре, а во-вторых, очень напоминала Мышку.

«Ну что ж, – Таня уселась за свой компьютер. – Пора приниматься за дела». А кстати, почему это блок питания такой подозрительно теплый? Как раз где подсоединены провода. Что это? Ее компьютер включали без нее? А кто был в комнате, когда она вошла? Никого. Только Али попался навстречу, когда она выходила из лифта.

У Тани уже не в первый раз возникало ощущение, что в ее отсутствие кто-то залезает в ее компьютер. Хорошо, что все данные запаролены. Ох, не верит она здесь никому – ни белозубому Али, ни гнусавой Камилле! А может, это мадам Гийяр рылась в ее результатах?

Таня задумалась. А мадам-то это зачем? Таня и так передает ей все полученные данные, честно пишет выводы. Может, не доверяют? Или доверяют, но проверяют?

Таня закусила губу. Нет, мадам не будет шпионить. Несолидно. Кстати, Тане раньше все хотелось узнать, как мадам зовут. На ее карточке написано «Доктор медицины, мадам Ж. Гийяр». Но что такое это «Ж»? Таня усмехнулась. Так ей никто и не сказал. Такую малость!

Сама мадам всех называла официально – с приставкой перед именем. Камилла для нее была «мадемуазель Камилла». Очевидно, как ближайшая соседка по Евросоюзу. Все остальные были «доктора». «Доктор Яна», «доктор Али-Абу, как вас там дальше...» и «доктор Таня», хотя по большому счету настоящим практическим врачом была только Таня.

...Так вот, когда они с Янушкой выпили по бокалу сухого, подруга рассказала, что у мадам Гийяр очки в золотой оправе.

– И еще у нее очень хорошие часы.

– Да? – переспросила Татьяна. – Должно быть, у нее хороший оклад.

– Про то, какой у кого оклад, здесь никто не знает, так же, как никто не должен знать, сколько выделено денег на работу тебе, Али, Камилле или мне. Между прочим, мне кажется, что Али и Камилле выдают денег больше, чем нам. Но я знаю точно, что у мадам Гийяр очень богатый муж.

– Неужели? – заинтересовалась Татьяна. – А чем он владеет? У него банки или, может быть, нефть?

– Какая нефть? Он же не шейх! – засмеялась Янушка. – У него какое-то химическое предприятие. Он им и управляет. Или даже целой сетью предприятий по производству чего-то химического.

– Или сетью химчисток, – улыбнулась Таня. – Хотя какая разница!

Она стала привыкать к тому, что прекрасная ухоженная Франция – вовсе не огромная Россия, в землю которой воткнешь лопату и навстречу тебе или брызнет нефтяной фонтан, или зашипит какой-нибудь газ, или посыплются уральские самоцветы в виде хотя бы медно-серной руды.

– Нет, правда, он баснословно богат! – заверила Янушка, приложив руку к груди. Таня приняла это к сведению и решила проверить при случае.

Случай представился спустя несколько месяцев. В прошлом году Таня решила устроить в лаборатории празднование своего дня рождения. Господи, какая она была наивная! Кому это здесь интересно! Смешно было и пытаться перенести русские традиции на французскую почву. И организовать все правильно она еще не умела, поэтому заказать столики в кафе-столовой при Центре попросила Али. Али очень хорошо говорил по-французски. Собственно, в бывшей французской колонии, где он родился, это был его родной язык. Таня же еще плохо разбиралась в названиях французских блюд, поэтому заказ сделал он и потом порхал по просторному залу, пританцовывая на тонких длинных ногах, составляя два столика у окна: ему не понравилось, как их поставили работники кафе.

Таня тогда перед перерывом прошла к мадам Гийяр.

– Приглашаю вас принять участие в празднике по случаю моего дня рождения.

– О, поздравляю! – удивленно приподняла брови мадам и пообещала прийти, но Али в помощь не отпустила. – Сделайте заказ по телефону, – посоветовала она приказным тоном.

Таня послушалась и передоверила это дело Али, который заказал по московским меркам нечто невообразимое. В результате оказалось, что есть было просто нечего, хотя заплатила она по полной программе. Маму бы выписать из Москвы, она бы устроила стол! Все бы вылезли от обжорства полуживые! А им принесли крошечные порции французского салата с сыром «Рокфор», фуа-гра, еще по маленькой кучке зелено-розового салата с копченым лососем и ломтиком авокадо, какие-то непонятные фрукты, которые Таня до этого ни разу не пробовала, но которые, очевидно, очень нравились Али...

Все сидели как на похоронах. Выпивали не чокаясь, ели не улыбаясь. Мадам Гийяр сухо произнесла: «За ваши успехи!» И только Али продолжал глядеть на Таню, сияя своей невозможной улыбкой. Потом Таня даже стала нарочно присматриваться к нему – как интересно у него устроен рот, что губы почти не прикрывают белоснежные длинные зубы, – Но оказалось, что в обычных случаях рот у Али спокойно закрывался. Иногда африканец за работой свистел, и тогда его губы без усилий складывались в толстую трубочку, и лицо уже не казалось перерезанным пополам ослепительной белой полосой.