Крепость Рущук. Репетиция разгрома Наполеона - Пётр Владимирович Станев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, денщики заварили свою, более привычную овсяную кашу, сдобрили её густым козьим молоком. Вскипятили воду, приготовили крепкий кофе. Михаил Илларионович умылся, побрился с помощью денщика, переоделся в чистую нательную сорочку из белоснежной бязи. Сел за стол.
Не желая обидеть хозяев, попробовал мамалыги, отломив кусочек, обмакнул в покрошенную брынзу, отправил аккуратно в рот. Он по прошлым походам знал эту местную еду. Нельзя сказать, что ему эта пища нравилась, но она была довольно питательной. Ему больше нравилось употреблять её со шкварками, но очень жирная еда ему была тяжеловата, поэтому есть её опасался. Вот в молодые годы он мог её съесть прилично, запивая вином.
Молодая невестка хозяина старалась угодить, прислуживала ему с удовольствием и любопытством. Присутствие такого высокого гостя в их доме было для неё и остальных домочадцев божьей наградой в их однообразной, нелёгкой и глубоко провинциальной жизни. В праздничной юбке до пят, из-под которой весело выглядывали нарядные домотканые цветные тапочки, в тёмной блузке с бархатной синей вставкой на плечах, расшитой на груди узорами с красными розами, переплетёнными жёлтыми ромашками, с пунцовыми от волнения щёчками, в льняном праздничном платке на голове, повязанном по-селянски, сзади, – она радовала глаз отдохнувшего генерала. Тот весело болтал с ней на её языке, от чего она смущалась и отвечала невпопад. Ему очень хотелось прикоснуться к ней, вдохнуть её аромат. Но, не желая обидеть хозяев, сдерживал свои чувства.
Несмотря на своё высокое положение, окружённый огромным количеством людей, готовых исполнить любое его пожелание, он был одиноким, отрешённым от окружающей жизни. Он не был свободен. Вся его жизнь была у всех на виду. Даже редкие, свободные от службы месяцы, проведённые в семейном кругу, становились в итоге мукой для генерала.
Все ждали от него, прежде всего, материального благополучия, почестей и уважения в высшем свете. Его долгое пребывание в имении означало опалу, а значит уменьшение доходов и провинциальную скуку, что вызывало крепкое неудовольствие домочадцев. Попытки Михаила Илларионовича упорядочить дела в хозяйстве, навести порядок, приструнить вороватых управляющих и приказчиков приводили к ещё большим материальным потерям, семейным скандалам.
Так получалось, что на службе и дома он практически всегда находился под надзором императора или семьи. Все ждали от него исполнения своих вожделений. Император – успешных баталий и роста своего авторитета, семья – материального благополучия.
И если вдруг в отдалении от дома у Михаила Илларионовича появлялась женщина, а они просто не могли не появиться в окружении такого высокопоставленного генерала, то семья чувствовала материальные убытки сразу. В расположение штаба срочно выезжали, чаще всего Елизавета, старшая дочь. Наведя порядок, оставив соглядатаев, возвращалась обратно с плотно набитым кожаным саквояжем, а иногда её отъезд сопровождался загруженным с верхом, укрытым плотной рогожей обозом.
С наездами дочери для генерала наступали чёрные дни и тяжёлая меланхолия. С возрастом он уже не мог обходиться без женского участия и ухода. Так уж сложилось – не Суворов. Тот мог проснуться до рассвета, ополоснуться студёной водой, поесть у костра солдатской похлёбки, запросто уснуть на соломе, заботливо укрытым денщиком простой шинелью.
Но хитрый Кутузов нашёл простой выход. Он просил кого-нибудь из доверенных ему офицеров, чаще всего адъютанта, найти ему заботливою служанку, иногда двух, из местных простолюдинок. Это решало все его жизненные проблемы. Он получал женскую заботу, хороший уход, радушие, тёплую постель, небольшие расходы, которые он иногда покрывал за счёт припасённых трофеев.
Грузный генерал уже не был большим героем в постели. Но в объятиях случайной жаркой паненки или развращённой придворным флиртом немки ещё мог соблюсти приличия.
Другое дело – простолюдинки. Заботливые, чистые, смешливые, ласковые, не требовательные: они всё понимали. Поначалу стеснялись, но, пообвыкнув, своё дело исполняли нежно и страстно. Зайдя якобы погасить свечи, тихо и быстро раздевались, юркали к генералу под одеяло с головой. Согрев старого воина, делали своё нежное дело, убаюкав, исчезали из постели, если удовлетворённый ласками господин вдруг не удержит при себе до утра.
Домой, как правило, они возвращались богато одарёнными, сидя гордо на гружённой фуражом и мануфактурой телеге с впряжённым добротным конём, прижимая к полной груди домотканую, шерстяную, расшитую незатейливым узором, тяжёлую от подарков и денег сумку. Особо талантливым служанкам к телеге привязывали корову.
Утром генерал чувствовал прилив сил. Слушая за завтраком доклады дежурных офицеров, он воспринимал действительность по-иному, чем прошедшим вечером. Решения им принимались легко, да и, как правило, были неординарными, смелыми. Офицеры при штабе изумлялись его приказам, дивясь их простоте и гениальности.
Впрочем, его чудачества рождали неприязнь у его противников и завистников. Ухмылки и непристойности были в ходу среди недругов. Но старый дипломат чувствовал интриги на расстоянии. Сам был приличным интриганом. А что делать, таковы нравы высшего общества Он проявлял холодную сдержанность до поры. И не дай бог какому-либо недоброжелателю опростоволоситься, особенно в бою!
Михаил Илларионович, глянув оценивающе на молодуху, сожалеюще вздохнул, допил кофе, встал, поклонился хозяевам, обращаясь к адъютанту, попросил по-отечески:
– Братец, расплатись с хозяином и дай команду трубить в поход.
Кутузов медленно двинулся к выходу из горницы. Будто вспомнив, приказал:
– Выдать дополнительно хозяину мешок муки, фунт сахару.
Ещё раз взглянув на молодую хозяйку, поманил к себе, достал из кармана нитку красных бус, надел на белокожую шею крестьянки, с взбухшими от волнения синими тонкими венками. Милые щёчки запунцевели под цвет бусам.
Приведя себя в порядок, одев с помощью денщика походный мундир, накинув тёплый плащ, вышел на крыльцо мазанки.
Конвой был полностью готов к движению. Кутузов медленно сошёл с крыльца, вдохнул полной грудью свежего воздуха, прошёл к карете.
Адъютант раскрыл дверь, помог генералу взойти по откинутым ступеням внутрь. Укрыл ноги пледом. Взял у денщика корзину с приготовленной снедью, уложил в сундучок, вошёл следом, уселся напротив командующего. Дал команду к движению.
Кавалькада тронулась в дальнейший непростой путь.
Глава 3
Преодолев Траянов вал, колонна остановилась. В нескольких вёрстах находилось место славной битвы войск Румянцева с турками.
К карете главнокомандующего прискакал Каменский в сопровождении усталых, но бодро державшихся
