Смертельный удар - Александр Прозоров

— В полном, — отрапортовал Токсар, едва не вытянувшись по струнке, — весла починили, изготовили новые взамен сломанных. Мачты на месте. Баллисты и катапульты работают исправно. Ядер хватает. Воины хотят драться. Мы готовы отплыть хоть сейчас.

— Вот и отдай приказ к отплытию, — порадовал его Ларин. — Как рассветет, выдвигаемся. Сегодня начнем новое дело.

— Наступаем? — радостно уточнил Токсар и добавил, тряхнув бородой: — Пора пустить кровь этим хитроумным грекам, а то мы здесь уже устали от безделья.

— Пора, — не стал спорить Леха, — только прикажи убрать вон те баллисты с носа.

— Зачем? — не поверил своим ушам командир корабля. — Как же мы тогда будем обстреливать греков? Ведь нас ждет впереди целый флот.

— Есть у меня одна мысль, — туманно намекнул Ларин, не став пока раскрывать все Токсару — На их места поставим другое орудие. Покрупнее. Так что пока расчисти место, а я к тому времени вернусь на борт. Надо поговорить кое с кем и другие корабли навестить.

Оставив Токсара в некотором недоумении, адмирал проследовал к ближайшей триере. Встретившись с ее капитаном на берегу у самого борта, — в ожидании дальнейшего плавания корабль был вытащен на берег, — Леха объявил о начале наступления и велел сообщить о нем остальным.

— Выступаем, как рассветет, — сказал он рослому скифу, представшему перед ним в сопровождении гортатора, — проверить все орудия. Морским пехотинцам быть готовыми к бою. Греков впереди много и просто так они нас не пропустят. Драка будет жестокая.

— Мы готовы. — обрадовался не меньше Токсара командир триеры и оглянулся на своих пехотинцев, ночевавших прямо на берегу под открытым небом, — давно ждем.

Крепкие бойцы в чешуйчатых панцирях с мечами и топориками на боках, которых разбудил шум столь ранних переговоров, поднимались с земли, осторожно поглядывая в сторону адмирала и его свиты.

«Да уж, — мысленно согласился с ним Ларин, скользнув взглядом по рослым воинам и словно оправдывая свое длительное бездействие, — мне самому тут не очень нравится сидеть, но, что поделать, раньше было нельзя».

— Время пришло, — громко и назидательно заметил адмирал вслух, направляясь дальше, — как только отплывет мой корабль, двигайтесь за нами следом.

Перед тем как вернуться к себе в шатер, Ларин дошел до следующего корабля, так же обсыхавшего на берегу. Рядом с ним были вытащены на берег еще четыре триеры. Вокруг вповалку спали пехотинцы, и виднелось несколько палаток.

— Позови капитана, — приказал Леха, останавливаясь у первого корабля, в двух шагах от охранника, преградившего вход в палатку. Сам он не пожелал влезать в это узкое сооружение, в несколько раз меньшее, чем его шатер на холме. Хотя и мог.

Вместо этого он остановился рядом с палаткой, осматривая боевое соединение триер, которое собирался послать на отвлекающий маневр по другому руслу. Здесь были собраны корабли из эскадры Тернула, слишком хорошо известного Ларину. Многое было связано с этим городом, и большинство из этих событий Леха не особенно хотел вспоминать. Чего стоила только смерть Гнура, — тела никто не видел, но Ларин уже почти не сомневался в его смерти, — и предательство Иседона, обитавшего тогда в замке неподалеку. Леха поймал себя на мысли, что к морякам из эскадры Тернула он поневоле относился более спокойно, чем к остальным, хотя они были в этом не виноваты.

«Надо же кого-то послать в этот рейд, — оправдывал себя Ларин, когда его взору предстал широкоплечий скиф с орлиным носом, спавший не снимая доспехов, — и для дела лучше, если это будет сплоченное в боях соединение. Да не из самых последних. А эта эскадра как раз из таких».

Отогнав мысли о том, что кораблям из Тернула придется атаковать значительно превосходящие силы греков, в результате чего многие из них не вернутся назад, Ларин успокоил себя тем, что остальным тоже придется не сладко. На войне как на войне.

— Здравствуй, Арсак, — приветствовал адмирал одного из своих лучших боевых командиров, — пройдемся. Я хочу кое-что тебе сообщить.

Жестом остановив двинувшихся за ними охранников Инисмея, Ларин отвел капитана к самому берегу, где шумели воды реки и, остановившись у большого валуна, сказал:

— Мы начинаем наступление на греков. Немедленно.

— Боги услышали мои молитвы, — воздел руки к небу Арсак, длинную бороду которого развевал ветер.

«Как все тут устали ждать, — усмехнулся в душе Ларин, — но это к лучшему».

— Но воевать мы будем вместе с тобой в разных водах, — объявил Ларин, — я с основной частью кораблей отплываю по этому руслу и нападу на греков ниже по течению. Ты же возьмешь всю эскадру из Тернула и отправишься в другое русло, где сделаешь тоже самое.

Бывалый капитан все понял с полуслова и слегка нахмурился, но ничего не сказал.

— Ты должен атаковать греков, сколько бы их тебе не встретилось, и воевать так, что бы они думали лишь о бегстве и спасении.

Арсак обернулся, посмотрел на свои пять кораблей, слегка усмехнулся и проговорил, словно отливая каждое слово из бронзы.

— Они пожалеют о том, что родились, когда повстречаются со мной, — пообещал скиф.

— Не сомневаюсь, — подтвердил адмирал, слегка качнув головой и прищурившись от первых лучей солнца, упавших на его лицо.

— Я буду держаться до тех пор, пока у меня останется хотя бы один корабль, — добавил Арсак.

— Возьмете еще дюжину бирем, в бою пригодятся, — добавил Ларин, — они повезут пеших солдат, которые должны захватить берега и наступать по ним вместе с конницей Аргима, которая уже на пути туда.

Услышав о том, что предстоит совместное наступление с конницей, Арсак повеселел. Его шансы вернуться живым мгновенно выросли в глазах самого капитана. Теперь скифа еще меньше волновало, сколько греков ему повстречается.

— Отправляйся немедленно, — приказал Ларин, заканчивая разговор, — и не забывай слать мне гонцов с сообщениями о том, как продвигаются дела. Особенно когда пробьешься к морю.

Капитан усмехнулся во весь рот, оценив шутку, и Ларин заметил, что у него не хватает двух верхних зубов, выбитых в какой-то схватке, да и вся верхняя губа с правой стороны лица была немного обезображена ударом рукояти меча. Впрочем, самого Арсака это уже давно не беспокоило, словно таким и родился.

Расставшись с капитаном эскадры из Тернула, Леха окинул взглядом на глазах оживавшее побережье — сотни солдат, умывшись в водах реки, уже закончили трапезу, свернули немногочисленные палатки и под окрики своих командиров, поднимались на корабли, бряцая оружием.

— Ну, пора и нам на корабль, — произнес он, вновь прищурившись на солнце, осветившем прибрежный лес и заставившем сверкать речку, — только сначала ненадолго вернемся к шатру.

И в сопровождении охранников он пробрался сквозь проснувшийся лагерь к своему походному жилищу. Первое, что он увидел, поднявшись на холм, — жалкую фигуру грека, который сидел на камне в десяти метрах от шатра, всем видом изображая страдание. Приблизившись и рассмотрев его опухшее от безудержного пьянства лицо, Леха решил, что тот и в самом деле страдал. Еще бы, разбудили, не дав оклематься после очередного возлияния.

— Что случилось, хозяин? — жалобным голосом вопросил Караналис, когда Леха приблизился к своему шатру. — Что за шум стоит в лагере в такую рань? Мы куда-то отправляемся? Так ведь было хорошо до сих пор.

— Если ты забыл, ничтожный грек, то вокруг идет война, — напомнил Леха, жестом приказывая ему следовать за собой, но вдруг резко останавливаясь у входа в шатер, — и мы как раз отправляемся на очередную встречу с твоими соплеменниками. Ты мне нужен на этой войне. И если ты еще раз напьешься до беспамятства, то я лично прикажу Инисмею содрать с тебя кожу. Живьем. Понял?

Каранадис, трусивший вслед за Лариным, остановился как вкопанный и смерил недоверчивым взглядом сотника, словно не мог представить, что этот давно знакомый ему воин осмелится выполнить приказ своего хозяина. Но вид грозного, заросшего бородой скифа, сверкавшего из-под шлема и кустистых бровей злыми холодными глазами, быстро привел его в чувство. Каранадис посмотрел на его жилистые руки, одна из которых сжимала рукоять меча, и Леха тут же прочел в его глазах клятву бросить пить. Если не навсегда, то уж точно до тех пор, пока Инисмей будет находиться поблизости.

Оказавшись в душном шатре, Ларин опустился на ковер и, взяв с подноса чашу с вином, первым делом выпил его на глазах у изумленного грека, не предложив тому даже сесть. Долго разговаривать Леха не собирался, а урок преподать следовало. Впереди намечалось немало сражений с участием техники и боеприпасов, изготовленных руками этого изможденного гения, и нужно было позаботиться, чтобы тот был всегда в форме. Гении, как известно, боятся физического воздействия. Но об этом, обратив на него внимание, Леха уже позаботился. Осталось только дать понять расслабившемуся оружейнику, что адмирал не всегда будет позволять ему делать все, что угодно, даже несмотря на его явную ценность. И Ларин уже обдумывал, какое бы еще внушение сделать, но, взглянув на Каранадиса, решил остановиться на этом. Тот и так был ни жив, ни мертв от страха.