Жаркое рождество в Дубае - Данил Корецкий

– А теперь видишь, какое великолепие, – улыбается Анри. – Вилла араба должна быть лучше, чем вилла его брата!

Я ошарашенно смотрю на сотни башенных кранов, десятки искрящих огнями электросварки остовов небоскребов, земснаряды, намывающие огромные искусственные острова, и понимаю, что у меня на родине никогда ничего такого не будет. Вообще ничего красивого и путного не будет. Только серость, убожество, грязь и срань. Все «громадье планов», все грандиозные задумки рассеются звуками бесполезных слов и уйдут в вязкий российский глинозем, потому что кто хотел сделать, тот уже это сделал. За неполных сорок лет. А кто не хочет – тот болтает, сотрясает впустую воздух, что позволяет ему безнаказанно воровать…

«Кто знает – молчит. Кто говорит – не знает». Мне нравятся восточные поговорки: лаконичные, образные, парадоксальные и мудрые. Перед командировкой я прочел не меньше сотни, и это, пожалуй, наиболее объемная часть моей подготовки.

– А почему не приехал Константин? – вдруг спрашивает Ахмед Табба, и атмосфера в кондиционированном салоне «мицубиси паджеро» резко меняется.

Размышления о судьбах государств отодвигаются на задний план, потому что на передний выходят не такие глобальные, но куда более важные в конкретной ситуации проблемы. Например, расположенность и искренность подданного эмирата Дубаи Ахмеда Таббы. Ибо даже пять лет в эмиратской тюрьме для директора фирмы «Столичные огни» Игоря Андреевича Горина – гораздо большая катастрофа, чем нереализованные планы на его родине и разворованные там миллиарды…

А пять лет – по местным меркам, минимальный срок! Правосудие в Эмиратах суровое, и получить за шпионаж двадцать—тридцать лет вполне реально. Правда, есть и поблажки: если осужденный наизусть выучит Коран – пятнадцать лет могут скинуть. Я старательный, прилежный, и у меня хорошая память… Но пятьсот страниц вряд ли осилю… Впрочем, кто выучит двадцать сур, а это меньше половины, тому сбрасывают десять лет. Это, конечно, не пятнадцать, но тоже хорошо… И чего я не захватил с собой Коран? Читал бы потихоньку… И для создания положительного образа господина Горина это было бы полезно…

– Он не смог.

– Почему? – Анри требовательно смотрит на меня сквозь зеркальные очки. Он знает азы конспиративных контактов. Посторонний человек не приходит к агенту ни с того ни с сего. Для этого должны быть веские причины. Очень веские!

Но что я могу ему ответить? Что мой друг и коллега Олег Павловский, оперативный псевдоним Константин, мочился так, как и положено европейскому мужчине, – стоя, хотя ситуация требовала, чтобы он делал это сидя? Вряд ли Анри поймет, о чем идет речь. Да и в Центре решили, что говорить агенту правду нецелесообразно: пусть надежда встретиться с куратором согревает ему душу и стимулирует старательность и преданность…

– Потому, что он в очень важной и срочной командировке, – уверенно говорю я. – Вы же знаете нашу работу!

– Да, – Анри кивает. Он не настолько искушен в правилах шпионажа, чтобы определить – говорю я правду или лгу. Поэтому он мне верит и с сожалением вздыхает:

– Ветры всегда дуют не туда, куда хотят корабли…

Эту поговорку в сборнике я не видел, но это и не важно. Важней другое: наш агент еще и философ!

Про вчерашнее приключение с Амбалом я не рассказываю, чтобы раньше времени не спугнуть Таббу. Пусть вначале даст согласие. Как говорится у нас, в России: главное – ввязаться в драку, а там посмотрим…

«Мицубиси паджеро» запрыгал по кочкам и ухабам, будто злой джинн перебросил его за четыре тысячи километров из мира киношных – черных с белой разметкой дорог в царство вечного российского бездорожья. Но это была всего-навсего огромная строительная площадка, засыпанная щебенкой, исчерканной колеями большегрузных самосвалов. Отсюда в Персидский залив уходила насыпная дамба – стебель огромного пальмового листа, на котором построят две тысячи вилл и сорок высотных отелей. А вокруг сделают волнорез из гигантских арабских букв, которые образуют любимую фразу шейха: «Не каждый, кто говорит, – мудрец, не каждый, кто на коне, – всадник…» Прочесть мудрый афоризм можно будет из космоса: со спутника, с Луны, с Марса, с Альфа Центавра. Пусть знают!

Через пару километров наш джип выехал на совершенно пустынный песчаный пляж, и Анри притормозил в пяти метрах от ласковой даже на вид, отблескивающей солнечными бликами воды.

– Здесь можно разговаривать спокойно, – говорит агент, и мы выходим наружу. Песок мягко скрипит под ногами. Пахнет большой водой. Я достаю из кабины свой кейс. Анри слегка напрягается. Я приветливо улыбаюсь, нейтрализуя его озабоченность.

– Мы встречаемся лишь второй раз, но Константин рассказывал о вас только хорошее, – учтиво говорю я. – Надеюсь, что со временем мы станем настоящими друзьями. А пока я прошу принять знаки уважения к вам и вашей семье.

Анри не отказывается. Это хороший знак. Похоже, он согласится продолжать сотрудничество.

– Это вам, – я протягиваю массивные карманные часы из серебра. Судя по удовлетворенному выражению лица, Анри оценил ценность подарка.

– Это для вашей жены, – на свет появляется красивая коробочка французских духов.

Анри удовлетворенно кивает.

– Это для вашей мамы, – я достаю гутру: черный, с серебряной отделкой головной платок.

Все подарки куплены в местных магазинах, они нейтральны и не несут на себе иностранного следа.

– А это деткам, – поскольку я не знаю, сколько детей добавилось к известным Центру мальчику и девочке за прошедшие годы, то вручаю будущему другу две сияющие лаком машинки и две нарядные куклы. Разберутся сами.

Анри доволен, он тепло благодарит, с подчеркнутым восторгом жмет мне ладонь двумя руками и преданно смотрит в глаза. Это производит впечатление полнейшей дружеской расположенности, если не знать, что на арабском Востоке внешние знаки внимания значат еще меньше, чем во всех других краях.

Но как бы то ни было, прелюдия закончена, обе стороны выдержали правила приличия, и теперь можно со спокойной совестью переходить к делу.

– Дорогой друг, – церемонно говорю я и подхожу к агенту на дистанцию доверительного разговора. Теперь хорошо бы взять его под локоть, но здесь это рассматривается как знак фамильярности и бесцеремонности, поэтому я сдерживаюсь и кладу руку на борт собственного пиджака.

– Вы долго и плодотворно сотрудничали с моим другом Константином, причем эта работа приносила пользу обеим сторонам. Я бы хотел просить вас продолжить сотрудничество. На тех же условиях, если у вас нет других предложений…

Анри молча поглаживает тронутые сединой усы. Пауза затягивается, и я сразу понимаю, в чем дело.

– Впрочем, инфляция усиливается, и будет справедливо, если ваше вознаграждение возрастет, н у, скажем… на тридцать процентов!

Я в очередной раз лгу. Нет, это грубое слово, и оно не учитывает специфики нашей Службы. Лучше употребить другой, более мягкий термин. Эвфемизм, как говорят высоколобые интеллектуалы. Я, скажем так, лукавлю. Причем дважды. Первый раз – в пользу Анри, второй – в пользу казны российской разведки.

В Эмиратах никакой инфляции нет, последние десять лет за доллар в любом обменнике дают три, шестьдесят шесть дирхам. К тому же, я уполномочен увеличить гонорар агента до пятидесяти процентов.

Но Анри первое лукавство вполне устраивает, а о втором он не догадывается. Одутловатое лицо расплывается в улыбке, он удовлетворенно кивает.

– По рукам! – закрепляя достигнутую договоренность, мы обмениваемся крепким рукопожатием.

Обе стороны удовлетворены. У Анри вновь появляется стабильный источник дополнительного дохода. А мое удовлетворение носит чисто моральный характер. Задание выполнено, и я уже сегодня могу улететь. А до этого выкупаться в заливе. Похоже, на этот раз Иван не соврал.

– Теперь я буду работать с вами? – спрашивает Анри.

Я неопределенно дергаю головой. Такой жест можно с равной вероятностью истолковать как согласие, как отрицание и как неуверенность. Очень часто это зависит от настроения толкователя. Агент выбрал первый вариант.

– По крайней мере, до того времени, как освободится Константин, – уточняет он, как бы для самого себя.

Я не возражаю. Это уже не мои проблемы. Мысленно я уже в Москве.

– Выкупаемся? – я быстро сбрасываю одежду.

Анри качает головой и целомудренно отворачивается.

Здесь не принято демонстрировать свою голую задницу другому мужчине. И смотреть на нее тоже не принято. Но на всякий случай я заранее надел плавки, поэтому чувство приличия моего нового друга не было оскорблено.

С разбега я разбиваю гладкую, чуть морщинящую редкими волнами поверхность залива, быстро отплываю от берега, ложусь на спину, снова переворачиваюсь на живот, кручусь веретеном, поднимая фонтаны брызг… Вода чистая, не такая плотная, как в Средиземном море или Тихом океане, и цвет у нее другой – не синий, а сероватый. Она достаточно теплая, но внутри спрятана приятная прохлада, как будто в каждой водяной молекуле кто-то охладил ядро – специально, чтобы сделать туристам контрастный расслабляющий массаж. Напряженная нервная система успокаивается, я начинаю по-другому воспринимать окружающий мир. Солнце бликует на гладкой поверхности, слепит глаза, заставляя щуриться. В щенячьем восторге я оборачиваюсь. Справа многозвездные отели, прямо вдали – строящиеся небоскребы, слева возводится то самое восьмое чудо света – остров в форме пальмового листа… А передо мной на диком неухоженном пляже прогуливается активизированный агент Анри… Умиротворяющая картина…