Третья сторона - Сергей Шведов

На то и детский сад, чтоб руки матери развязать, особенно таким, какие одинокие…

ГЛАВА 3

Годы шли, а с ними, хочешь не хочешь, приходили и заботы. Но не из тех, что радуют. Что–то тяжеловато становилось Веньке после ночных загулов, особенно на работе, особенно по утрам. Она просто удивлялась здоровой печени партийных лидеров сначала областного, а потом, увы, районного масштаба. Им в глотку хоть лейкой лей, а наутро такой старичок–боровичок как огурчик — хрусткий, хоть и маринованный.

А у Веньки и настроения утром нет, голова как чужая и во рту гадко. Спасибо, более опытные в таких делах подружки надоумили, присоветовали лекарство от тяжкой скорби. И то правда — хватишь граммов двадцать пять на работе чистого медицинского, покривишься, витаминкой заглотнешь, и куда только твоя хандра девается. Снова румянец во всю щеку, хоть под венец, снова сердце рвется туда, откуда только под утро заявилась, и снова… старшая медсестра подозрительно присматривается и принюхивается.

Стали на Веньку на работе коситься, шепотки пошли всякие разные. Но жалели сотрудницы Венькино сиротское детство, армейскую юность под пулями — что она, бедняжка, в этой жизни видела? Жалеют брошенных и обиженных. Молодая ведь, всем счастья женского хочется…

Только вот хотелось ей или нет, но вернулось к Веньке тоскливое чувство ожидания. Ждала теперь, авось пронесет, не заметят на работе ни красных глаз, ни шаткой походки. Попробуй отыщи трясущимися руками иглой вену у какой–нибудь старушки, они у той как ниточки. Ну и дождалась нежданного — вводила внутривенно хлористый кальций и выпустила всю ампулу под кожу.

У больной едва руку не ампутировали, такой некроз тканей пошел, но Веньку все–таки на работе оставили… решили подождать до следующего раза. Уже чего доброго ждать, так соскучиться успеешь, а к Веньке этот «следующий» раз явился без приглашения.

Ставила Венька систему переливания крови, то ли систему взяла не стерильную, то ли еще что там у нее приключилось, но больного деда только через месяц еле выходили, с трудом погасили сепсис.

Посадить Веньку, как грозился главврач, конечно, не посадили, но перевели в санитарки с полной дисквалификацией. На комиссии Венька плакала, дитем своим клялась, что больше капли в рот не возьмет. Ей поверили.

Санитарка, разумеется, да еще и с такой «персоналкой–аморалкой» перестала интересовать даже шофера черной райкомовской «Волги». Он больше не стал забирать ее по ночам на вызов. И даже ни одного звонка из «директивных» органов в защиту Веньки не было, как она ни надеялась на помощь бывших возлюбленных со вставной челюстью.

Но в доме по–прежнему была полная чаша, денег даже со скромной ставки санитарки на житье хватало. Жизнь пошла снова по накатанной дорожке с той лишь разницей, что маловато теперь стало Веньке одной мензурки известного лечебного препарата от всех скорбей. Пришлось пуститься во все тяжкие, чтобы кое–что перехватить и после обеда. А санитарке со шваброй в руках это трудней сделать, чем медсестре.

Но находились сердобольные, какие не отказывали…

Увлечение таким лечением не проходило бесследно. Внешне Венька не слишком изменилась, но в душе уже была не та. Дня не проходило, что бы не поругаться с кем–либо по любому пустяку. А не поругаешься, так душу не отведешь и не заснешь спокойно.

Что она, хуже всех, что ли? И чего только к ней одной цепляются, каждый учит жизни, будто она и в самом деле дурочка недоразвитая, не знает, откуда дети берутся, и как конфеты разворачивают.

Вот и выплеснула однажды свою обиду вместе со стаканом разведенного спирта в лицо главврачу:

— А тебе чего? Твое, что ли, пью?.. Виновата ли я, что у меня жизнь такая перекошенная? Ты в пьяницы меня не записывай и к наркологу силком не тащи! У меня послевоенный синдром и семейная неустроенность, понял? Душу мою лечить надо, а не тело. Ты под пули за ранеными не лез и лихоманка тебя тропическая не трепала.

Душу Венькину лечить взялся психотерапевт, а после разбора на месткоме очередной «аморалки», Веньку перевели в рабочие по кухне. Там были неучтенные продукты, спаянная и споенная компания шоферов и санитаров. Пришла новая жизнь и принесла с собой новую черту характера — глубокую апатию ко всему, что не содержало аналогов С 2Н 5 ОН и не было связано, как говорится, с легким флиртом в стиле русской деревни.

На большее она уже не претендовала. Но ей казалось, что снова все стало на свои места, все утряслось. Вновь она ощущала себя достойной во всех отношениях дамой, спокойной и достойной. Но это было спокойствие альпиниста, идущего в тумане по горам. Идешь себе, уверенно переставляешь ноги, ни что не жмет, не трет и ноша плечи не оттягивает. Кажется тебе, что поднимаешься шаг за шагом все выше и выше, а рассеется туман, смотришь — еще ниже опустился, чем раньше был. Жизнь — тоже тяжкое восхождение к неизбежной цели, такие казусы случаются не только с альпинистами.

Хотя теперь Венька в хозяйственной братии никогда не пила на свои кровные и ничего нового из мебели и одежды ни себе, ни дочке не покупала, денег на житье уже не хватало. Понятно, какие заработки у подсобницы на кухне. Разве что перекусить и закусить на работе можно бесплатно, да что–то дочке на вечер в сумке принести. От прежней Веньки, разодетой и холеной, не осталось и следа.

Но вот беда — почти не изменилось лицо, разве что чуть потемнело. Смуглое кукольное личико шестнадцатилетней девочки, если глянуть мимоходом. Венька продолжала нравиться мужчинам даже в ее неприглядном положении. Только мужчины эти уже не ездили на черных машинах с административными номерами.

Венька со злорадством продолжала упиваться своим внешним превосходством над подурневшими и располневшими подружками, и забывала про возраст. Рано или поздно к ней вернется блистательное счастье, для которого она родилась. Снова ждала, что все–таки придет к ней удача.

Ждала сложив руки. Квартира требовала ремонта, полгода барахлил телевизор, потек холодильник, а это все деньги, где их взять? По непрочному фундаменту Венькиного благополучия побежали новые трещины. Дочке исполнилось семь лет, пора снаряжать в школу, а в это время мать окончательно вышибли из больницы за…

Пьяной до бесчувствия Венькой торговали санитарки, приглашали неразборчивых больных спуститься в пищеблок к распластанной на мешках с картошкой грузчице… Даже сейчас в поезде Венька покрылась красными пятнами, вспомнив об этом эпизоде ее жизни.

Житейские ситуации, сплетясь вместе, затянули такой узел на Венькиной шее, что петля уже не пускала опускаться дальше. Жизнь не добрая тетушка из деревни, которая нет–нет, да и подкинет гостинца к празднику. Жизнь ее была похожа на кассу взаимопомощи. Сколько ни берешь от нее, когда–нибудь сполна возвращать придется. Отдавать же что–либо, кроме себя, Венька не умела.

Маришка, прежде сносно ухоженная и накормленная в детском саду, в школе требовала материнского догляда. А у Веньки самой никогда не было матери, чтобы научить, как это делается.

Прежде достаточно было понарядней надеть девочку на выход. Рядом с очаровательным ребенком и сама молодая мама кажется привлекательней.

Девочку нужно было хорошо, а главное — регулярно кормить. А мать забыла с какого бока подходить к плите. На столовые и кафетерии не было денег.

Каждый день умывать, одевать, расчесывать и заплетать, проверять уроки и укладывать спать. Попробовала мать походя исполнять все непривычные заботы. Первый школьный сентябрь еще кое–как по инерции прожила легко, а дальше ни тпру ни ну, завязла со вех сторон в своем немудреном хозяйстве.

Переход от здорового режима дня в детском саду (стоит еще раз добрым словом помянуть советские садики) к той суматошной жизни, которую ей устроила мать, не прошел девочке даром. Когда истерики у Маришки стали повторяться все чаще, участковый педиатр пригрозила лишить Веньку родительских прав, а девочку отдать в детдом.

Пришлось матери еженощные празднества «граненого стакана» переносить в тесную кухоньку и обходиться без плясок и буйной музыки. Это не понравилось гостям–завсегдатаям. Венькина квартира перестала быть клубом интересных встреч для любителей пожрать и повеселиться. Но Венька уже нигде не работала. После «гостей» всегда оставалась хоть какая–то закуска для девочки и опохмелка на утро для матери.

Пробовала Венька искать доходного веселья на стороне, но семилетнюю девочку с истощенной нервной системой одну ночью не оставишь. Работы не было, денег тоже. В квартире, на радость соседям, воцарилась непривычная тишина, но было поздно — Маришка все–таки слегла в больницу и надолго. Венька обегала всех знакомых докторов, на коленях умоляла, билась как птица в силке, но беда затягивала все туже узел на ее шее.