Маськин - Борис Кригер

Мон шер мусье Сильвуплешкин!

Же Вас приглашаю на салат оливье, а на сладкое – суфле с курасоном.

До встречи, пока,

Плюшевый Медведь лизнул марку с изображением королевы Западной Сумасбродии, отчего та наморщилась и почесала полизанное место. Плюшевый Медведь удивился, но потом понял свою ошибку: он лизнул марку не с той стороны. Зализанная королева повернулась к Плюшевому Медведю, и он лизнул её с правильной стороны, наклеил марку и отправил письмо.

Вообще лизание зада сановных особ есть занятие чистое, потому что сановные особы следят за собой и всегда наносят небольшой слой клея, чтобы марки с их изображением лучше приклеивались. И кому мы только не лизали зад со времён изобретения почтового сообщения, которое позволяет чихнуть в конверт и послать гриппозную заразу на другой конец света! Лизали мы зад королей и премьер-министров, Мао Цзедунов и других коммунистов. У Плюшевого Медведя всегда с этим была проблема. Не то чтобы у него не хватало слюны, а просто стоило ему лизнуть зад какой-нибудь сановной особы, как его тут же начинало тошнить, и одно время Плюшевый Медведь мочил марки под краном, но от этого сановные персоны конфузились и письма не доходили к адресатам, зато доходили куда следует, и оттуда Плюшевого Медведя попросили сделать над собой усилие и лизать, как все. Плюшевый Медведь поохал и решил, что если уж лизать, то королеве Западной Сумасбродии – потому что она выглядела как-то почистоплотнее.

Вот поэтому никто в Маськином доме не удивился, когда сначала в прихожей, а потом по лестнице заслышался дробный стук маленьких ножек и характерные вскрики:

– Ву а ля! Ву а си!

Оплатите такси!

Маськин выбежал расплатиться с таксистом. На счётчике стояла цифра, означающая дату, а может, телефонный номер. Во всяком случае, эта цифра не могла означать оплату проезда даже из Квебекестана. Таксист, однако, вежливо объяснил, что мусье Сильвуплешкин по пути в гости к Плюшевому Медведю заехал на минутку в Париж, где купил свежих вафель на бульваре у Лувра, затем заехал в Алжир, где приобрёл в качестве гостинца инжир, и наконец заскочил на Французский атолл в Тихом океане, где французский посол лечился от лучевой болезни, которую сначала считали французским насморком, потом звёздной болезнью, но когда испытания ядерного оружия на атолле участились и жене посла, которая не любила спать со светом, стало мешать, что французский посол по ночам слишком лучился и даже прожёг матрас в двух месстах, его признали больным лучевой болезнью. На Французском атолле мусье Сильвуплешкин, лучевой посол и таксист Жак Агош, что по-французски значит Жак Налево, съели вафли и инжир, предназначенные для Плюшевого Медведя, и поэтому Жак Агош зарулил на обратном пути в Алжир и Париж, чтобы пополнить запасы инжира и вафель, которые мусье Сильвуплешкин по ошибке случайно всё-таки съел практически непосредственно перед прибытием к Плюшевому Медведю.

Кроме того, Жак Агош, в отличие от своего напарника Филиппа Адруа (что значит Филипп Направо), всё время заворачивал налево, отчего такси простаивало в злачных районах Алжира и Парижа, а счётчик всё тикал.

Маськин расплатился за такси в рассрочку, выписав Маськин-чеки на год вперёд, потому что не мог отказать в гостеприимстве французскому другу Плюшевого Медведя.

Мусье Сильвуплешкин бегал по Маськиному дому в поисках чего-то, что он называл «франкофон».

– Где у вас франкофон?! – волновался мусье Сильвуплешкин, а Плюшевый Медведь лихорадочно рылся в словаре, чтобы узнать, что это такое. В словаре такого слова не находилось, но потом оказалось, что Медведь листал норвежско-барвазанский словарь, где французские слова, как это ни удивительно, встречались нечасто.

Наконец, найдя в правильном словаре, Плюшевый Медведь узнал, что франкофон – это такой телефон, по которому можно было говорить по-французски. Обычные телефоны, по мнению жителей Квебекестана, так сильно искажали прозрачное французское произношение, звуча недостаточно в нос, что они по ним разговаривать отказывались.

Дело в том, что мусье Сильвуплешкину нужно было срочно позвонить своей супруге мадам Сильвуплешкиной, которая всегда очень беспокоилась, когда муж шлялся где-то ещё, а не сидел, как обычно, у своей любовницы, с которой мадам Сильвуплешкина была на короткой ноге, руке и кое-чём ещё, о чём не пишут в произведениях, предназначенных для широкого круга читателей.

В Маськином доме франкофона не нашлось, и Плюшевый Медведь выдал мусье Сильвуплешкину свою подзорную трубу, из которой заблаговременно вытащил стёклышки и птичье гнездо, которое в ней свили попугаи, проводя там свой второй медовый месяц, наблюдая звёзды и отдыхая от обучения слову «пиастры», которому Шушутка их умудрялся обучать посредством компьютера. Он записал один раз на компьютер слово «пиастры», и тот повторял это слово день и ночь, отчего у попугаев безумно разболелись головы. Они говорили Шушутке, что уже знают слово «пиастры», потому что любой фабричный попугай выходит с конвейера, зная слова «пиастры», «Попка-дурак» и фразу «Есть хочу», которая используется для самообслуживания. Однако Шушутка решил закрепить их знания, отчего им пришлось переместиться в подзорную трубу, где компьютер было не так слышно.

Мусье Сильвуплешкин схватил подзорную трубу, протянул её к уху мадам Сильвуплешкиной в Квебекестане и затараторил по-французски: «Я у Плюшевого Медведя, не беспокойся, ма шери!»

Однако мадам Сильвуплешкина ничего не могла разобрать, потому что самодельный франкофон недостаточно гнусавил в нос, и мусье Сильвуплешкину пришлось надеть на нос бельевую прищепку, чтобы соответствовать наивысшим стандартам французского произношения, принятым в телекоммуникационной системе достославного Квебекестана. А подзорную трубу после разговора с мадам Сильвуплешкиной французский гость попросил завернуть, потому что больше для рассматривания звёзд она не годилась, как, впрочем, и для проживания очумелых от слова «пиастры» фабричных попугаев. Бельевую прищепку Маськин завернул вместе с трубой, дописав: «Авэк ле комплема дё ла мезон дё Маськин», что значит: «С приветом! Маськин».

Сели пить чай. Сначала поели салат оливье, который очень любил Плюшевый Медведь, потому что он с зелёным горошком. Был бы он с красным горошком или там, скажем, с голубым, Плюшевый Медведь любил бы его не так, но с зелёным горошком он его просто обожал.

Мусье Сильвуплешкин оказался брюзгой. Он долго ковырял вилкой в салате и занудливо растолковывал, что в настоящем салате оливье и сорт картошки должен быть другой, и морковка должна быть более рыжей, и вообще готовить его должен повар по имени Оливье, а не какой-то Маськин (или как там он у вас зовётся?) совершенно без парижского диплома поварских искусств. Короче, сплошное «се па са» получалось, хотя салат весь выкушал, а потом залихватски заявил, что и вилки у вас к салату были неправильные. «У нас, – говорит, – в Париже в носу пальцем не ковыряют. На это специальная ложка имеется». Политически подбитые тапки Маськина решили послать поздравительную телеграмму главе французского правительства: «Поздравляю Вас с ложкой!» – настолько они были поражены недосягаемым уровнем французской культуры. Суфле тоже оказалось вяловатым, не говоря уже о курасонах, в которых куры были недостаточно сонными на вкус мусье Сильвуплешкина.

Плюшевый Медведь завёл приятную беседу, справляясь о досточтимых знакомых мусье Сильвуплешкина, о которых Плюшевый Медведь часто читал в квебекестанских газетах.

– Как изволит-с поживать уважаемый мэтр Наполеошкин? – закискисеил Плюшевый Медведь. А ему мусье Сильвуплешкин запуркуашил обратно, что, дескать, мэтр Наполеошкин ныне в отпуске на острове Святой Линнетт, где пишет мемуары о своём славном руководстве колбасной фабрикой. Первую часть мэтр Наполеошкин уже написал. Она называлась: «Как я отколбасил австрияков и других колбасников». Теперь же он работал над самой сложной частью мемуаров: «Как я отколбасил Россию», которая вступала в резкую полемику с уже опубликованными мемуарами господина Кутузкина под названием: «Как я отколбасил Наполеошкина». Все эти работы интересовали мусье Сильвуплешкина прежде всего как историка, а также не в последнюю очередь как автора замечательной работы «На кой французам Бородино?», которая последовала после двух блистательных трактатов «Кто победил при Ватерлоо?» и «Мы ещё скажем своё НО!» По последней работе был даже поставлен художественный фильм с Пьером Ришаркиным в роли «Мы», где он всё время скакал на игрушечной лошадке и размахивал детской атомной бомбой.

– Вы недооцениваете французов, – заявил мусье Сильвуплешкин, прыская одеколоном из коллекционного пульверизатора себе на плешь. – Мы ещё покажем всем своё о-ля-ля!