Александр Столетов - Полина Чех
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Магнуса Столетов встречает М. П. Авенариуса – одного из пироговцев, который потом станет известным физиком-экспериментатором, создавшим школу русских исследователей критического состояния веществ и расширения жидкостей. Авенариус почти сверстник Столетова, и именно в Берлине зарождается их многолетняя дружба, продлившаяся до самой смерти Авенариуса в 1895 году.
«Мой новый приятель был стройный брюнет, с очень изящными, симпатичными чертами лица, прекрасно владеющий немецким языком, любитель музыки (он сам недурно пел), страстный и искусный шахматист и охотник до лошадей», – рассказывает Столетов. «Весной 1864 года мы оба переехали в Гейдельберг. Здесь поселились на общей квартире, вблизи от Фридрих-Бау, и так прожили несколько месяцев до отъезда Михаила Павловича. Вместе слушали лекции и работали в институте Кирхгофа. Вместе с ним бродили по лесным окрестностям города, жили душа в душу, ни разу не было размолвки. На другой год, уже по защите магистерской диссертации и по получении места доцента в Киеве, Авенариус еще раз приехал в Гейдельберг на лето и застал меня еще там. Затем наши пути разошлись. Видеться приходилось редко. Только в 1881 году, в эпоху Парижской электрической выставки и Конгресса электриков случилось еще раз несколько месяцев жить вместе в одном небольшом отеле, еще раз совместно работать и ежедневно делиться мыслями и впечатлениями».
Открытая лаборатория Кирхгофа «по тем временам была роскошной, – напишет Столетов в 1895 году, – но, чтобы охарактеризовать тогдашние условия, достаточно сказать, что лаборатория обходилась без единого ассистента; и устройством лекционных опытов, и практикой со студентами занимался все время профессор при содействии одного служителя. Тем не менее и лекции Кирхгофа были обставлены прекрасно, и практические занятия по всем отделам физики организованы, как нигде».
И для Столетова, и для Авенариуса «лекции и указания Кирхгофа были истинным откровением». И если «у Магнуса каждый отдел представляет что-то самостоятельное, замкнутое; у Кирхгофа через все части проходит связующая нить механики, – пишет Авенариус в одном из отчетов о командировке. – У Магнуса целый ряд блестящих опытов для обнаружения одного и того же факта. У Кирхгофа – один опыт, „всегда, конечно, удачный“, отсюда экономия времени и большая полнота курса».
Александр сутки напролет проводит в лаборатории Кирхгофа. Его полностью завлекла в себя наука, но иногда приходят весточки из далекой России – письма из Владимира. Там по нему скучает вся семья. «Мне нынче как-то скучно целый день. Ученья не было, так у меня нынче вот на сердце тяжело, я все думаю о Саше, – пишет в своем дневнике его сестра Аня. – Вчера как-то я не столько тосковала, а нынче даже не могу ни лежать, ни работать, а слез нет, и этого никто не замечает».
Но время заграничной командировки подходит к концу, и в сентябре 1865 года в университетский совет посылают письмо от декана: «Сумму, отпускаемую для преподавателей, факультет находит в высшей степени полезным употребить для приобщения к своему составу магистранта Столетова, посланного за границу Университетом и известного факультету замечательным даром изложения и ревностными занятиями по предмету физики». Факультет просит «о допущении магистранта Столетова по возвращении его из-за границы к преподаванию физики по найму».
Ходатайство одобряют, и за Александром Григорьевичем закрепляют место преподавателя на кафедре физики.
В студенческие годы во время командировки Столетов постоянно терпел лишения и нужду. Это сильно расшатало его и так слабое здоровье. Вспоминая то время, он напишет в письме Михельсону: «После командировки в 1862–1865 гг. я вернулся совсем больной – с расстроенными нервами, головными болями, неисправным пищеварением и пр.».
Преподаватель
Вернувшись из заграницы, Столетов уже не застает профессора Рачинского в университете – Сергей Александрович покинул его из-за конфликта передовой профессуры с администрацией. Место преподавателя курса математической физики и физической географии свободно. И уже в феврале 1866 года Александр Григорьевич объявляет о возобновлении курсов. За неимением магистерской степени ему приходится читать их как стороннему преподавателю.
Восемь месяцев готовился молодой ученый к этому курсу. Столетов не хочет быть одним из тех реакционеров-профессоров, которые только и могут, что по бумажке рассказывать о сделанных другими открытиях прошлых веков. Нет. Готовясь к лекциям, он перечитывает множество научных журналов, изучает сотни передовых трудов, чтобы выжать из них весь максимум, который, по мнению Столетова, будет важен слушателям. Он проводит дни и ночи за книгами, скрупулезно выписывая из них новые факты, подвергая каждый строгой критике. Ученый ничего не принимает на веру.
Александр Григорьевич Столетов
В своей работе Столетов следует заповеди Менделеева: «Не тот профессор должен получать <…> одобрение, который только сообщает юношеству признанные истины, но тот, который сверх того личным примером дает образцы того, для чего назначаются высшие учебные заведения, то есть тот, который наиболее вносит в науку самостоятельного, нового. Профессоров, к этому неспособных, то есть способных лишь повторять зады и их излагать, надо мало для высших учебных заведений, хотя без них дело обойтись не может и хотя в управлении высшим учебным заведением и им надо дать известное место, однако преобладающее значение во всех отношениях должны получить лишь те профессора, которые продолжают идти вперед и заражают своими стремлениями массу потомства!»
Конспект учебной лекции Столетова «Об устройстве паровых машин». Автограф
И вот наконец в феврале 1866 года Столетов всходит на кафедру и окидывает взглядом аудиторию. Несколько десятков глаз изучают сдержанное выражение лица нового преподавателя.
– Я намерен предложить вам, – разносятся первые слова Столетова по залу, – краткий обзор различных отделов нашего предмета, еще недавно стоявших совсем отдельно друг от друга, да и теперь еще связанных не совсем прочной нитью. Я постараюсь указать на те главные, руководящие представления, которые лежат в основе современных электрических дисциплин.
Лектор, надо сказать, из Столетова получился исключительный. Его речь, спокойная и плавная, произносилась твердым, ясным голосом, без театральных жестов или пафоса. Современники не раз отмечали его ораторские данные.
«Такая, в сущности, скучная материя, как теплопроводность, излагалась Столетовым так живо и увлекательно, иллюстрировалась такими интересными примерами и искусно подобранными цифровыми данными из самых разнообразных источников, что теплопроводность слушалась как роман», – рассказывает один из учеников Столетова, Д. А. Гольдгаммер.
«Речь Столетова лилась свободно и стремительно, – вспоминает учившийся у него профессор Житков, – его словесные конструкции отличались почти угнетающей правильностью. Если бы застенографировать его лекцию, она с первого до последнего слова не нуждалась бы в редакционных поправках. Слушателям казалось, что Столетов читает им лекцию по очень хорошему учебнику».
«Публика всякий раз стекалась в изобилии на публичные чтения Столетова и приходила в восторг от его изящных и увлекательных лекций, обставленных всегда интересными опытами, которые выполнялись с безукоризненной отчетливостью», – писал профессор Соколов.
Столетов на лекции
Публика потому так любит Столетова, что он строит свои лекции сообразно их уровню. Например, во время чтения лекции «Эфир и электричество» Александр Григорьевич подчеркивает: «Не могу и не буду вдаваться ни в подробности фактические, ни в точную аргументацию; постараюсь набросать лишь главные штрихи, помочь непривычному уху схватить основные представления, имея в виду по преимуществу не физиков (им моя речь даст мало нового), а представителей других отраслей естествознания». Он любит образность, метафору. Например, одну из лекций он начинает такими словами: «Следуя за этими успехами науки о спектре, мы видим, как малый ручей становится мощной рекой, река – морским течением, и оно несет нас по тому океану неизведанного, о котором мечтал умирающий мыслитель. А у истоков ручья навеки записано все то же незабвенное имя – имя Исаака Ньютона».
«Учащаяся молодежь не могла не сознавать присутствия сильного, строгого ума, широкой культуры и энергичной воли, направляемой к тому, чтобы ценой неустанных трудов поставить науку на возможно высокий уровень, – а учащийся всем своим, может быть, несколько сдержанным, но всегда безукоризненным отношением выражал ей не заискивающее, а действительное уважение, – объяснял Тимирязев популярность Столетова у студентов. – Это уважение выражалось прежде всего в строгом до щепетильности исполнении принятых на себя по отношению к ней (молодежи. – Примеч. авт.) обязанностей, в постоянной заботе о том, чтобы доставить ей все средства для приобретения знаний; выражалось оно и в готовности сказать в ее защиту свое веское слово».