Повесть о верной Аниске - Ольга Гурьян

Анна Ярославна легко учится, а Аниска того легче. Она мимоходом на кухню заглянет, с французскими поварятами поболтает. Она на конюшню забежит, с французскими конюхами беседу заведёт. Она с Пертинаксом как сорока трещит, ссорятся да мирятся, помирятся и опять поссорятся. С каждым днём всё быстрей лопочет. Анна Ярославна даже обиделась, выговаривает Аниске:

— Ты, пожалуйста, не думай, что ты меня способней! Велика важность — языку обучиться. Что ты ещё знаешь? А я историю учила про Троянскую войну, и как Александр Македонский на Индию походом пошёл, и как царица Савская к царю Соломону в гости приехала. Слыхала про такое? То-то же! Ты дальше своей грязной землянки ничего и не видела. А мне монах рассказывал и про небо, и про землю, как земля плоская, а вокруг огорожена высокой стеной, а кверху стена закругляется, и получается небо. И про разных животных. Знаешь, что такое слон? Не знаешь и молчи! А он такой — у него коленки не сгибаются, если упадёт, не может встать. А писать ты умеешь? А я умею. Так что ты со мной не равняйся!

Девочки-то легко языку обучились. А с Амальфией Никитишной один смех. Сегодня два слова вызубрит, а назавтра уж позабудет. Однако ж «да» и «нет» научилась говорить.

Учитель её по-французски спрашивает:

— Какой день недели есть сегодня?

Она отвечает:

— Нет!

Учитель спрашивает:

— Покрывало на вашей голове синее или красное?

Она отвечает:

— Да.

Вот умора!

Среди прочих подарков король прислал Анне Ярославне двух прекрасных коней — один белый, как лебедь, другой чёрный, как вороново крыло. В ихней стране все дамы верхом скачут. Стали обучать княжну с Аниской верховой езде. Анна Ярославна на белой Лебеди, Аниска на вороном коне. Анну Ярославну подсаживает в седло граф Рауль. Такой из себя видный и статный. Глаза чёрные, круглые, тонкие усики над губой. На кого-то он похож? Уж так похож, а не вспомнишь — на кого?

Аниску подсаживает паж Петрушка-Пертинакс. А как захотели Амальфею Никитишну взгромоздить на коня, она вся затряслась, руками отмахивается, ногами упирается.

— Да не снесёт меня конь — опрокинется. Да не стану я позориться на старости лет. По мне и носилки хороши.

Носилки так носилки. До границы всё равно все в носилках поедут. Носилки поместительные, спокойные, на ремнях к четырём иноходцам подвешенные. Качаются, будто люлька с младенцем. Иной раз и укачает, да за спущенными занавесками никто не заметит…

Внизу на Подоле соседки то и дело наведываются к Анискиному отцу.

— Ах, какое вам счастье привалило! С чего бы это?

— А за какие такие услуги вашу Аниску к княжьему двору взяли?

— Я бы от такого богатства хоть ребятишкам бы обнову купила. Вишь на них рубашонки грязные и рваные.

— Вы бы какую-нибудь бобылку прибрать позвали. Она бы недорого взяла. Чего жалеть-то?

— Небось дочка вам всего нанесла-надарила? Счастье-то какое!

Маленький Пантелеймонушка открыл рот, пискнул:

— Аниска ни разу…

Евлашка с Епишкой его одёрнули:

— Молчи, несмышлёныш!

Хоть бы угостили чем, — говорят соседки и уходят недовольные. — Жадные какие, прибедняются…

Вот и настал день отъезда. За сборами да за хлопотами ни разу не успела Аниска с отцом и братьями свидеться. Попрощаться не пришлось. Анна Ярославна ни на шаг её от себя не отпускает, паж Пертинакс как телёнок следом ходит. А граф Рауль издали круглым чёрным глазом за ними следит.

— Прощай, прощай — придётся ли свидеться!

Глава девятая

ДИКИЙ КАБАН

утешествие было совсем не скучное, а очень весёлое. Лето стояло жаркое — дороги все подсохли. А попадется топкое место — слуги настилы положат. А встретится река — брод отыщут или перевозчика кликнут.

Ехали они проторённой дорогой, ехали полями и лугами и дремучими лесами. В зелёном лесу полянки поросли цвета ми, ручьи журчат, птички чирикают. Проехали русскую землю, вступили в чужие страны. Люди не наши, любопытно им на киевскую княжну, на её богатый поезд посмотреть И встречают везде хорошо.

Как проезжали городами, большими и малыми, выходили из городских ворот им навстречу девушки в белых платьях, с венками на голове, провожали в городскую ратушу, а там пир и угощенье, скоморохи кувыркаются, музыканты в бубны бьют.

В городе Кракове в их честь изо всех окон ковры вывесили, и кто за теми окнами жил, чуть сами на мостовую не вывалились, так усердно на княжну глазели. Тут они у краковского князя во дворце отдыхали целую неделю. Анна Ярославна и Аниска очень веселились, а Амальфее Никитишне кушанья не понравились — не по-нашему готовят.

В городе Регенсбурге — большой город, хоть и поменьше Киева — принимали их купцы, торговавшие с Русью — рузарии, поднесли Анне Ярославне хорошие дары и с песнями катали их в лодках по голубому Дунаю-реке. Ничего, неплохая река. К нижнему течению, говорят, пошире будет. Ну уж с Днепром ей никак не сравняться.

Но города большие и маленькие встречались не так уж часто. И деревни были редкие и убогие. Больше ехали лесами.

В свите епископа все были молодые и весёлые: и рыцари, и пажи, и писцы, и даже повара и конюхи. Один епископ был совсем старый, даже уже седеть начал. Но в молодости, наверное, тоже был весёлый, потому что не запрещал им развлекаться. Только когда они собирались поохотиться, он говорил:

— Дети мои, будьте осторожны. В лесу могут напасть на вас всевозможные свирепые звери — единороги, медведи и даже дикие кабаны.

Амальфея Никитишна ничего не говорила, потому что весь день спала в носилках и только просыпалась покушать.

Вот они сажали на кулак соколов, кликали борзых псов и скакали в глубь леса развлечься — поохотиться.

Уж так хотелось бы увидеть единорога, у него посреди лба витой острый рог. Но единорог им ни разу не попался, а всё больше зайцы да белки и один раз лиса. Уж она водила-водила их, завела в бурелом, а сама пропала.

Ах как было весело! На ночь слуги ставили шёлковые шатры, и Анна Ярославна с Аниской лежали рядышком на пуховике и слушали, как ручей шумит и сова ухает.

Аниска шептала:

— А вдруг леший придёт и украдёт нас? Ты не боишься?

Анна Ярославна дёргала плечиком и отвечала:

— Вот ещё! Стану я всякого лешего пугаться!

Сова ухала: «Угу! Угу! Я ваш сон берегу. Спите сладко, просыпайтесь весело».

Ах весело, весело, как весело было!

Днём, когда наступала самая жаркая пора, выбирали тенистое местечко, слуги расстилали на траве скатерть, ставили на неё чашки и миски и серебряные кубки. Анна Ярославна с Аниской и молодые рыцари садились вокруг на шёлковых подушках. Поодаль повара разводили костёр, и комары пугались дыма и все улетали. А поварята несли на больших блюдах жареных гусей-тетеревей и всякие закуски.

Вот как-то сидят они в полдень, пьют и едят, и молодые рыцари наперебой смешат Анну Ярославну с Аниской. И епископ тоже шутки шутит. А Амальфея Никитишна на каж слово удивляется, кивает головой и говорит:

— Вуй, вуй. Нон, нон, — это по-французски значит да и нет.

И вдруг в кустах треск. Трещат кусты, гнутся, раздви гаются, и оттуда выходит огромный дикий кабан. Чёрная щетина у него на спине встала дыбом. Из пасти торчат два длинных острых клыка. Морда свирепая. Злобные глазки кровью налитые. Такой огромный — весь мир застлал. Ничего за ним не видно — ни неба, ни леса. Один кабан, дикий кабан-кабанище. И идёт этот ужасный кабан прямо на Анну Ярославну. Анна Ярославна завизжала и упала в обморок. Молодые рыцари все повскакали, в кусты кинулись, впопыхах епископа сбили с ног. Амальфея Никитишна ползёт на карачках, верещит:

— Вуй-вуй-вуй!

Аниска глядит, ужасается:

— Ой, сейчас он её насквозь проткнёт. Была Анна Ярославна, и нет её. Была, а сейчас не будет.

А страшный, дикий кабан уж совсем близко, ступает копытами на скатерть и прямо идёт на бесчувственную Анну Ярославну.

Аниска вся захолонула — ой, жалко, жалко подружку! Не выдержала она, бросилась вперёд, растопырилась, закрыла княжну.

А перед прибором Анны Ярославны стояло золотое блюдо с яблоками. И ужасный кабан подходит к этому блюду, поворошил яблоки рылом и зачавкал, жрёт яблоки. Тут храбрый рыцарь, граф Рауль вылез из-за куста, вынул из ножен свой острый кинжал и всадил кабану меж лопаток. Кабан рухнул и издох.

Анна Ярославна очнулась, кинулась Аниске на шею, плачет и говорит:

— Милая моя, хорошая моя. Ты мне жизнь спасла, своим телом заслонила. Я тебе этого вовек не забуду!

Слышали? Во второй раз она поклялась Аниске вовек своё спасенье не забыть. А на сколько времени этот век протянется? Долгая ли Анны Ярославнина девичья память?

Граф Рауль со стуком опустил кинжал в ножны и громко сказал:

— Прекрасная госпожа! Это ведь я убил кабана!