Мать - Накамото Такако

— Сегодня нет. Завтра приведу обязательно, — лицо Цой Хэ Сона просияло от радости. Он закурил и разоткровенничался.

— Мой сын — крепкий парень, не боится никакой работы, готов пойти на самую тяжёлую и мучительную, лишь бы взяли…

Он с довольным видом затянулся, широко раздувая ноздри, потом кашлянул и продолжал рассказывать.

Его сын учился в начальном училище в самый разгар войны. Школьники японцы дразнили его: «Корейчонок, корейчонок!», но он не давал себя в обиду. Однажды, выведенный из себя, он пригрозил одному из забияк ножом. Директор вызвал в школу отца и накричал на него. Он сказал, чтобь сын Цоя не смел носить в школу ножей. В ответ Цой попросил директора, чтобы тот запретил школьникам дразнить мальчишку. Однако после этого ребята стали ещё больше издеваться над ним. Тогда Цой велел сыну взять с собой нож и, если уж не будет другого выхода, снова пригрозить обидчикам. В результате — опять вызов к директору и нагоняй. На этот раз отец категорически отказался дать обещание, что сын выбросит нож. Ведь директор не давал никаких гарантий. Так они ни о чём и не договорились. И Цой разрешил сыну в крайнем случае даже воспользоваться ножом. Теперь Цой с гордостью заявил, что благодаря такому воспитанию у его сына закалился характер, он стал храбр и не дрогнув, встретит любую опасность лицом к лицу. «Поэтому-то он и стал человеком, пригодным для всякой, самой трудной работы», — закончил Цой.

Затаив дыхание, с побледневшими щеками слушала Фумиэ Цоя. «Да, — думала она, — в нынешних условиях надо уметь постоять за себя, если живёшь в стране, законы которой не защищают тебя от дискриминации».

Цой Хэ Сон ушёл, и Фумиэ вспомнила, что её Хироо увлекается оружием. Чем это объяснить? Может быть, тем, что он уроженец Амами? Или он достиг такого возраста, когда мальчики начинают интересоваться оружием? А возможно, потому, что на улицах города всё чаще раздаётся топот солдатских сапог… Она мысленно перенеслась на родные Амами.

Островок, где родилась Фумиэ, расположен у южного берега Амами-Осима. В раннем детстве она слышала рассказы о том, как много лет назад, кажется, во времена Мэйдзи, с Амами-Осима на их островок прибыли чиновники налогового управления, чтобы разыскать лиц, тайно занимающихся винокурением. Островитяне устроили им торжественную встречу, три дня подряд щедро угощали и поили, а потом сказали: «Пойдёмте, мы покажем вам очень красивый вид!» Они отвели незваных гостей в пещеру, выходящую к Тихому океану по ту сторону острова, и сбросили со скалы в море. Тогда на остров прислали других чиновников. Переправиться сюда можно было только на небольшой лодке — других средств сообщения не было. Гребцами жители острова выбрали самых крепких и надёжных молодых парней. Забрав пассажиров, эти парни пригнали судёнышко к глубокому и сильному водовороту, и там оно перевернулось. С тех пор чиновники стали бояться этого острова и больше не появлялись.

На таком вот островке и родилась Фумиэ. Её отец, единственный из всех жителей окончил Кагосимскую учительскую семинарию, а впоследствии стал даже директором начального училища. Так что Фумиэ принадлежала к семье, занимавшей привилегированное положение. Сначала она училась в женском училище города Надзэ, потом — во втором отделении женской учительской семинарии в Кагосима, по окончании которой учительствовала в префектуре Кагосима. Тогда-то Фумиэ и познакомилась с учителем Уэхара Ёсихиро, тоже уроженцем островов Амами. У них были общие интересы, одинаковые вкусы. Оба они любили литературу, вместе читали Толстого, Ромэна Роллана и других иностранных писателей. Отец Фумиэ противился браку дочери. Но молодые люди были привязаны друг к другу и, несмотря на запрет, поженились. У них появились дети, которым они старались дать хорошее воспитание.

События послевоенных лет перевернули всю жизмь Фумиэ. В 1948 году Уэхара был приговорён военным судом к тюрыме за нарушение закона, запрещающего учителям и другим государственным служащим участвовать в политических движениях. И Фумиэ, которая ещё во время войны оставила преподавательскую работу, пришлось думать о том, как бы прокормить семью. Сначала она шила для продажи одежду, затем ходила из района в район и сбывала контрабандный рис. А трое маленьких детей оставались дома одни. Полиция то и дело отбирала у неё рис, и в конце концов Фумиэ пришлось заняться торговлей квашеной редькой. Она вставала до рассвета, погружала товар на коляску, прицепленную к велосипеду, и целыми днями разъезжала по Кагосима в поисках покупателей. После того как Уэхара отбыл срок наказания и вышел из тюрьмы больным туберкулёзом, они решили всей семьёй уехать в Токио…

В пять часов рабочий день заканчивался, и Фумиэ собиралась уже идти домой, когда в контору, с опаской озираясь по сторонам, вошёл Пак Тхай Вон, кореец, скрывающийся от принудительной репатриации. Воротник его пальто был поднят, мягкая шляпа глубоко надвинута на лоб.

У высокого, широкоплечего, закалённого физическим трудом Пака было скуластое с грубой обветренной кожей лицо, которое легко выдавало в нём корейца. Фумиэ давно нравились его крупная мужественная фигура и смелый характер. Пак Тхай Вон был руководителем одной нелегальной организации.

Столкнувшись с Паком лицом к лицу у самого выхода из конторы, Фумиэ улыбнулась. Он же оторопело уставился на неё широко открытыми глазами, очевидно, не сразу узнав. Но тут же лицо его расплылось в приветливой улыбке.

— А-а, это вы!.. — пробасил он.

В его тоне было столько неподдельной радости, что Фумиэ вспыхнула. Она казалась совсем крошечной рядом с этим, чуть не вдвое выше неё, мужчиной, загородившим ей дорогу. Она вдруг как-то странно напряглась вся, у неё перехватило дыхание. Дрогнувшим голосом Фумиэ произнесла:

— Какими судьбами? Как хорошо, что вы живы-здоровы! Ведь вы уже с полгода не показывались. Я даже беспокоиться стала, не случилось ли с вами чего.

— Пока в-в-всё в порядке, — и Пак засмеялся, привычным жестом шлёпнув себя рукой по толстой, как у буйвола, шее. Он с детства знал японский язык, говорил очень быстро, но иногда заикался.

Его громкий голос, массивная фигура, дышащая могучей силой, и диковатое лицо действовали на Фумиэ, как крепкое вино. Вспомнив, что жена Пака на десять с лишним лет моложе мужа и на вид ещё совсем девочка, Фумиэ почувствовала, что завидует ей.

— Вас так давно не видно, что я уже стала волноваться… — начала было Фумиэ, но вдруг сконфузилась, покраснела и замолчала.

Пак Тхай Вон не заметил состояния Фумиэ и ответил таким зычным голосом, будто она находится не рядом с ним, а где-то очень далеко:

— Ж-жив-то я жив… Да вот дела у меня н-неважные, туго приходится…

И он снова хлопнул себя по шее большой сильной рукой, пожал плечами и горько усмехнулся. Фумиэ поспешила распрощаться:

— Ну, берегите себя, смотрите не попадайтесь… Ведь вам грозит тюрьма или фронт…

— Спасибо. Вам тоже желаю в-всего хорошего.

Пак протянул Фумиэ могучую руку. Она без колебаний вложила в неё свою. Его ладонь была широкой, с жёсткой дубленой кожей, а рукопожатие — сильное, как судорога. Фумиэ снова кровь ударила в голову. Пак выпустил руку Фумиэ и, бросив рассеянный взгляд, вошёл в контору. А Фумиэ засунула руку в карман и, всё ещё чувствуя крепкое рукопожатие Пака, вышла на улицу. «И как это я не научилась владеть собой», — ругала она себя.

На улице резко похолодало. Фумиэ сразу же озябла и машинально наглухо застегнула пальто. Уставившись в землю, она медленно побрела к стоянке автобуса. «Почему я так смущаюсь в присутствии Пака, почему он меня так волнует? — думала она. — Ведь он относится ко мне просто по-товарищески». Но в её жилах текла южная кровь, такая же горячая, как солнце её родины.

Когда Фумиэ подошла к остановке, автобус быстро удалялся, оставляя за собой газолиновый дымок. Она рассеянно глядела вслед машине. Тревога не покидала её. Она почувствовала себя совершенно обессиленной. Автобус скрылся — теперь придётся ждать целых тридцать минут. Время будто остановилось. Фумиэ бродила туда и обратно по тесной окраинной улочке, по обе стороны которой тянулись зеленные и мясные лавки, булочные, магазинчики, торгующие солёными овощами. Навстречу ей в вечерних сумерках плыли огни, вырывая из мрака то один, то другой дом и освещая Фумиэ. Лицо её всё ещё пылало от вол-нения. Ей хотелось и петь и говорить одновременно. «Я прямо, как молоденькая!» — с укором думала она.

Чистота и целомудрие в ней странно сочетались с горячностью. Но она умела взглянуть на себя со стороны и вовремя вспомнить о своём возрасте.

Фумиэ остановилась возле цветочного магазина и загляделась на выставленные в витрине букеты оранжерейных цветов. «Эти растения были раньше сплошь зелёными, а теперь они покрыты такими яркими алыми цветами, будто цветы эти прежде где-то прятались внутри», — подумала она, и её вновь захлестнула волна страсти.