Оставшийся среди живых - Алина Немирова

* * *

Свободным обитателям Средиземья твердыня Всеобщего Врага представлялась вместилищем хаоса, адского беспорядка. На деле же все обстояло иначе. Конечно, пирушки сменившихся с караула орков не отличались ни сдержанностью, ни благопристойностью; но проходили они в строго определенное время и вдали от покоев Владыки. А там все свершалось с благородной чинностью. - Люди из знатных семей,- говорил Владыка своему гостю.- Хорошо воспитанные. И мудрые. Как же им может нравиться шум и беспорядок? Очередная клевета на меня и моих ближних! Да, все здесь шло по установленному ритуалу. Ударял три раза колокол, слуги накрывали каменный стол златотканной парчой, ставили тяжелую золотую посуду, приносили вино и хлеб; приближенные Владыки - их никогда не бывало более четырнадцати - не расстались еще со своими телесными оболочками, но уже не находили наслаждения в обильной пище; лишь нескольким подавали еще жареное мясо. Прислуживали женщины, всегда по три, всегда похожие друг на друга в бесформенных, как мешок, платьях; лица их окутывала черная кисея лишь смутно проступали прекрасные черты; однако никто не заигрывал с ними. Жутко было гостю видеть на их стройных, гибких шеях золотые ошейники с грубо бренчащими бубенцами, какие надевают пасущимся коровам; но он молчал, и неподвижное лицо его ничего не выражало. И песни звучали на тех пирах. Хорошие голоса, чистые звуки лютни и флейты, усиленные эхом в высоких сводах, воспевали битвы древних времен и подвиги Сауроновой рати, поминали великие деяния Мелькора, устроителя мира, высмеивали жалких, трусливых эльфишек и добродушно потешались над похождениями неуклюжих, но верных орков. Кто были те певцы, из каких племен, отчего пришли служить Властелину Тьмы - гость не знал. Пирующие отпускали одобрительные замечания, обсуждали тонкость игры, точность выражений. А гость молчал, и лицо его оставалось неподвижным. Потом наступал черед главных развлечений. Они бывали разнообразны и никогда не приедались ни Владыке, ни сановникам его. Излюбленная забава кормежка пауков, живущих в глубоких норах: затолкнуть туда пышно разодетого смертника и слушать, как дико кричит он (или она), завидев подползающую тварь, и как вылетает потом из норы ненужная более одежда пустая скорлупа выпитого яйца... Увы, кормить восьминогих чаще одного раза в месяц не следовало, да и ходить далеко приходилось. В трапезной устраивали и другие зрелища. Недурно смотрелись схватки между ослепленными воинами; а с появлением строптивого Нольдора Владыка завел новый обычай: принаряженные орки-палачи показывали здесь же, в зале, свое сложное искусство. И так же, как обсуждали пение менестрелей, оценивали Высшие со знанием дела работу их, иногда даже рукоплескали; а гость, сидевший по правую руку Владыки, молча, не шевелясь, смотрел на все это. Каждую жертву перед началом представления обводили вокруг стола; женщины и мужчины, все они были эльфами, все красивы и молоды с виду - изысканное зрелище! И особая тонкость заключалась в том, что их возвращали еще живых в подземелья, чтобы успели обо всем рассказать своим. И они рассказывали, слабея, тратя последние капли жизненной силы, забывая о боли - рассказывали, что по правую руку Хозяина подземелий, как почетный гость, сидит Нольдор, видимо, из рода Феанора, свободный (при оружии!), пьет вино и даже не отводит взгляда, когда истязают его соплеменников. И они умирали, проклиная отступника и предателя, даже не подозревая, что предатель этот умирает с каждым из них, что душа его обливается кровью и отзывается отчаянным криком на каждое движение палачей, но тело, незримо скованное, не повинуется ему; он зовет, он молит: услышьте, сумейте прочесть мои мысли! Напрасная надежда. Синдары никогда не были сильны в этом умении, а боль и ненависть воздвигла между их помыслами несокрушимую стену...

* * *

Да, хозяин подземелий не бросал слов на ветер: он знал толк в пытках и мучениях. Все было рассчитано точно. Аннаэлю не оставалось ничего иного, как перейти к Врагу на службу. Главное - дать плоду дозреть. И когда пир кончался, кто-нибудь из Высших брал Аннаэля под локоть, точно старого приятеля, выводил из зала, и не успевала еще дверь за ними закрыться, как наваливалось мутное забытье, и Аннаэль не осознавал, где проводит время между пирами и сколько утекает этого времени. Открывая глаза, он видел знакомую комнату Этир, а в ней - Высшего, и слышал неизменный вопрос: - Не желаешь ли ты встретиться с Владыкой и что-либо сообщить ему? - Нет,- отвечал Аннаэль столь же неизменно, и тогда женщина, звеня эльфийским серебром, молча подавала ему поесть, и он ел - нехотя ел, не мог отказаться - и шел с Высшим на новый пир... Воля и разум его оставались свободными лишь в те несколько мгновений между пробуждением и ответом на вопрос. А потом все затопляли ужас, стыд и боль предстоящего испытания. Девять раз повторялось так. На десятый Аннаэль вдруг сказал: - Я хотел бы говорить с Владыкой. Этир, наливавшая вино, вздрогнула. Высший проговорил бесстрастно: - Ах, вот как? Ну что же: ешь, пей, и я отведу тебя! - Я не хочу ни есть, ни пить,- возразил Аннаэль, с радостью чувствуя, что принуждение не гнетет его, как обычно.- Пойдем немедля! Этир закрыла лицо широким рукавом и отвернулась.

* * *

Лишь один раз прошел Аннаэль этим путем - помнил лишь один раз - но сейчас он двигался уверенно, будто век прожил здесь. Высший бесшумно плыл позади, а встречные орки шарахались, обожженные сияющим взглядом Нольдора; и так, шагая легко и твердо, сворачивая и поднимаясь по ступеням, шел он по своей воле, сжимая рукоять Финродова светлого меча, и успел обдумать, что сказать, и приготовился к тому, что неизбежно должно последовать. У самого входа в зал Совета Высший остановил его: - Ты не должен входить с оружием к Владыке! Аннаэль, не прекословя, отстегнул ножны, вытащил меч, погладил прекрасный клинок. "Ушел и создатель твой, и любимый хозяин. Некому помочь тебе, некому избавить от позора, кроме меня!" И он вскинул меч надо головою двумя руками, и с силой швырнул на каменные плиты. Со звоном разлетелись осколки некогда несокрушимой стали, и погасли, потускнели навеки. Аннаэль с усмешкой оглянулся на Высшего и сам открыл дверь. Орки, стоявшие на страже, боязливо отпрянули.

* * *

Владыка сидел на своем каменном кресле, кутаясь в плащ цвета свежей крови, и речь его сегодня была лишена деланного добродушия. - Рад тебя видеть в столь бодром настроении, сын Келебримбера. Итак, поговорим? Положив руку на плечо, туда, где искрилась вышитая звезда, похожая на цветок страстоцвета, Аннаэль сказал негромко: - Тебе не терпится, Хозяин подземелий? Но ты не услышишь ничего приятного. Ты приложил все усилия, чтобы погубить меня - и преуспел. Ни на этой земле, ни в Благословенном крае никто не подаст мне руки, не скажет доброго слова. Но больше ты ничего не достигнешь, Враг. Знай же: я действительно помогал отцу, я гранил камни для Колец и видел, как создавались они. Но и глубинные их свойства, и дальнейшая судьба мне остались неизвестны. Их отправили в надежное место, сказал отец. Скрытность и недоверие его очень обидели меня тогда, но теперь я оценил мудрость отца и рад , что ничего не знаю. Вот тебе мой последний сказ! Лицо Владыки почернело, как мрамор, закопченный пожаром. Он, всемогущий и всеведущий, опять ощутил, что не улавливает, не постигает - не слов Нольдора, но побуждений его, скрытых в глубинах души, казалось бы, безоружной и опустошенной. Что заставляет его так говорить и так поступать, наперекор выгоде и здравому рассудку? Он, Владыка Арды, бессилен понять, а ничто не может разгневать его сильнее, нежели намек на ограниченность его власти. И полыхнул царственный гнев Владыки во всю мощь, и испепелил дерзкого, посмевшего смутить его покой; и сгинул тот без вести и следа, и напрасно ждал его Мандос в своих чертогах, дабы свершить справедливый суд.