Личики. Темные сказки - Зубров Петр

А вареньице блестит на солнышке, переливается. Глянула Глаша на вареньице – и загляделась. Красивое, как бабушкина брошка с рубином.

«Наверное, пряничек мне соврал, – думает Глаша. – Никакая это не кровь. Да и вообще – разве прянички разговаривают? Мне, наверное, это приснилось».

Взяла Глаша – и доела блямбочку с вареньем. И чайком запила.

Потемнело всё вокруг, поднялся сильный ветер. Залетали ложки, поварёшки, спички, наличка. И вот в кухню входит бабушка. Только лицо у неё серое, как будто она из-под земли. Вместо глаз на лице – чёрные-чёрные дыры, а на груди – брошка с рубином горит алым пламенем.

– Ты зачем это весь пряничек съела, глупая девка? – громко закричала бабушка.

Испугалась Глашенька, задрожала.

– Бабушка, ты же сама его мне испекла!

– А ты знаешь, неблагодарная тварь, что пряник был кровью моей полит? Разве я не говорила тебе об этом?!

– Ну, не знаю… Наверно, говорила…

– Наверно?! – И бабушка так громко завизжала, что их дом зашатался, а её глаза зарделись чёрным пламенем и заполнили собой всё вокруг.

Но вдруг всё затихло. И пропала бабушка.

Сидит Глашенька в своей кроватке, ни жива ни мертва. Наверно, это ей сон плохой приснился. Просто сон.

Легла Глашенька и заснула.

Вдруг слышит сквозь сон – кто-то тихонько плачет. Открыла она глазки, а на её кроватке мама сидит вся в чёрном. Села Глаша тоже на кроватке, на маму мёртвую смотрит. И так ей стыдно становится, будто мама из-за неё плачет.

Обняла Глаша маму, заплакала тоже горькими слезами.

– Мам, не плачь. Ну, не плачь, мам…

А мама ей и отвечает:

– Зря ты, Глашенька, бабушкину кровь съела. Теперь она всю твою кровь съест.

– Мамочка, родненькая, не отдавай меня бабушке.

– Ну, хорошо, тогда вот что мы сделаем. Мы убьём нашу бабушку.

Смотрит Глаша на маму, а она уже и не плачет совсем, а только улыбается странно.

– Глаша, – говорит мёртвая мама. – Зайди к бабушке в комнату, пока она спит, возьми у неё брошку с красным рубином, а иголку воткни ей в шею.

Страшно Глашеньке маму ослушаться. Пошла она к бабушке в комнату. Заходит, а в темноте телевизор мерцает. В телевизоре ведущий усатый кричит сквозь помехи:

– Приз! Банкрот! Барабан! Сектор!

А бабушка – непонятно – спит или смотрит. Подошла Глаша к стулу, на котором бабушкино платье с брошкой висит. А бабушка возьми да и проснись.

– Тебе чего?

А Глашенька молчит.

– Чего тебе? – снова крикнула бабушка. – Пошла прочь.

Но Глашенька стоит, не идёт.

Тогда бабушка из кровати своей вылезла и пошла на Глашу.

А Глаша вынула брошку – и ударила бабушку сорок девять раз. И в глазик, и в носик, и в ручку, и в щёчку, и в шейку, и в змейку. И всё вокруг залилось красным вареньицем.

Потом Глаша закопала бабушкино тело у них за домом, а вареньице вытерла тряпкой. И стала жить-поживать да добра наживать.

Маша и тени

Переехала Маша в новый ЖК в Коломенском. Называется ЖК «Солнышко». Только солнышка там и нет никакого! Одни дома до неба. И окон так много-много. Как звёзд. Да только не горят ещё окна. Одно окно только горит. Машино.

Вот выходит Маша на площадку играть и никого не встречает.

Покаталась Маша на качелях круглых.

Потом на каруселях. Там ногой отталкиваться можно.

Потом в песочке мокром посидела, на окна тёмные посмотрела.

Весело.

А ветер всё дует: фьюююю… фьюююю…

Вот уже темно становится. Пора домой.

Но Машина мама телефон пальцем листает, домой не хочет.

А ветер всё дует: фьюююю… фьюююю…

Смотрит Маша на чёрные окна, а потом – на пятьдесят девятый этаж.

Это Машин этаж.

Смотрит – и вдруг из её окна тень выползает. И к Маше ползёт.

А потом – ещё тень.

А за ней другая и третья.

Выползают тени из Машиного окошка и к Маше ползут, как змеи.

Хочет Маша маму позвать. Но мама далеко сидит на лавочке, не видит ничего и не слышит. У неё телефон в глазах отражается.

Пошла тогда Маша к маме. Но тени уже совсем близко, не пускают её. Ползут они медленно к Маше и тихо шипят вот так:

шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш

Тогда Маша опять на площадку пошла. Где бы ей спрятаться?

А тени всё лезут и лезут. И нет им конца и края.

Вдруг смотрит Маша – труба железная, чтобы кататься с неё. Да такая высокая – как дерево высокая! Тени туда точно не залезут.

Но залезать наверх сложно. Это для больших уже горка, а Маша маленькая. Там по паутинке из канатов, это сложно.

А тени всё ближе и ближе. И шипят вот так:

шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш

Делать нечего. Полезла Маша по паутинке. Ползёт, вниз не смотрит. Вдруг чувствует – холодно её ножкам стало.

Смотрит – а это тени внизу прыгают, Машу за ножку схватить хотят. Хватают – и вниз опять падают. Вот ножке и холодно.

Испугалась Маша.

Соскользнула у неё ножка.

Полетела Маша вниз.

Но успела рукой схватиться за канатик.

Отдышалась, покрепче за канатик взялась – и залезла в трубу.

Смотрит вниз – а тени внизу стоят, на Машу смотрят. И шипят вот так:

шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш

– Эй! – крикнула Маша в трубу. – Кто-нибудь там есть?

– Есть? Есть? Есть? – ответило эхо.

Маша села и поехала вниз.

Вот едет она по трубе, а труба всё не кончается. А вокруг – всё темнее и темнее становится.

Испугалась Маша, закричала громко: