Сказки старого Таганрога - Игорь Пащенко

А началась наша история в 1806 году, когда градоначальник Таганрога барон Кампенгаузен, о котором уже упоминалось ранее, обратился к министру внутренних дел графу В. Кочубею с прошением «о исходатайствовании монаршего соизволения на выстроение в Таганроге от казны Католической Церкви…».

Уже весной 1807 года, после личного одобрения Александром I и выделения денег из государственной казны, в городе торжественно освящается место для закладки католического храма на улице 3-й Продольной (потом Католическая, Николаевская, Троцкого, Фрунзе).

В 1811 году католический приход Пресвятой Троицы был построен сотником Николаевым по проекту архитектора Россинского. Первым ксёндзом становится Серафим Гольфельд, член ордена кармелитов босых, присланный из Литовской провинции. Богослужение начинается в следующем году, когда была завершена внутренняя отделка храма (общая площадь 330 м2). Под фронтоном над центральным входом в храм располагалась латинская надпись «Ех tuis bonis tibi offerimus» («От щедрот Твоих приносим Тебе»). Главное помещение делилось колоннами на три нефа и вмещало 250—300 человек. По обе стороны от главного алтаря с запрестольным образом Пресвятой Троицы располагались часовни Успения Пресвятой Богородицы (с иконой Ченстоховской Божией Матери) и св. Антония Падуанского.

В 1848 г. из Италии прибывает новая церковная утварь, а также мраморный алтарь, а в 1886 году к храму пристраивается небольшая колокольня на двух кирпичных столбах. Тут же, рядом с храмом, с годами добавляются дом священника, дом органиста, двухэтажное католическое церковно-приходское училище, сохранившиеся как жилые дома до сих пор. Паства в 300 человек за сто с лишним лет существования костёла пребывает почти неизменной. Среди прихожан семьи дворянина Глинского и купца второй гильдии Данцигера, музыканта Гаэтано Молла и учителя французского языка мужской гимназии Монтанружа.

В начале 20-го века таганрогский костёл обзаводится специально собранным в Венгрии органом. Но в 1925 году приход разделяет судьбу почти всех церквей – его помещение национализируют и открывают в нем ватную мастерскую.

Только в 1938 году начинается другая история прекрасного здания – его отдают под городскую детскую библиотеку, существующую и по сию пору.

Забытый ангел

Старик поправил ещё пару книг, едва касаясь, провёл рукой по их видавшим виды корешкам и, удовлетворённо хмыкнув, вразвалочку отправился далее в свой ежевечерний обход.

О, сколько же бесконечных лет он бродит и бродит среди высоких, забитых под завязку книгами полок, что порой кажется – убери потолок библиотеки, книги давно устремились бы в небесный простор…

Старик вздохнул. Ему-то в небеса как раз путь заказан. «Только не начинай, – сказал он себе тут же. – Опять станешь причитать да жаловаться на судьбинушку да горе-злосчастье. Я-то тебя, нытик, хорошо знаю. Тебе дай только повод поплакаться. Смотри у меня…». Но тут он вдруг остановился – ну-ка, ну-ка – и, нагнувшись, осторожно потащил за краешек книгу из стопки на второй полке снизу. Стопка качнулась, но устояла.

В руках же старика остался фолиант в несколько обтрёпанной обложке из толстого, когда-то зелёного, картона. «Владимир Маяковский. Стихи детям. 1930 год» – не без труда прочитал старик и недоуменно повертел книгу в руках. Откуда здесь этакая древность? Её же давно в утиль списать должны. И тут же испугался: зачем в утиль? И слово-то какое недоброе придумали, утиное, тянущее болотом – утиль. Давние, обкатанные временем, словно камни бурливой речной водой, книги старик любил беззаветно и старался всеми своими скромными силами отводить от них неминуемое списание по ветхости или старости.

Ну как можно объяснить неумолимым утилизаторам, что когда он касается желтых ломких страниц старых книг, душа его трепещет и воспаряет, благодарно наполняется до краёв смыслом прожитых книгой долгих лет среди людей. Многих, таких разных людей, навсегда становящихся частичкой тебя. Библиотечные запасы на стеллажах и полках, будто острова в океане, были его вотчиной, его миром, а он – их рачительным незримым хозяином…

Он покрепче сжал книгу под мышкой и, аккуратно ступая по узкой лестнице, спустился в зал выдачи книг. Находку следует перепрятать и немедленно. Для этого у него найдётся парочка проверенных тайников. Старик повеселел. Он представил, как вскорости покойным вечерком сядет за любимый стол в центре большого зала, обязательно зажжёт главную люстру – гулять, так гулять! – и всласть полистает затёртые рыхлые страницы сегодняшней находки. Чихнёт пару раз от книжной пыли – не без того, разгладит заломленные уголки, подклеит расползшийся корешок. А ещё будет такая радость, если за окнами долго-надолго забубнит дождик да станут позвякивать неугомонные трамваи…

Будет, будет что вспоминать в старости! Тут он уже захохотал в голос. Хорошо у него про старость получилось, нашёлся красный молодец. Давай, ковыляй, не задерживай, червь книжный!

Ближайший тайник был в еле приметном переходе от зала выдачи в отдел комплектования. В нем уже хранились толстенный Пушкин юбилейного, выпущенного к столетию поэта издания; приключения весёлых Самоделкиных, зачитанные до дыр; полугодовая подписка журнала «Мурзилка» за девятьсот шестьдесят забытый год и рассыпающийся томик русских народных сказок. Пошарив рукой среди схороненных богатств – не завелись ли пройдохи мыши? – старик устроил Маяковского на почетное верхнее место: «Ну, теперь ты дома, знакомься с собратьями».

Он тщательно прикрыл тайник, осенив его крестом. Призадумавшись, застыл на пороге главного зала и залюбовался. Огромная ветвистая люстра величественно плыла в вышине. Хотя нет, какая же это люстра? О, скорее цепкий якорь, который небесный летучий корабль спустил на самое дно, распугивая сонных обитателей земли. Корабль застыл в немыслимой вышине и, видно, мается в ожидании попутного ветра. Стены библиотеки вдруг померкли перед взором старика, и стали видны уходящие во все стороны облака. Они простирались в бесконечность – то нежно розовые от восходящего солнца, то тёмные, набухшие весенним дождём, то в отсветах далеких гроз. Облака безмолвно клубились, готовые расступиться перед высоким носом небесного корабля и вновь сомкнуться за его кормой. Старик щёлкнул пальцами, и якорь запылал сотнями искорок, рассыпавшихся по бронзовым ветвям и веточкам.

«На эти-то огоньки и ловятся сухопутные души», – подумалось старику. Ему бы сейчас ловко подняться на палубу небесного корабля, привычно встать на мостике, широко расставив ноги в крепких просоленных ботфортах и, приложив к глазу сияющую в рассветном солнце подзорную трубу, глянуть по курсу и зычно скомандовать: – А ну, лоботрясы, морского ежа вам в глотку, трави якорь, поднимай паруса! Полный вперёд!

Старик гордо тряхнул длинными выбеленными за пару веков волосами и молодцевато отсалютовал невидимой шпагой.

Только так – полный вперёд!

Эх-хе-хе-хе… Да уж…

И тут люстра в нахлынувшей ночной темноте превратилась в причудливый цветок, что вырос под сводами таинственной пещеры. Лишь однажды в году, в самое неурочное время, когда силы света и тьмы сходятся в одной точке, в высоком недоступном месте он раскрывает свои огненные бутоны, ослепляя невольных свидетелей пылающей силой огня. И надо, минуя все препятствия и опасности, пробраться в эту пещеру, не жалея живота своего, сразиться с чудищами и подземной нечистью, что охраняют каждый выступ пещеры, каждый изгиб и отыскать цветок.

И в очаровании от его величия не сорвать, даже не потревожить, а лишь завороженно стоять и воздавать Богу хвалу за чудеса земные и небесные…

Старику хотелось, и с этим желанием было трудно совладать, отойти подальше, в самый угол зала, разбежаться, подпрыгнуть и, ухватившись покрепче, прокатиться маятником на люстре, раскачиваясь, что было мочи. Чтобы мелькали её огни, по стенам бежали наперегонки ошалевшие тени, а он бы заливисто хохотал!

И вот уже люстра – не люстра, а ажурный колокол в звоннице. И он, словно живой язык, отбивает в нем удары – бом, бом, бом…

Старик вздрогнул: входная дверь хлопнула, и послышались шаги. Уж и ночь миновала? Он деловито оглядел помещение. Книг не перекладывал, газетные подшивки не листал, через стулья не прыгал. Все вроде на месте. Потушив быстро люстру, сел за столик у окна, на своё привычное в утренние часы место, и откинулся на стуле. Книжный дом стал заполняться людьми. То там, то здесь слышались голоса, звяканье чайных кружек – жизнь просачивалась в каждый закоулок библиотеки. Чем-то с утра расстроенная Леночка звонила по телефону и настойчиво просила прийти десятые классы из соседней школы на ну очень важное мероприятие. Строгая Лана деловито включала компьютеры на радость детворе. Елена Ивановна, главный хранитель библиотеки, по-хозяйски быстрым шагом обходила залы и кабинеты. Вся верная книжная гвардия, сама того не ведая, вновь вставала на библиотечную вахту под знамёна старика.