Босс (Boss). Жгут! - Эдуард Мхом

Я тебя уже спрашивал, знаешь ли ты, кто я, блядь, такой. Сейчас, в этот самый момент, я для тебя ангел очень хуевой смерти, и следующие несколько минут станут для тебя вечными муками ада, если ты не скажешь то, что мне нужно знать.

Кивни!

Хочешь поиграть? Ну, давай, блядь, поиграем. Как же это мелко, как плоско, как, на хуй, дешево! Ты хоть понимаешь, что твою тщетную попытку неповиновения едва заметили? И для чего?! Заполнить свою незаурядную ничтожную жизнь хоть каким-то смыслом, хочешь что-то чувствовать – в этом дело? Что ты нужна! Достойна! Что ты, блядь, что-то значишь! Не значишь.

Нихуя ты не значишь.

Какое бы место ты не занимала, тебе его дали другие, те из нас, кто создает, кто значит! И ты это знаешь, это твое бремя. Навсегда твое бремя! Как бы ты ни старалась, сколько бы жалких жертв ты ни принесла, как бы не лезла из кожи вон, ты знаешь, что всегда будет чья-то рука, с которой ты ешь. Потому что вот, кто ты такая, кем всегда будешь – зависимой. А теперь у тебя появилась мыслишка стать зависимой от других. Как невыносимо предсказуемо!

Ну что ж, вперед! Но прежде чем ты отсюда выйдешь, ты назовешь имена.

На меня смотри!

Город ждет, что тот, у кого хватит смелости, выйдет и возьмет все на себя.

Будешь держать все яйца в одной корзине, и они наверняка протухнут быстрее, чем ты думаешь.

Я не часто в библию заглядываю, сама знаешь, но нет ли там чего-нибудь про то, что иногда приходит время жрать дерьмо и жалеть о том, что в первый раз ты не поступил иначе?

– Нужен железный хребет, чтобы делать дела в этом городе, и делать их, как надо.

– Что ж, если растешь у отца, который всю жизнь провел у жерновов, поневоле отрастишь его еще в детстве.

Ничто так не удерживает двоих в постели, как узы общего предательства.

Я бы предложил выпить, но давайте сделаем вид, что мы уже.

– Пожалуйста, скажи мне, о чем ты думал?

– Я не знаю.

– Нет, не думал, еще бы! Потому что думать – не твой конек. А знаешь, какой твой? Быть подставкой для людей, которые и вправду знают, что делают. Людей из такой лиги, которую тебе даже не понять.

– Ты понимаешь, как легко стереть тебя с доски целиком и полностью? Твое имя, твое лицо исчезнут. Никто больше тебя не увидит и не услышит. Ты казначей штата, который три недели вел кампанию на пост губернатора на праймериз. Кто, по-твоему, об этом вспомнит, если ты не победишь?

– Сэр, прошу вас!

– Я уж думал, ты приползешь на коленях.

К концу этого дня каждый, кто-то что-то замышлял против меня, почувствует силу моей ярости. Я никому ничего не спущу.

– Ваше выдвижение в кандидаты уже гарантировано. Пока сегодня мальчики бьются смертным боем, вы играете в мудрого гос. деятеля, и пусть они рвут друг друга.

– И все же нужен какой-то удар под дых, что-то, что к ним прилипнет, чтобы, даже побеждая, они были замазаны.

Если уж откровенно, кому не похуй на эти выборы? Здесь ничего не изменится. Точно не люди у руля и то, как они дела делают. И точно не наши статьи!

Нас могут обвинить в том, что мы подменяем причины предположениями, поэтому лучший для нас план – представить три показательных случая. Случая, которые не опровергнет ни один эксперт.

Когда теряешь способность чуять опасность – пиздец!

– Они приходили в клинику, потому что другого позволить себе не могли! Я нарушила правила? Что я делала, так это искала способ помочь людям, у которых ничего нет!

– Так не бывает.

– Что, хочешь помочь мне наладить мои отношения с Богом? Это он меня оставил! Я поступала правильно, а где был он?

– Что ты хочешь сказать? Что он вроде как тебе что-то задолжал? Что ты можешь заключать с Богом какие-то сделки? Думаешь, если следовать правилам, Бог станет подстилать тебе соломку? Настоящее испытание в том, чтобы вообще его никогда не слышать, и все равно следовать за ним. Он тебя оставил в беде не потому, что ничего тебе не должен! И если ты никогда не видела во всем проявления божественного, если церковь для тебя лишь форма наложенных ограничений, чтобы оставаться трезвой, с чего ты взяла, что что-то выйдет? Его не провести, Эмм. Не так все устроено.

Я никуда не ухожу. Я уперся спиной в стенку. Ты это знаешь, я тоже. А прижатый к стене я могу только бить в ответ.

Я не защищаю ничего, это уже и так нам всем не принадлежит. Я защищаю статус-кво. Скажи мне, что я ошибаюсь. Скажи, что то, что есть у нас, не самый эффективный, незаменимый, незамещаемый механизм решения вопросов. Усомнившись, ты усомнишься в реальности этого города. Усомнишься в этом, и больше не во что будет верить.

– Она не умерла. Полиция нашла ее. Она знала, что это за файлы? Те, что ты отправил Миллеру?

– Нет.

– Зачем ты это сделал?

– Потому что больше не осталось причин. Я больше не мог справляться с мыслью о сохранении во что бы то ни стало этого поста для вас и для нас.

– Почему?

– Потому что стало очевидно, что вы правите уже не во благо города. Я сделал. мы сделали слишком много ужасных вещей в ходе всего происходящего. Но я всегда знал зачем. В конце концов, всегда было то, что мы управляли городом, потому что мы были лучше готовы обеспечить все, что идет на пользу его жителям. И если какие-то силы вставали у нас на пути, силы, которые надо было сокрушить, я мог оправдать самые безжалостные меры по отношению к ним, потому что я знал: мы оберегали то, что хорошо для города. Оберегая все вот это. И если я мог оправдать цель для себя и своей совести, я мог оправдать и любые средства.

– Что изменилось?

– Вы. Вы заболели. Вы утратили твердость суждений. Ваши решения престали быть оправданными. Вы начали действовать исключительно из чувства самосохранения, чтобы остаться на месте любой ценой. Я больше не мог наблюдать, как цель оправдывает средства, потому что единственной важной для вас целью стали вы сами, ваше собственное выживание. И мириться с этим я уже не мог. Я уже не мог делать то, что должен был, чтобы вы оставались на своем месте.

– Разве я ошибся, решив, что вы ни перед чем не остановитесь, чтобы удержаться, не щадя никого и ничего?

– Почему не подал в отставку? Почему решил стереть с доски меня, а не себя?

– Потому что такие как вы сами не уходят. Система не рассчитана на самоочистку от Тома Кейна. Вы остаетесь здесь и цепляетесь за власть дольше, чем нужно и тем самым, пока вы здесь, вы развращаете все вокруг.

– Я умираю.

– Я знаю. Вопрос в том, если учесть ваше кресло, делает это вас более опасным или менее?

Наказание всегда должно быть соразмерно преступлению. Должно быть пропорциональным и зримым. Наказание – не только акт возмездия, это еще и сигнал. Он должен быть понятен и замечен всеми, кто играет с вероятностью совершения такого же проступка. И еще это сигнал о том, что никто не избежит последствий полагающихся за предательство.

– Ты меня прощаешь?

– Нет. Если бы простила, мне пришлось бы от тебя уйти.

Один англичанин, с которым я не согласен практически ни в чем, сказал однажды: «Любая жизнь в политике, если только она не прервалась в своей высшей точке, заканчивается крахом, поскольку такова суть политики и всех дел человеческих». Я вот всегда думал, соглашусь ли я с ним в конце концов на этот счет в тот момент, когда все закончится? Вот, что я вам скажу: я до сих пор не согласен с ним вообще ни в чем, потому что я сейчас не чувствую никакого краха.

Бывают моменты, когда вы точно знаете, что слова подведут вас, если попытаться выразить ими истинные чувства.