Всеобщая история кино. Том. Кино становится искусством 1914-1920 - Жорж Садуль

Georges Sadoul

HISTOIRE GÉNÉRALE DU CINÉMA

TOME 3

LE CINÉMA DEVIENT UN ART 1914 — 1920

LEBÉDITIONS DENOEL

Paris

Жорж Caдуль

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ КИНО

Том 3

КИНО СТАНОВИТСЯ ИСКУССТВОМ 1914 — 1920

АМЕРИКА ЗАВОЕВЫВАЕТ ПЕРВЕНСТВО 1914–1920

„Музыка, скульптура, архитектура, живопись, драматургия — все эти области искусства стары, как само человечество. Ни одно новое искусство не появилось на земле за все периоды истории до рождения кино. Все области искусства зависят друг от друга, и кино многим обязано своим предшественникам, но все же оно — новый вид искусства. Историки грядущего будут считать рождение кино событием, создавшим целую эпоху. И нам повезло, что мы — свидетели его рождения…”

„Плевать мне на искусство. Нравиться публике, быть ей по вкусу — вот моя единственная задача. Я не стремлюсь к служению искусству, я стремлюсь к обогащению”.

Глава XVIII „РОЖДЕНИЕ НАЦИИ”

В августе 1914 года, когда солдаты в остроконечных касках и красных брюках заполонили дороги Европы, в предместье Лос-Анжелоса завершалась битва, воссозданная Дэвидом Уарком Гриффитом. 4 июля режиссер приступил к съемкам своего первого крупнейшего фильма — „Рождение нации”.

Сценарий был написан по роману его преподобия Томаса Диксона „Человек клана”. Подзаголовок книги гласит: „Исторический роман о ку-клукс-клане”. Роман посвящается „памяти одного из ирландско-шотландских вождей Юга, дяде моему, полковнику Лерой Мак Афи, Великому Титану невидимой империи ку-клукс-клана”.

В предисловии, датированном 1904 годом, священник Томас Диксон так обрисовывает свой замысел:

„Человек клана” — истинная история заговора ку-клукс-клана, изменившего облик периода Реконструкции (последовавшего за гражданской войной. — Ж. С.).

Организацией руководил Великий Колдун — главнокомандующий, живший в Мемфисе. Великий Дракон командовал штатом, Великий Титан — округом, Великий Гигант — графством, Великий Циклоп — кантоном. Хаос слепых страстей, которые разгорелись после убийства Линкольна, теперь непостижим. Переворот, который вызвала эта организация в нашем государстве, и попытки спасти Тадеуса Стивенса для „африканизации” десяти крупнейших штатов Америки нам представляются столь же фантастичными, как „Тысяча и одна ночь”.

Я полагаю, что сохранил в своем романе и „букву” и дух того замечательного периода. Люди, ставшие главными действующими лицами этой драмы о жестоком возмездии, в которую я вплел двойную любовную историю, являются историческими персонажами. Я лишь изменил их имена, но не обошелся вольно ни с одним историческим фактом.

В наиболее мрачные часы жизни Юга, когда израненный народ лежал среди лохмотьев и пепелищ, под клювом и когтями Грифа, вдруг с высоты гор в белом облаке появилась человеческая рука. Она росла до тех пор, покуда покрывало тайны не обволокло истерзанные землю и небеса. Невидимая Империя возникла на полях смерти и бросила вызов Видимому, начав с ним беспощадную битву.

Молодой Юг, ведомый воплощенной душой „людей клана” старой Шотландии, возродился под этим прикрытием и, презирая изгнание, лишение свободы и позорную смерть, спас жизнь народа, — все это составляет одну из наиболее драматических глав истории арийской расы…”

По одному лишь этому предисловию можно судить о том, что священник Томас Диксон писал очень скверно. Его сочинение, не вошедшее в историю литературы[1], в наше время почти невозможно читать, до того оно пристрастно и бездарно.

Гриффита, сына полковника, приверженца сторонников Южных Штатов, каким был и священник Томас Диксон (уроженец Диксондейла, Виргиния), привлекла политическая направленность книги. Знаменитый режиссер был выходцем из семьи, разоренной войной между Севером и Югом. В детстве его пичкали рассказами о еще совсем недавних боях гражданской войны и о периоде Реконструкции, когда неграм были предоставлены права гражданства, что привело к оживлению реакции и возникновению ку-клукс-клана. Гриффит всю жизнь считал непреложной и бесспорной истиной воззрения южан, полагавших, что негры представляют собой некую „низшую” расу, созданную для рабства, что за попытки добиться освобождения их надо предавать жестокой каре.

Конечно, в брошюре, которую Гриффит опубликовал в 1916 году[2], защищая фильм, поднявший бурю возмущения, он уверял, что и не думал нападать на „негроидную расу” как таковую, и ручался найти доказательства этому и в сценарии и в самом фильме. И действительно, в „Рождении нации” немало „хороших” негров. Но все эти „хорошие” негры без исключения — тупые рабы; они слепо преданы своим господам и, примирившись с ку-клукс-кланом, идут против своих братьев-негров. Впрочем, самые ярые сторонники Юга никогда и не думали уничтожать „негроидную расу”, ибо эта раса поставляла им необходимую, а главное, такую дешевую рабочую силу. Они просто хотели „поставить „цветных” на место”, то есть сделать их рабами или полурабами. Гриффит в своем фильме защищал это положение в полном согласии с его преподобием Томасом Диксоном…

Ку-клукс-клан, судя по предисловию к книге „Человек клана”, являлся тайной организацией для защиты „арийской расы” и был основан сразу после гражданской войны с помощью карательных экспедиций против негров. Банды куклуксклановцев были замаскированы, одеты в белые балахоны с капюшонами, что делало участников неузнаваемыми и наводило еще больший страх. В 1870 году правительство распустило эту ярко выраженную расистскую организацию, которая во многом предваряла фашизм Муссолини и Гитлера. Однако, несмотря на эти меры, направленные против ку-клукс-клана, организация продолжала существовать, хотя и выступала лишь время от времени; реакционеры — сторонники Юга мечтали о ее возрождении. И действительно, впоследствии, с осени 1915 года, это возрождение началось, приняв крупные масштабы; в дальнейшем этот новый клан был связан с итальянским и германским фашизмом. Книги Томаса Диксона, фильм Гриффита, проникнутые апологией ку-клукс-клана, явились пропагандистскими произведениями, способствовавшими возрождению этой террористической организации. И трудно было бы кого-нибудь убедить, что ку-клукс-клан основан на принципах человеколюбия, братства между расами, смирения, любви к прогрессу и защиты демократии.

Сочинение Томаса Диксона, безусловно, привлекло Гриффита яростной пропагандой расизма. Впрочем, не думаем, что из этого следует, будто Гриффит был фашистом в буквальном смысле слова. Клан обладает некоторыми чертами сходства с фашистскими бандами, он предвещал их появление, но отличается от них, так же как антисемитизм — от французских антидрейфусаров 1900 года, а „черные сотни”, устраивавшие погромы в царской России, — от „чернорубашечников” или СС. Расизм — лишь одна из черт, присущих Гриффиту; его характер не лишен противоречий, которые легко объяснить, узнав, как формировалась его личность.

Гриффит — выходец из семьи разорившихся сторонников Юга, и его ненависть к неграм традиционна, почти наследственна. Он так никогда и не освободился от своей реакционной идеологии. Однако Гриффит в молодости узнал тяжкую жизнь трудового народа, он перебрал множество специальностей, пока не стал актером; его жестоко эксплуатировали наниматели. И, когда дело не касается расового вопроса, он может (в фильме „Нетерпимость”) осуждать эксплуатацию белых белыми, лицемерие ханжествующего милосердия, религиозный фанатизм. Эта противоречивость — не только его личное свойство. Юг по традиции был оплотом демократов, занимавших во многом более прогрессивные позиции, чем республиканцы. Демократы — сторонники Юга — типа Гриффита привели к власти Вильсона и Рузвельта. Они привели к власти и Трумэна. Их политические лидеры тоже не были свободны от противоречий. Президент Вильсон, которого во время выборов 1916 года поддержал фильм „Нетерпимость”, в своей „Истории американского народа” высказал такие взгляды на Реконструкцию и роль ку-клукс-клана, что Гриффит впоследствии мог их привести в защиту своего фильма и своей идеологии.

Д.-У. Гриффит написал сценарий „Рождение нации” вместе со своим постоянным соавтором, с которым работал еще в „Байографе”, — Фрэнком Вудсом. Авторы в общем следовали роману Томаса Диксона, но старались более тщательно передать дух произведения, чем его фабулу. Некоторые эпизоды, едва намеченные в книге, были широко развернуты. Питсбургская битва — один из основных эпизодов фильма — в романе занимает всего лишь две страницы (это рассказ одного из персонажей).