Особенности национальной милиции - Михаил Серегин

Ноги у вымогателя подкосились, в голове что-то щелкнуло, и мир временно отключился.

– Антон, – растерянно произнес второй, безвольно выронив финку из рук.

Сквозь очки вырывалось наружу сочувствие к корешу. Бандит оказался душевно ранимым, способным к сочувствию. Но тете Клаве некогда было наблюдать за внутренней борьбой и переживаниями второго, потому как из подвала рвалась к нему подмога в лице высокого с чулком и гражданина поменьше, но без маскировки. Целенаправленно впечатав во второго преступника гордость американского дядюшки Буша и подхватив повыше подол юбки, чтобы не мешал, дородная повариха бодро припустила прочь.

Но не суждено было тете Клаве скрыться с места преступления раньше времени. Судьба приготовила ей новое испытание, не хуже первого.

Двое в подвале прекрасно слышали все, что творилось на улице, звук тяжелых ударов красноречиво говорил о незапланированных жертвах, что придавало невольным пленникам сил. После бесславного поражения второго нападающего курсанты поднажали и снесли дверь с петель, придавив ею что-то мягкое в зеленом.

– Я вас спасу! – крикнул тот, что в чулке, протягивая руки к тете Клаве и бегом направляясь в ее сторону.

От женщины с расшатанными нервами, пережившей секунду назад злостное нападение, можно ожидать все, что угодно. Ободренная успехом, она зацикленно повторила боевой прием. Синие куры опять сослужили ей добрую службу, отправив нового злоумышленника в нокаут. Оставался четвертый, в нерешительности остановившийся на месте бывшей двери.

Тетя Клава, вскрикнув, поднесла руку ко рту.

Сумерки окутывали растерянную фигуру дымкой таинственности, не давая ясно различить черты человека. Но даже в темноте Клава узнала это лицо, эту фигуру. Нет, его она ни с кем не спутает.

– Агафон, – слабо пролепетала она, выронив из рук тяжелую сумку и оставшись перед любимым мужчиной совершенно беззащитной.

Лежащая на чем-то дверь неожиданно пошевелилась, приподнялась, явив взору перепачканные в земле руки в зеленом, и с силой встала на свое прежнее место, сбив тем самым романтичное видение.

– Мы их сделали! – довольно выкрикнул пенсионер в трико, поднимаясь на ноги. – Можете теперь ничего не бояться.

Путь свободен.

Насчитав плюс к четырем поверженным еще и пятого хулигана, повариха охнула, подхватила сумку с бронебойным содержимым и лихо припустила к своему дому, справедливо предположив, что от греха нужно уйти подальше, поскольку, возможно, поблизости еще с десяток преступников прячется.

Как и куда удалилось зеленое трико, никто не видел.

Федор Ганга очнулся с гудящей головой, в незнакомом темном дворе. Где он, что здесь делает и как сюда попал, Федя не помнил.

Состояние было как с похмелья, разве что желудок не болел и во рту не так гадко. Ганга тяжело поднялся и на автопилоте порулил в неопределенном направлении, постоянно спотыкаясь, не отдавая себе отчета в том, куда он идет и почему несознательно покидает своих друзей, беззащитно распростершихся на тротуаре. Он помнил только одно: нужно спасти какую-то женщину, зачем-то сделать широкий жест.

– Красавчик, мимо не проходи. Ого, какой ты веселый.

И черный. Валютный, что ли? Продолжить праздник не желаешь?

Потребовалось усилие, чтобы поднять взгляд от земли и посмотреть вперед. Перед Федей стояла молодящаяся женщина в униформе труженицы древнейшей профессии: чулки сеточкой, короткая красная юбка и чрезмерно открытая давно опавшая грудь. Федор проморгался, с натугой соображая, что он, собственно, хочет.

– Вас спасать надо? – напрямик спросил Ганга, замечая, что перед глазами стали прыгать как ненормальные желтые и ультрафиолетовые круги.

– Это уж как тебе понравится, – многообещающе прищурив глазки в улыбке, сказала работница ночной смены. – Можно и со спасением, наручники у меня есть.

– Тогда я тебя спасу, – заявил Федя. И больше он ничего не помнил.

3

Утро в Высшей школе милиции началось для капитана Мочилова с головной боли. Он проверял написанные вчера контрольные и ужасался.

По совершенно непонятной причине лучший курс на поверку оказался абсолютно неподкованным с теоретической точки зрения. У повидавшего всякое на своем веку капитана слезы наворачивались при прочтении особо талантливых сочинений, а месячный запас валерьянки неумолимо таял. Из всего, что сдали ему курсанты, выходило, что лучшим в группе является Пешкодралов, парень старательный, но известный тугодум, еле набирающий необходимое количество удовлетворительных оценок, чтобы кое-как переползать на другой курс.

Мочилов рассеянно окунул платок в графин с цветами и протер разболевшийся лоб. В учительской никого не было. Все ушли на занятия, а капитан никак не мог решиться последовать их примеру. У него как раз должно было начаться занятие в своей группе. Что он им скажет?

Что назначает старшим Пешкодралова? Это же курам на смех. На кафедру, четко печатая шаг, решительно вошла лейтенант Костоломова, габаритами своими ничуть не уступающая высокому, атлетически сложенному Ганге, а волей и умением здраво мыслить самому полковнику Подтяжкину. У нее первая пара была свободна, отчего она и оказалась в этот час в учительской.

Костоломова недоуменно остановилась напротив Мочилова, являвшего собой достаточно жалкое зрелище. По столу, за которым он сидел, в живописном беспорядке были разбросаны листы, на которых капитан во время раздумий изобразил гелевой ручкой танки, самолетики, бронетранспортеры и зенитные установки; все это искусство было порядком подмочено расплескавшейся водой из графина, в котором еле выживали последние переломанные нервной рукой капитана две ромашки. К мокрому лбу приклеился один лепесток, отчего Мочилов смахивал на мудрого ламу. Костоломова внимательно оценила новый имидж коллеги.

– Капитан, вас что-то беспокоит? – сделала она верное предположение.

– Как вы догадались? – удивленно приподняв бровь, спросил Мочилов. От движений мышц лица лоб собрался гармошкой, отчего лепесток упал, являя собою молчаливый ответ на поставленный вопрос. – Ах, да, – догадался капитан и стал поспешно собирать разбросанные листы. Не признаваться же в том, что твои подопечные, которых ты на каждом углу расхваливал, тупее идиотов. – Просто... жарко.

Костоломова понимающе кивнула, многозначительно взглянув на градусник, где ртутный столбик тщетно силился переползти от отметки пятнадцать к шестнадцатому делению.

– Контрольную своим давали? – попробовала она подойти с другой стороны.

– Да так... – силясь придать голосу безразличие, неопределенно ответил капитан, выдав тем себя с потрохами.

– И результаты, конечно, отличные.

– Да, да, – чересчур уверенно, но немного суетливо сказал Мочилов.

Костоломова понимающе кивнула и выудила из графина скомканную вгорячах работу Зубоскалина.

– Попробую отгадать, это была лучшая работа.

Жалкие останки контрольной безвольно повисли в мужественных дамских пальчиках лейтенанта. Красные исправления, в изобилии пестрящие на листке, как сорняки на колхозном поле, кричали о вопиющей безграмотности индивида, написавшего сей научный труд.

Мочилов сник, жалостливо дернув подбородком. Костоломова хоть и была человеком волевым, но, надо заметить, женщиной, а оттого в ее глазах промелькнуло сочувствие. Лейтенант поставила стул напротив, спинкой вперед, и, оседлав его, положила подбородок на крепко сцепленные кулаки.

– Я знаю третий курс как облупленных, они умные ребята, но с характером. Почему-то они не захотели проявить свои знания, из чего я сделала вывод, что контрольная эта необычная. Я отгадала?

«Поистине прозорливый ум у этой женщины!» – восхищенно подумал Мочилов и рассказал ей все о задании.

– А кто такие дурковеды? – удивилась Костоломова.

Она была прекрасным преподавателем боевых искусств, а вот в терминологии современного сыскного дела немного подкачала.

Не по профилю.

– Специалисты по разрезанию сумок, – машинально произнес капитан.

– А курсанты об этом знают?

Мочилов медленно нацелил глаза на твердый взгляд Костоломовой, попытался вслепую определить место дислокации своего носового платка, но, не сумев это сделать, просто налил из графина горсть и умылся желтоватой водой. На третьем курсе тема о карманниках, дурковедах и прочих мелких правонарушителях им же самим запланирована только на следующую неделю. Какой же он дурак, не смог сразу догадаться, в чем дело! Им просто не хочется соваться в неизвестное дело. Ну ладно, он им сейчас покажет, как шутки шутить с капитаном Мочиловым.

Решительно встав и пожав руку гордой собственной прозорливостью Костоломовой, капитан сгреб в охапку все научные труды третьего курса, не забыв прихватить мокрые остатки работы Зубоскалина, и целенаправленно ринулся к двери.