Прости меня - Анна Пенинская

У него бизнес, а я пишу картины. Уже одно это должно было показать, что мы друг для друга не созданы. Я должна была задуматься о том, что мы слишком разные. Если он не видит результата, то он не ценит стараний. Если, черт дери, стейк я не пережарила, он уже не обращает внимание на то, что я сходила в магазин, выбирала чертово мясо, потом смотрела все рецепты, читала все советы и старалась ему угодить. Но результат не получился, да и все остальное уже не так важно. Он отчитывал меня, и я становилась маленькой девочкой, которая разбила школьное окно, и родителей вызывали к директору. Он бизнесмен, а я пишу картины. И я ценю сам процесс. Какие я выбрала краски, какую я выбрала тему. Что я вижу, что у меня получается в процессе. Да, мы были слишком разными, и я виновата в том, что не заметила этого с самого начала. Я всегда проигрывала в сравнениях. Все его бывшие влюбленности были успешными, были амбициозными, прекрасно готовили и просто обожали убираться. Я была ленивая, творческая натура, сжигала его завтрак в духовке, и от слова «уборка» у меня дергался левый глаз. Он должен был оставаться в прошлом. Он не должен был думать, что я могу ему подойти, это была такая несусветная глупость, и, конечно, я не плачу. Я опять не плачу, вы правы. Что вы говорите? Он не стоит моих слез? Да что вы знаете? Я думала, что он стоил моей смерти, а слезы это сущая мелочь, тем более что я не умею плакать. Возможно, аллергия, как же тут пыльно, кошмарно пыльно!

А знаете что? Когда мне было больно и грустно, и пусто, он никогда не обращал на меня внимания. И в эти моменты я понимала, что он не любил меня, а потом почему-то закрывала глаза. Очередная глупость, я к своим глупостям уже привыкла. А вы? Порой он сильно меня обижал, и я плакала – на балконе, в ванной, даже у него на глазах. Он всегда был так равнодушен, что тогда мне казалось, что проблема в том, что я просто слишком эмоциональная. Подумать только… мне было стыдно за мои слезы и за мои переживания. Он же так много работал, как могла я отвлекать его от дел и портить ему настроение, ведь он был таким большим человеком. Если мы с ним ссорились, он всегда припоминал мне мои ошибки. Он помнит каждый момент, когда я оступилась. Даже если я не согласна, что виновата одна, но он все запоминал и всегда был готов меня уколоть и укусить. Я старалась забыть те неприятные минуты ссор, но он всегда их вспоминал, всегда смаковал, и в них я выходила полным истеричным ничтожеством. Я, конечно, потому и стала в это верить. Нормально верить в то, о чем тебе постоянно твердят, ведь правда? Наверное, каждый мужчина слышит двести раз от своих знакомых женщин, что их не ценят. Вы, наверное, устали? Меня не ценили. Меня не ценили. Черт дери, меня совсем не ценили.

Принесите мне еще вина. Мой рейс задерживают, я имею право на бокал вина. Нет, красного, я не желаю мешать. А когда-нибудь я напишу книгу, и в этом истории очень многие девушки узнают себя. Возможно, моя книга даже разлетится на цитаты. Хотя, нет. Я совсем не умею писать. У меня дурной слог, как будто бы у меня в школе по языкам была твердая тройка. Вы считаете, я говорю красиво? Это всего лишь вино. Я просто слишком драматична, мне кажется, что сегодня мне это идет. Понимаю, что вы обо мне думаете. Ревнивая, истеричная особа, которая не сумела загнать пол каблук молодого человека, и теперь с горя от своей несостоятельности сидит в аэропорту, напивается невкусным, полусладким вином и пытается вызвать у незнакомца сочувствие и понимание. И, правда… очень похоже. Черт возьми, я ревнивая, истеричная особа, которая требует к себе повышенного внимания. Вы извините, что вываливаю все это на вас. Зря Вы ко мне подсели. В следующий раз будете думать.

Я заболела. Правда, логичное продолжение истории? Ничего страшного со мной не случилось, нет. Просто некоторые неприятные симптомы, как следствие, плохое настроение и переживания. Боже, вы такой забавный. Нет, вы не угадали. Дело вовсе не в том, что он меня не поддерживал. Дело в том, что я решила, что нет у нас той близости и даже не стала сообщать ему о той болезни, что заставляла меня переживать. Тогда я и задумалась. Серьезно. Он не умел быть со мной, если ему было плохо. Он потрясающий человек, но я не сумела стать для него идеальной. Я и совершенно здоровая не слишком была мила его душе. Что уж говорить обо мне переживающей? Нервозной. Он благороден. А почему вы так удивляетесь? После всего, что я наговорила, сложно представить его благородным? А это всего лишь эмоции. Обида на то, что я не смогла стать для него той самой идеальной. Но он действительно благороден, и ему было бы тяжело меня оставить. Я ушла сама. Я тоже благородна. Почему вы не смеетесь? Это же смешно. Я лишь хотела, чтобы его больше не было в моей жизни. Я хотела, чтобы он страдал. Я хотела, чтобы он понял, кого потерял. В то же время я хотела, чтобы он был счастлив. Черт, объявляют посадку? Это случайно не моя? Вот посмотрите мой посадочный талон. Я безумно хочу спать…

Каштановые волосы мирно щекочут его щеку. Плечо даже немного затекло, но он все равно старается двигаться аккуратно. Всякий раз, когда он принимает для себя более удобное положение, она недовольно сопит сквозь сон. Он даже вынужден отказаться от еды, и его утешает мысль, что впереди у него целая жизнь, и он еще успеет полакомиться едой из самолета. Она же устраивается на нем так уютно, что он даже не может посмотреть журнал, в котором написаны какие-то глупые статьи. Интересно, они специально предназначены для того, чтобы отвлекать тех, кто боится летать? Он никогда не опасался полетов, более того, он даже мог высмеивать тех, кого это беспокоило. Сейчас отчетливо вспоминает, как его жена боялась летать. Как у нее портилось настроение уже за пару дней до очередного путешествия, причем, вплоть до того, что по традиции перед каждым их отлетом она спрашивала его, а не хочет ли он отдохнуть в одиночестве, потому что она готова была ждать его дома. Почему-то это всегда его страшно веселило, и он даже считал порой, что она притворялась. Право же, что может быть страшного в полете? Все его попытки ее успокоить были тщетны. Может быть, он просто не сумел подобрать нужные слова, но сейчас ему уже плевать. Наверное, и тогда было плевать. Самым удачным аргументом он выбрал:

«Если суждено умереть, то своими страхами ты ничему не поможешь. В самолете ты в любом случае умрешь быстро».

Ее это совсем не успокаивало. Она закатывала глаза и просила его молчать и не накалять обстановку еще сильнее. А сейчас эти воспоминания вызывают у него улыбку, хотя еще месяц назад они бы отдавались болью в районе сердца. В сущности, ничего страшного не произошло, почему же его так покоробило, что она ушла? Наверное, если бы тогда он знал, что судьба готовит для него второе рождение, он бы помог ей собрать вещи, довез бы до ее нового дома, пожал бы руку ее новому мужчине и они бы могли остаться хорошими друзьями. Тогда он таких возможностей даже не видел. Сегодня ему это кажется логичным. У него настолько настроение на подъёме, что даже кажется, что каштановые волосы его недавней собеседницы, а сейчас еще и соседки, пахнут очень вкусно. Или жизнь играет новыми красками, и эта эйфория для него сродни наркотической.

Девушка с несчастной влюбленностью (так он ее про себя уже окрестил, потому что она, конечно же, ему не представилась, впрочем, он видел ее имя в посадочном талоне, но «девушка с нечастной влюбленностью» ему нравилось больше, чем сухое имя Валерия) дремлет у него на плече. После последнего бокала вина, когда она встала со своего места, наверное, все выпитое ударило ей в голову, и ему пришлось практически на себе тащить ее в сторону самолета. Благо, совпадения не заканчивались и, как выяснилось, они летели одним рейсом. К слову, пока он вел ее к самолету, она несла что-то несвязное и все время извинялась за свое поведение. Ему это даже надоело. Поэтому, когда он ее усадил на место, и она уложила голову ему на плечо и сразу же отключилась, он выдохнул с облегчением. На самом деле ему больше не хотелось слушать ее истории про несчастья, а чертовски хотелось подумать о своей новой жизни. Она устроилась на его плече так нагло и так неудобно, что у него даже нет возможности хорошо ее рассмотреть. Его попытки натыкаются на ее явное недовольство, и он опасается, что ее может вытошнить от такого количества выпитого. Определенно, он помнит, что у нее были красивые глаза. На ней обыкновенная белая майка, такие продаются за смешные деньги в универмагах для модных и не обеспеченных. Впрочем, она может стоить как пару долларов, так и целое состояние, признаться, он не разбирается. Ноги стройные, облачены в рваные джинсы, а на ногах черные классические туфли на высоком каблуке. Незамысловато, но достаточно сексуально, как ему кажется, если еще учесть обстоятельства, аэропорт и ее алкогольное опьянение. Или просто общая атмосфера.

Она ворочается во сне и открывает глаза. Смотрит на него, прищурившись. Выпрямляется в кресле и касается тонкими пальцами висков. Он отмечает отсутствие обручального кольца. Впрочем, не показатель, он никогда не носил кольцо, даже будучи «глубоко» женатым человеком.