Сокровища России - Сергей Голованов

– У меня тоже, – сознался Эдик.

– Вот видите. Икона оказалась очень и очень качественным новоделом. Доска, естественно, старая, но левкач… К вам претензий у меня нет, но советую разобраться с этой коллекцией.

Эдик уныло кивнул, думая, что старикан мог и пропустить «мяч в свои ворота», неудивительно. Такое случается со всеми.

– Мало того, – Нортон сказал тихо, – ваша вторая…, «Троица»…

– Так и знал. Тоже подделка?

– Как сказать. Лики родные, но весь фон и одежда – недавняя работа. Это не то, что я хотел, и не то, что вы продавали. Я не за это платил деньги…Вы же понимаете.

– Вот гадство, – сказал Эдик. Он понимал. Пусть «новоделы» и «деланные» и в спросе, и стоят порой чуть меньше, а то и больше настоящих, однако ни Нортона, ни самого Эдика такие вещи не интересуют.

Встреча проходила в номере гостиницы, где жил Нортон, и Эдик от огорчения выпил банку пива, стоящую на столике. Стало еще горьче. Вера в «Параскеву-Пятницу» усохла. Он взял ее в руки, уже без веры. Теперь он видел, что и она – подделка.

– Пятьсот долларов я дам. – Сказал Нортон. – Если эта настоящая, доплачу потом.

– Давайте тысячу, и не надо никакой доплаты.

– Хорошо. Пусть будет тысяча, – безразлично сказал Нортон. – Надеюсь, в следующий раз… – Он замолк. Обоим и без слов было все ясно.

– Я разберусь, – сказал Эдик, запихивая в карман несчастную тысячу.

Он позвонил молодоженам и вечером сел на знакомую скамейку в скверике. Первым пришел Иван. Узнав новость, он не очень огорчился – и эти тысячи в его глазах выглядели деньгами. В вопросе – кто является источником подделок, он согласился с Эдиком без особых раздумий. Дед? Он профи, спец. Эдик? Иван? – это не обсуждается, знают друг дружку. Танька? Несерьезно. Остается Российский Музей…, точнее, та хитрая гнида, которая там завелась и которая их облапошивает. Иконы отбирались из побывших на реставрации в этом музее – их дед хватиться по какой-то надобности не должен. Но Иван Ради прикола предложил завиноватить Таньку.

Она тут же прибежала – дед припахал ее на домашней работе, задержалась, но успела притащить картонный литр вина, в этот раз французского «Авиньон», и три апельсинчика. Эдик ошандарашил ее новостью – ошандарашилась так, что и вино упало, и апельсинчики раскатились. Вместо денег – предъява.

– Вы что? Думаете, что я? – Танька немножко испугалась. Зеленые глазищи часто заморгали и увлажнились. Пальчики вцепились в скамейку.

– Пока… мы ничего не думаем, – сердито сказал Иван. – Тебя просто спрашивают – никому больше про иконы не рассказывала?

– Вы с ума сошли? – Танька ничего не понимала, глядя то на одного, то на другого. Оба стояли перед ней, стараясь сверлить и испепелять. – Я их у деда взяла. Мы вместе взяли.

– А может у тебя знакомый художник, какой есть? – небрежно спросил Иван.

– Ты с ума сошел! – Веснушки на ее лице, казалось размножались на глазах. При всей рыже-кошачьей, ведьминской где-то по загадочности – внешности Танька оставалась дура-дурой, сплошь на эмоциях.

– Ну и Танька, – мрачно сказал Иван. – Всем Танькам Танька. Я тебя отколочу. Вот только разозлюсь. Эдик, стукни меня, а то никак не злится.

– Я тебя стукну, – пообещал Эдик. – А ну, прекращай. Ваши семейные разборки – это одно, а дело – совсем другое. Он шутит, Таня.

– Я тебе отколочу. – Танька неуверенно заулыбалась. – Прикалываешься, да? – Она встала, подняла руки и упала на Ивана. Приняв бросок на грудь, тот закряхтел. – Нет, я тебя должен исколотить. За все хорошее. В кустах где-нибудь. Идем.

Провожая взглядом исчезающую в зелени парочку, Эдик подумал, что у супругов начались проблемы, но это его не касалось. Сев на скамейку, от нечего делать вскрыл вино и тут краем глаза углядел вроде знакомую фигуру. Тот чертов бомж…, ситуация повторялась. Он живет тут, что ли? Бомж Леха, небритый и несчастный, посматривал издали, борясь с противоречивыми желаниями. Конечно, он решил рискнуть. Вино – единственное спасенье от заклятого друга бомжей – похмелья. Приняв одновременно дружелюбный, виноватый и независимый вид, он подошел в пределы слышимости.

– Эдик, честно… менты забрили, едва твою сотку у киска вытащил. Эдик, сотка за мной, отвечаю. – Его лживые глазенки так и бегали.

– Бывает, – согласился Эдик. – Менты, они такие. Присаживайся.

Тратить злость на несчастного бомжа Эдик не собирался. Людям надо верить. Удовольствие это дорогое, и не каждый может его позволить. Но иным путем вообще невозможно получить хоть что-то путевое. Эдика же, к примеру, никто не обвинял во вранье совсем недавно.

Бомж рассказывал какие-то сказки о своей жизни, запивая горе французским сухим вином и заедая апельсинами.

«Счастливый человек, – думал Эдик, глядя в глаза небритого собутыльника, в которых сияла искренняя вера самому себе, – у него все просто. Он очень хороший человек, только ему очень не везет. С такой верой нужно бомжевать. Если ему взбредет в голову, что он очень плохой, и ему еще очень везет, у него появится шанс подняться. Но для этого надо поверить людям. Даже ментам. Вдруг они правы, называя его грязным бомжом и попрошайкой. С бомжом все ясно. Как и с директором Российского музея. Тот уж точно знает, что он очень плохой, и что ему страшно везет. Но он верит людям, значит, с ним можно иметь дело».

– Мужик, ты уже надоел, – сказал Иван еще издали. – Эд, он тебе что – родной?

– Вообще-то, – заметил Эдик, – существует мнение, что все люди – братья.

– Ага, – ядовито сказала Таня, тряся пустым пакетом из-под вина. – Твой брательник обнаглел. Опять вина нету.

– Я че? Меня угостили, – объяснил Леха, неприметно откатываясь от скамейки.

– Его милиция обижает, – заступился Эдик, – Леха, не в службу, а в дружбу, сходи за вином для дамы.

Как у бомжа хватило смелости вернуться под многообещающими взглядами супругов, и взять стольник, остается очередной загадкой русской души.

– Я сейчас. – Бомж Леха с прихваченной сотней исчез в мгновение ока.

– Может, совесть проснется? – понадеялась Таня.

– Не знаю, – с сомнением сказал Иван.

Эдик с симпатией оглядел обоих, ему повезло с друзьями. Оптимисты, верят людям. Но еще многого не поняли. Что человек поступает всегда одинаково. Бомж однажды не пришел. Не придет и теперь. Никогда не придет. Эдик не впервые ошибся в человеке, но при чем тут человек? Просто Эдик верит людям. И всегда будет верить. Иначе ничего путного не получить.

– Значит так, ребята, – сказал Эдик, – забудьте вы про Леху и про вино. Это мелочь. Вернитесь из своих зеленых облаков на грешную землю. И вы увидите, что нас имеют по полной программе. А больше всех – нашего деда-кормильца. Тань, тебе старенького не жалко? Всю жизнь, как придурок, собирал свое барахло…для неизвестного хлюста. Не зря я считаю коллекционеров сумасшедшими.

– Нет, ну кто мог?! – завопила Танька.

Она наверняка пыталась припомнить сейчас кого-то из друганов деда, но самое очевидное так и не приходило в ее головенку. Но Эдика не могла обмануть защитная маскировка в виде звания, должности и прочей солидной вывески даже со словом «государственный». Он верил людям. Он верил директору музея. Танька не поверила. Так и сказала. – Не может быть. Да и зачем ему? Если все и так музею завещано?

Эдик в двух словах объяснил дурочке разницу между карманом директора и музейным карманом, государственным и предложил рискнуть, проверить гипотезу. Если отреставрированные в музее оказались подделками, то другие, которые на очереди, должны быть настоящими. Как, проверим? Есть риск, что деду взбредет в голову отдать в реставрацию именно эту вещь.

– Рискнем. – Танька решительно тряхнула рыжими волосами. – Плевать на деда. Он точно – сумасшедший. Аж плакать хочется.

– Ну, и нечего тогда, – сказал Иван, – стащим Рублева, а? Денег все нету, Эд.

– Не дай Бог… и Рублев поддельный, – сказал Эдик.

Чего?! – возмутилась Танька. – Ты деда за лоха не держи! Он специалист! Он…он…он вообще хороший, просто старенький, и обманывает его сволочь всякая. Это все Российский музей. Какое право имеет моего деда обманывать?!

– У нас прав больше, – поддакнул Иван.

– Вот именно, – согласился Эдик.

ГЛАВА 4. Вроде успех? Чего же не хватает?

На этот раз Эдик не стал раскошеливаться на качество. Подделку, оставленную в коллекции Анатолия Ивановича вместо «Жития св. Ионы», редчайшего сюжета, XV век. Двадцать клейм-миниатюр, сусальное золото с рифлением, доска – из лиственницы «двойной ковчег», эту подделку даже старик с его пусть ослабевшим зрением, увидел бы издали и без очков. Такую вещь за неделю не подделать, одну только голую доску – наищешься…, а работа? а сусалки? миниатюры? А… а! пройдет! Танька запихала подделку в самый дальний угол, чтоб случайно не наткнулся, и спустя два дня супружеская парочка нетерпеливо копытила асфальт возле метро в ожидании Эда, после звонка о хороших новостях. Таньке надоело жевать дедовскую пенсионную колбасу, хотелось сервелата. Иван вообще размечтался бросить работу «бобиком»…, если повезет, конечно, с суммой. В этот раз их оптимизм полностью оправдался. По одной невозмутимой Эдькиной роже еще издали поняли, что икона прошла, и за настоящие бабки. Танька подпрыгнула и завизжала. Пыталась свалить Эдика, кинувшись на шею, но Иван поймал вовремя, в полете.