От любви до ненависти - Елена Белкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Забыть не могу, — говорил он.
— Вот и замечательно, — отвечала я.
Однажды в субботний день Илья пригласил меня на рыбалку.
Мне хотелось развеяться, я согласилась.
Боголей попросил меня зайти к нему: его дом ближе к реке.
Ладно, зашла. Солнечным утром, которое я никогда не забуду.
Боголей был один, куда-то спровадив свою маму. В комнате уютно, полумрак из-за задернутых старых штор.
— Конечно, никакой рыбалки не будет, — сказал Илья. — Отец был заядлый рыбак, а я даже есть ее, речную, не могу. Дело не в рыбалке. Я сдыхаю по тебе, Людмила. Вот и все.
Он сказал это, даже не приближаясь ко мне. Стоял у стены, смотрел на меня мрачно и пламенно, руки скрестив.
Нет, я благотворительностью не занимаюсь, и если бы видела, что он всего лишь хочет наверстать упущенное и честолюбие свое потешить, я бы ушла. Но чувствовалось и еще что-то.
Поэтому я сказала:
— Что ж, стели постель, ты хозяин.
— Она застелена. — И он сорвал покрывало с разложенного дивана-кровати, где была действительно готова белоснежная постель.
В этот-то день я и стала женщиной, и так стала, что соседи, наверное, не раз порывались милицию вызвать, чтобы упредить убийство, но их останавливало то, что убиваемая после диких криков вдруг начинает дико хохотать, да и убийца что-то слишком уж мучается, стонет, бедняга. Впрочем, сказал потом Илья, в этом старом доме стены толстые и звуконепроницаемые. Уже легче.
С этого дня все и началось и горело ровным пламенем восемь лет.
Ну, чуть меньше.
Я читала где-то, что бывают случаи, когда между мужчиной и женщиной возникает что-то вроде наркотической зависимости. То есть не просто регулярное взаимное удовольствие, не просто утоление телесного голода, а такие отношения, когда после перерыва более чем в пять дней начинается что-то вроде наркотической ломки. Кружится голова, холодеют и покрываются влагой ладони, ни о чем не можешь ясно думать, на душе муторно: нужна «доза»!
Я призналась ему в этом, он с удивлением признался в том же. Мы были счастливы в этот момент.
Но я все-таки замужем, а у него вечно мама дома, возникли типичные российские жилищные проблемы.
Когда было невтерпеж, мы могли остаться вечером в редакции, в отвратительных условиях, или он, получив права и начав водить редакционную машину, увозил меня в пригородный лес. Мы встречались на квартирах приятелей, подруг, людей знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых, а однажды он привел меня к какой-то женщине, о чем-то с ней говорил (я стояла в прихожей), вышел с мрачным лицом, в подъезде я спросила:
— Кто это?
— Бывшая, ну, сама понимаешь… Бывшая жена.
— И ты что, хотел попросить ее уйти на время?
— Да.
Я остолбенела.
— Ты совсем рехнулся?
— Совсем. Мне доза нужна.
(Это был уже наш принятый с ним язык.)
Он посмотрел наверх, я поняла его. Мы поднялись, увидели лестницу на чердак, люк. Он попробовал рукой, люк открылся. И мы полезли туда: серьезная, почти тридцатилетняя женщина и серьезный тридцатипятилетний мужчина, она — ответственный секретарь, он — редактор уважаемой газеты.
Опилки, ящики, дохлые и живые кошки…
И это еще не самое экзотичное из наших приключений.
Но «получить дозу» как таковую нам было мало, это лишь дразнило. Поэтому все-таки время от времени мы находили время и место, где могли истерзать друг друга до изнеможения…
Когда Илья в результате возникшего конфликта с коллективом (это долгая и лишняя тут история) ушел в другую газету, я перешла за ним.
Так мы сменили вместе еще две газеты, пока его не сделали редактором местного приложения весьма авторитетной и многотиражной центральной газеты. А я стала, естественно, ответственным секретарем. Штат небольшой, помещение — обычная трехкомнатная квартира. О наших отношениях все знают, да мы и не таимся.
И оказалось вдруг, что в этих условиях у нас появилась чуть ли не ежедневная возможность для нормальных (то есть не менее полутора часов) свиданий: и диван широчайший куплен (для посетителей как бы), и в сейфе у Ильи всегда чистое постельное белье… И мы так отыгрывались за «годы недоедания» (это его слова), что за месяц оба похудели и с лица спали.
Потом поуспокоились. Когда наркотик всегда под рукой, желание слегка пригасает. Но только слегка. А в общем все оставалось по-прежнему.
Так мне казалось.
Глава 4
Как у всякой настоящей стервы, у меня нет подруг.
Но друг у меня был: пожилой невропатолог Штыро Яков Яковлевич, у которого я лечилась.
Да, лечилась и лечусь (но теперь уже не у него), потому что ведь напророчила себе ту самую дистонию, которая моего отца действительно гложет всю жизнь (при этом он жив-здоров, слава богу, как и мама, и оба еще довольно бодры). А дистония эта оказалась болезнью именно невропатологической. Я и травки-отвары пробовала, и таблетки, и массажи, и бассейн, и дозированные физические нагрузки, все равно временами бывали приступы: сердцебиение, слабость, страхи непонятные… Даже такое мощное лекарство, как Илья, не всегда помогало. Но вот беседы со стареньким Штыро, выяснилось, действуют на меня благотворнее всего.
— В сущности, вам нужен психотерапевт, психоаналитик, — сказал он мне. — Или просто человек, подпитывающий вас своей аурой.
— Вы меня подпитываете, — сказала я. — Я пью вашу кровь.
— На здоровье! — воскликнул он.
Я злостно пользовалась его добротой, зная, что ему самому нужны эти встречи: старичок влюбился в меня элегической закатной любовью. Я для него стала тоже наркотиком. Или, выразимся легче, транквилизатором. И привыкание, медицинским языком говоря, наступило быстро.
Он-то и был для меня подругой, я рассказывала ему почти все. Штыро слушал с глубочайшей заинтересованностью. Однажды спросил:
— А почему бы вам не пожениться?
— Нам это не нужно. Я не брошу мужа, он чудесный человек. А Илья просто не создан для семейной жизни.
— Не знаю… Мне кажется, при ваших отношениях это так естественно. Вы не обманываете себя?
— Иногда кажется — обманываю. Но я реалистка. Да, может, мне хватило бы подлости все-таки бросить мужа. И Илья примет меня. Но вряд ли он сумеет принять моего сына.
— Сын уже почти взрослый!
— Тем не менее.
— И вас не мучит эта вечная неопределенность? Быть, в сущности, женой двух мужчин?
— Иногда кажется, что мучит. И другим, наверное, кажется. Но потом я понимаю, что нет никакой неопределенности. То есть, как бы сказать… Определенность неопределенности! Вот как. К этому привыкаешь.