Тайна Олубару. Дети Бледной Собаки хранят свои тайны… - Татьяна Короткова

– Тайна должна оставаться в колодце твоего сознания, только там она может сиять чистым светом, – предупреждал его жрец, – а если ты вынесешь тайну наружу, она потеряет свою силу, умрет в твоих руках. Тайна должна светить только избранным.

Он не послушал учителя. Лилит умерла не из-за смены климата, конечно…

Когда он вернулся домой со своей Лилит, так он называл ее с той самой ночи в Дженне, Америка встретила его с прохладцей. К браку с неграмотной африканкой знакомые отнеслись с вежливым недоверием, и Алекс быстро сам охладел к прежним связям. Тем более что за пять лет его малийской жизни в Калифорнии многое изменилось. Хотя, возможно, внешние перемены были не так очевидны, как его собственное внутреннее перерождение. Возвращаться не было смысла, теперь-то он знал это точно. Ведь Африка, настоящая черная Африка, поглотила его без остатка.

Он проникался любовью постепенно, но неумолимо. Каждая следующая минута, проведенная на плато, была для него откровением: здесь самое необычное казалось обыденным, а все повседневное поражало своей спокойной вселенской простотой.

Ему следовало стать частью красоты в простоте. А он вернулся сюда… Зачем? Тайна должна была оставаться на дне колодца…

Когда Лилит умерла, просто не смогла проснуться однажды утром, он, наконец, понял. Долго держал ее остывающую черную ладонь в своей ладони. Ему самому казалось, что и его душа отделилась от тела. Он заметил через какое-то время, что в комнате полно людей, они что-то говорят, обращаясь к нему, вот врач в белом халате поднял стеклянный шприц и пустил из его иглы тонкую струйку лекарства…

Алекс не мог пошевелиться, тело оцепенело, утратило волю к движению. И вдруг он увидел, как руку со шприцом отвела в сторону другая, маленькая, рука. Десятилетний сын смотрел на него и, широко раскрывая рот, то ли громко говорил что-то, то ли кричал. Но до Алекса не доносилось ни звука.

Только на второй или даже третий день он стал отходить. Будто стена, отделявшая его от всех, начала истоньшаться. Прошел еще год, и Алекс заметил однажды, как его маленький сын молча что-то готовит на кухне, накрывает на стол, подкладывает мясо ему на тарелку. Алекса прожег стыд. Все это время их с Лилит сын существовал сам по себе, не нарушая отцовского затворничества.

С того вечера они начали разговаривать. Алекс заговорил об Африке. Он говорил с упоением, произнося вслух все, что отпечаталось в его голове за те молодые годы. И ему казалось, будто он опять проживает давно и безвозвратно ушедшее. Он смаковал каждый острый миг своих воспоминаний, перебирая, будто ботаник гербарий, все травы, запахи и вкусы, все камни, ночи и дни, проведенные на громадном обрывистом плато со скалами, которые ветра тысячелетий продули так, что в некоторых местах поющие пещеры соединились многокилометровыми тоннелями.

Не нужно было уезжать оттуда.

– Однажды, когда после большого дождя река вышла из берегов, дух Номмо, приняв вид прекрасной женщины, выплыл на поверхность, переплыл реку и сел на берегу, – рассказывал вместо сказки на ночь Алекс своему сыну зимними вечерами, – Человек по имени Игибе увидел ее и полюбил. «Приходи искать меня завтра утром», – ответила она, когда он позвал ее в свой дом. Вернувшись назавтра, он увидел, что рядом с рекой течет ручей из нектара цветов, а в нем плавает женщина. Она обернула вокруг своей головы змею апа веру, думая таким образом напугать Игибе…

– Пап, а что это за змея? – обрывал Дэвид.

– Она зеленая, падает с неба вместе с дождем, – пояснял Алекс, – все просто: на языке догонов «апа» значит «дождь», а «веру» – «зеленый». Слушай дальше. Игибе не испугался змеи и решил взять женщину в жены. С помощью гиены, которой он дал в награду барана, Игибе заставил ее выйти из ручья. Он увел ее с собой и предложил ей свою циновку. Змея при этом превратилась в зеленое каменное ожерелье на шее женщины.

– Как у мамы? – вспомнил Дэвид.

– Как у мамы. Но когда снова пошел дождь, и река вышла из берегов, женщина сказала: «Я оставила в реке свои каури, я пойду их искать». Она ушла и пробыла там два дня. Игибе взял с собой гиену и пошел за ней… Но когда они нашли женщину, она молчала и не шевелилась, будто статуя. Она замолкла навсегда. И когда Игибе сдался, жители деревни обмазали ее глиной так, что получился алтарь в виде столба. Ее зеленый камень – дуге, воплощение змеи, положили сверху. А Игибе стал молчаливым жрецом у этого алтаря…

Дэвид немного подумал и спросил:

– Пап, а ты тоже был молчаливым жрецом?

Алекс улыбнулся и поправил одеяло на кровати сына. Нет, хватит молчания…

– Спи, завтра я расскажу тебе другую историю про женщину, которая искала в реке свое украшение из раковин каури…

А после того, как все мифы догонов были рассказаны у детской постели, Алекс стал писать свои статьи. Они упали на подготовленную почву: загадки альтернативной археологии входили в моду и пользовались спросом в научно-познавательных журналах. Но чем больше рассказывал, потрясая читательское воображение, Алекс Томпсон, тем больше гнева он вызывал в научной среде. Хуже того, вступая в перепалку с проповедниками традиционного научного подхода, он терял энергию, окончательно отрываясь от того, что пережил когда-то в Мали.

Он просчитался. Совершил огромную ошибку, наверное, даже предательство… Да, предательство. Ведь он практически раскрыл в своих статьях и выступлениях то, что догоны тщательно укрывали от посторонних глаз и ушей несколько столетий. Цели своей не добился. Тайна, поднятая на всеобщее обозрение со дна колодца, умерла в его руках.

Вот и расплата: клиника для душевнобольных.

Начинало светать. И Алекс погрузился в бессильную дрему. В тяжелеющем сознании мелькнула мысль о том, что его сын, Дэвид, еще может что-то исправить…

Во всяком случае, благодаря Алексу Томпсону ему передалась тяга к африканской земле. А это что-то да значит.

Глава 4

Самолет с гуманитарным грузом приземлился на забетонированную поверхность. Люди с военной сдержанностью встретили момент приземления.

– Держись меня, а пока сиди тут до особых распоряжений, – скомандовал Василий Петрович.

Мишка хмуро смотрел в иллюминатор, пока военные, обмениваясь короткими репликами, разгружали борт. Картина открывалась безрадостная: редкие пальмы и глиняная земля в красном мареве рассвета.

– Так. Поднимайся, малец. Пошли знакомиться с новым ПМЖ, – крикнул Василий через несколько минут прямо в ухо мальчишки.

Выглянув из салона наружу, Мишка пожал плечами: дыра – дырой. На окраине летного поля валялись обломки самолета, прямо по курсу стояло бедненькое, в восточном стиле, здание аэропорта. По взлетной полосе спокойно ходили люди в белых чалмах, халатах и с оружием. Судя по жестам и быстрой речи, здешние жители отличались крайней эмоциональностью.

– Тут тебе не рай для буржуа, – прокомментировал обстановку Василий Петрович, перехватив унылый Мишкин взгляд, – Тут главное – скорость мышления и выдержка характера. Впрочем, сам поймешь, если не дурак…

Арабы быстро работали у российского самолета, перетаскивая на себе тяжелые коробки через все поле. Чем-то хаос этого аэродрома напоминал движение муравейника. На самом деле, смысл и цели были, конечно… Вон готовится к взлету Ил-76, на него только что загрузили большую партию белых мешков, погрузчик как раз отъезжает в сторону железных терминалов… Самолет казался опасно ветхим, видимо, в России его списали в утиль по бумагам, а на самом деле продали «налево»…

– Пошли, что ли, – здоровяк чуть подтолкнул Михаила в спину и бросил ему под ноги рюкзак.

Мальчишка вскинул рюкзак на плечо. И поплелся за офицером к зданию аэропорта.

Солнце быстро поднималось над горизонтом. Ветер сухими шлепками бил по лицу, чувствовалась близость пустыни. Здесь не средиземноморское побережье, здесь климат иной…

Мальчишка и офицер были уже в двух шагах от входа в аэропорт, как за спиной раздался мощный взрыв. Василий автоматически откинул парня вперед и упал на него, прикрыв собой. Мишка только и успел сделать один вдох.

Через секунду-другую парень услышал множество криков, как будто разом завопила целая толпа. Василий встал и огляделся. Поднялся и Мишка…

То, что он увидел на взлетной полосе, заставило его задрожать всем телом. Изношенный Ил упал, только-только оторвавшись от земли, и полыхал теперь на обочине хартумского аэродрома, пугая редких пассажиров, прибывших сюда чартерными рейсами.

– Стоять тут! Вот, мать твою… – выругался Василий и побежал во всю прыть к обломкам – выяснить, что случилось.

«Ничего себе, – подумал Мишка, – первый день в Судане, и такая штука. Спасибо предкам, позаботились…».

Судан встречал неприветливо…

Переминаясь с ноги на ногу, мальчишка простоял минут десять, ожидая возвращения Василия. К окнам аэропорта прильнули испуганные иностранцы, а вот в местных жителях катастрофа, похоже, не вызвала обычного в таких случаях шока. Разве что добавила еще больше суеты в их передвижения. Мишке мужчины в чалмах сейчас казались все на одно лицо.