Счастливая Далия - Бранка Такахаши

Такое у меня случилось впервые в жизни, вот почему меня это так задело. Было потом ещё несколько раз, но я уже была готова. Я ведь знала: если рядом Далия, я буду в её тени. Из всех мужчин, которые мне нравились, у одного моего мужа не текли слюнки при виде Далии — наверное, поэтому я за него и вышла замуж. Помню, мы познакомились, и он мне как-то сказал:

— Ты знаешь, Далия на редкость красивая, но в ней есть что-то такое, что не позволяет приблизиться. А ты мне нравишься, потому что нормальная, с тобой всё понятно.

Я не знала, как реагировать. Это, скорее всего, был комплимент, и я только прошептала:

— Спасибо.

Но мне же хотелось быть «фам фаталь»! Хотелось услышать: «Из-за тебя я потерял сон, из-за тебя у меня кусок в горло не лезет!» Да, смешно! Когда я вспоминаю эти годы, мне смешно, но тогда это были такие муки!

А потом я начала работать, у меня появилась семья, и то, что не все из-за меня теряют голову, не мешало жить счастливо. «Счастливо» — в том значении, в каком счастье понимает большинство людей: бывает, с мужем иногда ссоримся, бывает, дети иногда доводят до белого каления, волнуюсь за родителей, но… как бы это объяснить? Если бы меня спросили: «Ты счастлива?» — уж точно не сказала бы: «Нет, я несчастна». Всё, что касается важных вещей, более-менее у меня в порядке, и даже более — мне часто люди говорят: «Как я тебе завидую!» — но…

…Но они не знают настоящей зависти! Тот, кого мучает чёрная зависть, не умеет о ней говорить с лёгкостью. Если бы даже и захотел озвучить её, большой каменный ком застревает у него в горле. Мы с Далией часто друг дружке говорим: «Хорошо тебе!» — но это всегда имеет отношение не к таким важным вещам. «Как я тебе завидую! Если бы я надела блузку такого цвета, лицо бы у меня выглядело как несозревший лимон!» Или: «Молодец! Я не знаю, что сказала бы в подобной ситуации», — говорит она мне, а я никакой особой гордости не испытываю. Это всё мелочь, это всё ерунда. Зависть по отношению к целому чувствую я одна. Дело ведь не в «ох, как бы мне хотелось иметь глаза Далии», или «мне бы художественный талант Далии», или «если бы я могла быть такой спокойной, как Далия». Нет! Я не хочу украшений, я хочу суть, то, что Далию делает Далией. Иными словами, я бы хотела быть Далией.

Боже мой, это напоминает героя того романа! «Парфюмера»! Человека, у которого не было своего запаха, и он делал парфюмы из своих жертв.

Господи! Откуда берутся такие сумасшедшие мысли? Нет у меня желания убивать Далию из-за того неуловимого чего-то, которого у меня нет. Это правда, что пока она жива, будет кому напоминать мне о моём несовершенстве. Хотя… если бы её не стало, ничего бы не изменилось. Как раз наоборот: если бы она умерла, это была бы её абсолютная победа! Вряд ли появится кто-нибудь, кто затмит её, вот и осталась бы она такой непревзойдённой в вечности. Как памятник. Как легенда. Почему некоторым даётся всё, а другим ничего?

Боже, какая я мразь! Откуда у меня такие уродливые идеи? Лучше бы взяться за уборку. Благодаря посудомоечной машине, остаётся только помыть унитаз и принять душ: в постели буду уже около двух.

День рождения удался — в общем, как я и ожидала.

— Тебе сорок пять не дашь!

— Твои канапе были бы хитом даже на приёме у президента!

— Ты сама шила это платье?! Ну ты даёшь!

Но без разговоров о Далии не могли обойтись.

— Что, Далия не придёт? У неё выставка в Германии? Ух ты!

— Что есть, то есть! Я была на её предыдущей выставке здесь, в Белграде. Был и тот критик — помните его? Тот, что восемь лет назад о её первой персоналке написал ту гадкую критику. А теперь он ест из её рук!

— Я его видел по телевизору. Это тот, что передал Далии букет, целовал ей руку и всё время умилялся? Да? Я так и думал. А кстати, милые дамы — как вам хорошо: если вы красивые, вам открываются все двери. Мы, мужики, на эту карту ставить не можем.

— Что ты этим хочешь сказать? Картины Далии продаются не потому, что автор — красавица! Мир искусства жесток: если у тебя нет таланта, никакая красота не поможет.

— Нет, нет, я не говорю, что Далия не одарена! Но, знаешь, думаю, то, что она и красива, и талантлива, наверняка вызывает зависть. Особенно у женщин!

И всё в таком стиле. Мой день рождения превратился в моноспектакль, исполнительница которого даже не присутствует! Хотя я уже привыкла. Так же, как моя дочь моложе меня и нет ничего, что могло бы это изменить, так и Далия интереснее меня и нет ничего, что я могла бы сделать и из-за чего ей хотелось бы быть Ясминой. На что ни посмотри, нет ничего такого, из-за чего Далия пожелала бы поменяться со мной жизнями, будь такая возможность.

Возьмём для начала работу. Я — инженер, а она — художница. Спросите у десяти человек: может, не все, но большинство выбрало бы искусство. Или философию. Быть учителем философии, кем Далия работала до того, как выбрала искусство, привлекательней, чем строительство. Да, действительно, я уже и забыла, что она работала в школе и сдавала экзамен за экзаменом в институте искусств! Правда, семья ей всячески способствовала, родители помогали с ребёнком, но когда она бросила стабильную работу и выбрала путь свободного художника, который человеку даже кусок хлеба не гарантирует, я так завидовала её решительности и мужеству! На такое способен человек, который либо безответственен, либо неимоверно в себе уверен. Когда я писала стихи, я об этом не могла даже сказать кому-либо, кроме Далии, а о том, чтобы бросить строительство и посвятить себя литературе, нечего и говорить!

Да… стихи… Бросает в жар от стыда каждый раз, когда вспоминаю то время.

Под влиянием Далии и её мамы я стала сочинять стишки. Я читала их стихотворения и думала: «Я тоже так могу!» Какое заблуждение! Если бы это было так легко, на свете были бы как минимум три миллиарда поэтов. Когда Далия на перемене или во время урока сочиняла стихотворения, у меня вспыхивало сильное желание писать самой. Поступив в университет, мы стали реже видеться, но при каждой встрече я себе говорила: «Как долго я ничего не писала!» — и решала срочно сесть и написать новое стихотворение. Боже, какой дурой я была! Я не знала, что стихи пишутся не решением, а рождением. Далия родилась с этим талантом. Но у неё была одарённость так же и к живописи, а ещё она изучала философию, и всё это вместе взятое мне, со склонностью лишь к точным наукам, казалось несправедливым. То, что и я пишу стихи, мне — по моему мнению — давало право критиковать её поэзию. «Неплохо», — или: «Я читала новые стихи того мэтра и могу сказать тебе: ничего особенного — твои любительские стихи гораздо лучше», — высказывала я своё строгое мнение, напялив мину признанного авторитета.

Она, с другой стороны, в моих стихах всегда находила что похвалить. А я не умею хвалить. Даже когда я восторгалась её стихотворением, я говорила, что оно хорошее, но обязательно добавляла: «Для любителя». Когда она интересовалась, написала ли я что-нибудь новое, я отвечала: «Да написала чушь какую-то, нельзя людям показывать, ещё править и править надо». Лоб у меня морщился, взгляд направлялся вдаль, словно пытаюсь с одной мне видимой матрицы вычитать божественные стихи, доступные лишь великим мастерам. Но великий мастер оставался недовольным, потому что его ничего не устраивало. И он признавал, что у Далии стихотворения неплохие — хотя и любительские. И это длилось до дня, когда я попросила её показать мне свои новые стихи. Это были пять очень красивых стихотворений, о которых я сказала, что они «ОК», рекомендовала ей «это убрать, а здесь добавить одно-два слова, ради размера». Тогда впервые она мне сказала:

— Да? Редактор не считал, что надо что-либо поменять. Они напечатаны в предыдущем номере. Но если ты так думаешь…

Глаза у неё шкодливо искрились, а губы еле сдерживали улыбку. Она смеялась надо мной!

В одно мгновение у нас поменялись позиции, и я грохнулась с высоты, на которую так нагло забралась. Журнал, отнюдь небезызвестный в наших литературных кругах, печатал стихи Далии уже несколько лет!

— Почему это я никогда не видела твоего имени?

— Пишу под псевдонимом, конечно. И имя, и фамилия у меня на слуху, и все бы сразу поняли, чья я дочь, а мне не хотелось печататься по блату. Должны быть оценены мои стихи, а не родственные связи.

Ситуация требовала удивлённого восхищения, и я ради приличия сказала:

— Ух ты!

Но — чего греха таить? — я не могла обрадоваться её успеху от всего сердца. С тех пор не пишу стихов.

Далия так и не закончила институт искусств. Она себя называет «недоученный художник». Потому что у неё нет диплома. Но лёгкость, с которой она это говорит, и искорки в глазах говорят другое. Она так выглядит, когда говорит: «Мне эта длина юбки не идёт». Подумаешь! Сказать, что ей идёт — не идёт, сказать, что закончила — не закончила, но это всё — украшения, стразы. К сути не имеют никакого отношения. Далию заметили уже на третьем курсе, и она начала показывать — и продавать — свои работы на коллективных выставках, рядом с именитыми художниками. Диплом — кусок бумаги, который о таланте ничего не говорит. Я это понимаю головой, но в своей жизни я всегда настаивала на форме, так что не могу не завидовать людям, у которых хватает мужества обращать внимание в первую очередь на содержание.