Салат Нисуаз (Обыкновенные инциденты) - Эдуард Лимонов

Мы съели по куску пирога каждый. Мы выпили, я - три пальца фрамбуаза, которые мне налил наглый блондин Александр Годунов, очевидно, желая мне зла, она - половину большущей рюмки коньяка. Я заплатил, и, игнорируя насмешливые взгляды остававшихся без зрелища посетителей, мы вышли, качаясь, на Английский Променад. Она держала меня за талию и прижималась ко мне не как к обладателю хуя, я это чувствовал, а как к более мудрому, к опоре, к защите, к представителю хотя и великой, но такой же окраинной, как и Бразилия, страны, как к старшему брату, может быть. От нее пахло алкоголем, а от ее тряпочек исходил свежий запах стирального порошка, очевидно, перед свиданием со мной она посетила "ландромат". За весь обед на ее лице ни разу не появилось даже мельком довольство цивилизованной женщины, расколовшей мужика на хороший ресторан. Пьяное бравое наплевательство, веселье заводской девочки, надравшейся вдребезги с приятелем, - вот что выражала рожица Люсии. Лет двадцать назад у меня были такие девочки.

Мы решили пойти танцевать. Мы обнаружили диско там же, на Английском Променаде, неожиданно быстро. Я заплатил 140 франков и получил в обмен два ярко-синих билета, дающих нам право каждому на один бесплатный дринк. Внутри было красно-желто и жарко. Вокруг высокого круглого бара сидели и стояли пьющие. В стороне, на небольшом кругу-арене в затемнении танцевали буржуазного вида пары: женщины в платьях и с прическами леди Ди (принцессы Уэльской) и юноши с усиками - типа сэйлсмэнов или полицейских. Мы вошли на круг и стали друг против друга. Белые зубы моей цыганочки оскалились в удовольствии. Мы задвигались.

Мне показалось, что я танцую лучшее ее. Возможно из-за того, что она совсем небольшая и мои движения более заметны. Мы прыгали в тесноте, время от времени натыкаясь на слаженные, стилистически двигающиеся пары. Я всякий раз говорил: "Пардон!", но не думаю, чтобы мы кого-нибудь серьезно повредили. После восторга нескольких танцев я понял, что музыка у них такая же незначительная, как лица танцоров. Невнятная. Иногда попадался, правда, рок-энд-ролл с чистым ритмом в их репертуаре, но в основном преобладали диско-ритмы семидесятых годов, устаревшие и мутные по звучанию. Мы пошли к бару.

В обмен на наши синие билеты мы получили: я - виски, она - пиво.

- Ты хорошо танцуешь, - по лицу цыганочки лился пот.

- Куда мне до бразильцев, - я вытер свой пот со лба рукою и, сняв очки, вытер лицо подкладкой куртки.

- Правда, хорошо... Ты учился танцевать?

- Нет, Люсия. Даже на курс французского в альянс Франсэз я никак не найду денег, какие танцы... Однако я хотел бы научиться танцевать танго...

- Ты не умеешь танцевать танго?

- Умею, как все, но хочу научиться классическому танго, по правилам.

- Са ва? - спросил меня стоящий рядом с бокалом пива загорелый молодой тип с рыжеватыми подстриженными усиками, в джинсах и клетчатой рубашке.

- Са ва, - подтвердил я.

Приятель типа, тоже с бокалом пива, толстый молодой человек, захохотал, глядя в нашу с Люсией сторону.

- Танцуем? - продолжил рыжеватый.

- Да, - Люсия приветливо улыбнулась, обнажив все зубы.

- Вы кто? - спросил толстый, почему-то очень бледный, не ниццеанского типа, - американцы?

- Нет! - возмутилась Люсия, - я не люблю американцев! Он - русский, она гордо положила руку на мое предплечье, - а я - бразильянка!

Оба типа переглянулись и, толкнув друг друга локтями, расхохотались. Потом обменялись несколькими фразами, смысл которых я не понял, да и не расслышал в нечистом шуме диско-ритмов.

- Ты - русский, и ты - бразильянка, вы - "кошонс!", - сказал парень с подстриженными усиками, рассмеялся и, сделав полуоборот, смеясь и скалясь, ушел в толпу танцующих.

Люсия рванулась за ним, но я удержал ее. Бледный толстяк с расстояния в несколько метров глядел на нас, пьяно хохоча.

- Ты понял, что он сказал?! - кричала Люсия, вырываясь из моих рук.

- Понял.

- Ты уверен, что ты понял? Он сказал, что мы свиньи!

- Ну сказал и сказал...

- Но нужно было что-то сделать - ударить его бутылкой!

- Если бы он ударил тебя или меня, Люсия, я бы ударил его. Он жалкий и глупый клерк, сэйлсмэн, один из говнюков, оперирующих компьютерами, или какая есть сейчас самая бесполезная, но модная профессия в пост-индустриальном обществе? Пусть он получит свое мизерное удовольствие...

- В Бразилии у нас за это убивают! - убежденно сказала Люсия.

Я почувствовал, что она меня осуждает за то, что я не ударил типа.

"Правильно сделал, - одобрил Эдурад-2, - их страсти - не наши страсти".

- Выпьем еще? - предложил я.

- Нет, идем отсюда! - глаза ее метали дикость и презрение. - Мерзкое место! Я говорила тебе, Эдуард, что они ненавидят нас!

Чтобы доказать ей, что я не боюсь драки, я заставил ее подождать, когда я закажу себе и выпью еще одно виски. Потом мы вышли из диско, пересекли автостраду и спустились к морю. У моря внизу было сумеречно и влажно. Никем не считаемые волны наваливались на пляж, но, обессиленные идти побережьем, укатывались обратно. Принимая обессиленных беглецов, море урчало, как кухонная раковина. Вверху над нами были средиземноморские созвездия, но я только изредка взглядывал вверх, а Люсия и вовсе не глядела. Она переживала национальную ссору, в каковую мы только что были вовлечены. Я дал минутам истечь и, глубоко вдохнув теплую влажность, сказал:

- Видишь, как хорошо, что мы не позволили себе ввязаться в драку. Мы не шли бы сейчас по берегу ночного моря, а находились бы в отвратительном полицейском участке, и нас обвинили бы в том, что мы затеяли драку. Тебя назвали бы несколько раз проституткой, а мне мимоходом врезали бы в живот... Выпустили бы нас только утром с помощью организационного комитета Дней литературы...

- Может быть, ты прав. Но какой подлец... Почему они нас не любят, Эдвард?

- Не они, а он. Я не знаю, много ли таких во Франции и почему они не любят иностранцев. Но тип с усиками - явное ничтожество, серийный продукт цивилизации. На нем джинсы, как на всех уродах, усы, как у всех уродов, он никто и ничто, и ему хочется сорвать на ком-нибудь злобу за свою собственную ничтожность. Ему подвернулись мы - иностранцы. Может быть, он импотент и его подружка вслух сказала ему об этом.

Люсия хмыкнула.

- Ты подумала, что я испугался? - спросил я, заглянув ей в лицо.

- Нет, я видела, что ты не испугался. Ты был спокоен. Хотела бы я быть такой спокойной, как ты.

- В твоем возрасте я тоже не был спокойным... Научился... Понимаешь, в таких случаях лучше игнорировать эмоции и уступить место интеллекту...

- Если бы все умели это, Эдвард, ты думаешь, никто не дрался бы и люди не убивали бы друг друга?

Она остановилась и прижалась вдруг ко мне, лицом в мою шею, в куртку на груди.

- Мы ведь не хуже французов, Эдвард, мы, может быть, лучше... Кому мы мешаем?

Я вдруг обнаружил, что она плачет.

- Эй, - я погладил ее по жестким волосам, - ты чего ревешь?

- Я вспомнила хозяина отеля... Они сделали мне больно! А подружка, Эдвард...

Я не дал ей пожаловаться, я встряхнул ее и повернул лицом к темной воде.

- Эй! В Париже у меня есть два друга - Тьерри и Пьер-Франсуа, они замечательные! Кроме этого, я знаю Жака и Катрин, и они замечательные. И в моем издательстве "Рамзэй" есть множество прекрасных французских людей. Не реви. Ты должна научиться чувствовать людей. Чувствовать способных причинить тебе зло и держаться от них подальше. И прекрати плакать! Глупо плакать у теплого моря, в Ницце, под такими созвездиями. Где же знаменитая бразильская жизнерадостность?! Возьми платок и вытри слезы!

"Ох, женщины, - вздохнул Эдуард-2, - они ведут себя как дети и требуют от нас, чтобы после этого мы ебали их, как взрослых самок!" Люсия послушалась, вытерла слезы и шумно высморкалась в мой большой платок. Воспользовавшись нашей занятостью, море лизнуло мои сапоги и полностью накрыло ее сникерс.

- Ой, море! - вскрикнула она, и мы отбежали от воды.

У лестницы, ведущей вверх, на набережную, дикие туристы и просто бродяги сообща разожгли нелегальный костер и теперь суетились вокруг него с кружками и бутылками красного столового.

- Пойдем ко мне? Выпьем еще, и если ты хочешь, будем делать любовь. Если не хочешь - не будем. Пойдем, Люсия?

Она задумалась.

- Бон суар! Идите к нам! - позвали нас от костра.

- Пойдем к тебе, Эдвард.

Мы напились. Мы выпили все содержимое мини-бара, который, слава Богу, вновь набили алкоголем. Люсия опять плакала, но уже от опьянения, и слезы ее смешивались со смехом. Я раздел ее и, разумеется, обнаружил, что она не трансвестай. Темная половая щель девчонки была того же возраста, как и девчонка, и была наполнена слизью. Я подумал, что она, может быть, уже несколько часов истекает желанием хуя, а я все разговариваю с ней о мировых проблемах и рассказываю о временах, когда я был бандитом. Маленькая и большебедрая, она доставила мне определенное, хотя и ограниченное, удовольствие своей вечнотекущей, крепкопахнущей щелью и звуками, неожиданно глубокими и густыми для такой маленькой девочки, которые она издавала. Увы, так как я был очень пьян, акт наш продолжался с переменным успехом несколько часов. И ничем не кончился. Только утром, с трудом открыв глаза, я решил, что следует оставить в темнокожей девочке мою сперму - символ покорения и освоения самки самцом. Солнце уже зияло в незадернутую шторой щель окна. Она молча сопела и упиралась в меня шершавыми ступнями, когда я, сжимая темный зад, ебал ее на боку, не желая смотреть в ее лицо. Почему? Может быть, в глазах-оливах оказалось бы выражение, которое помешало бы мне кончить. Я кончил в подозрительно горячую цыганочку и опять уснул с моим членом в ее щели, поцеловав ее в спину.