Салат Нисуаз (Обыкновенные инциденты) - Эдуард Лимонов

В одежде цыганочка выглядела еще меньше. Вид у нее был растерянный, по-видимому, она стеснялась дорогого отеля. В холле нашего "Меридиана" пахло хорошими сигарами, кожей новых диванов, духами. Горели елками разноцветные витрины бутиков - короче говоря, совершался праздник жизни.

- Пойдем отсюда, Люсия.

На улице я взял ее за руку, мы обогнули отель и вышли на Английский Променад, пошли на запад. От моря нас отделяла только автомобильная двухсторонняя дорога. Через один блок от отеля я заметил гостеприимно освещенное заведение под названием "Ле бистро дэ Променад", и люди, сидящие на террасе, показались мне вполне симпатичными. Не туристами, и в то же время о них нельзя было сказать, что они исключительно богаты. Туда мы и зашли. Я заказал себе виски и, спросив ее, что она будет пить, получил ответ, что она тоже будет пить виски.

- Вовсе не обязательно, чтобы ты заказывала то же, что и я, - объяснил я ей. - У меня такое чувство, что ты не любишь виски.

Действительно, она любила бурбон. Блондин официант с лицом танцовщика Александра Годунова терпеливо дождался, пока мы объяснились друг с другом на очень плохом французском. Потом мы глядели в меню.

Явилась большая компания и разместилась за двумя столами, рядом с нашим. К неудовольствию своему, я узнал нескольких наиболее молодых участников "старческих" Дней мировой литературы. Усевшись, они заспорили, стали снимать и одевать очки, дамы подкрашивали губы и даже пудрили щеки и одновременно жевали хлеб. "Почему я не сижу с ними за одним столом?" спросил я себя. - "Потому что ты лопочешь на курином французском, совершенно непригодном для интеллигентной беседы", - ехидно объяснил Эдуард-2. "Не столько зачаточный французский язык тому виной, сколько моя воинствующая анти-эстаблишмэнт позиция. Точно также я терпеть не мог советских писателей", - возразил я. Я выбрал себе салат нисуаз и бараньи котлеты. Подняв глаза, я увидел, что моя цыганочка безнадежно запуталась в сетях меню, и посоветовал ей взять стэйк о пуавр. Цыганка согласилась, благодарно взглянув на меня. Хотя место и называлось почему-то "бистро", цены были впечатляющие.

- Твое здоровье, Люсия! - я поднял мой сосуд с виски.

Она подняла свой, почти пустой.

"Я не сижу за соседним столом еще и потому, что дикари привлекают меня куда более цивилизованных людей, - решил я. - Цивилизованные люди все более или менее одинаковы, разные племена дикарей куда более оригинальны, не говоря уже об индивидуальных представителях".

Нам принесли ниццеанские салаты. Люсия принялась с энергией уничтожать свой, а я, неторопливо деля ножом анчоус и отправляя его в рот в сопровождении ниццеанских салатных листьев, этаким папашей любовался аппетитом дитяти. Выпив пару бокалов вина, я почувствовал, что обожженное солнцем парижское лицо мое пылает. Горячее лицо мне очень понравилось. Мне всегда доставляло удовольствия сочетание вина с солнцем.

- Тебе не кажется, что французы плохо относятся к иностранцам? сказала Люсия громко и грубо и вызывающе оглянулась.

Мне не понравилось, что она громко тянет на наших хозяев. В конце концов, границы еще не отменили и это их страна.

- Ничего не могу сказать о массах иностранцев. Ко мне лично они относятся с вниманием. Печатают мои книги, и уже одно это обстоятельство заставляет меня быть признательным. С простыми людьми я мало сталкиваюсь. На араба я не похож, посему полиция ко мне не приебывается на улицах и в метро. Живу я в Париже в еврейском гетто...

- Хозяин отеля, где я раньше жила с подругой, когда у нас кончились деньги, сказал, что мы должны спать с ним вдвоем. Что если мы откажемся, он вызовет полицию! - Люсия говорила все громче, и я понял, что она мгновенно опьянела, очевидно потому, что была голодна.

- Любой народ, - начал я нравоучительно, - состоит из индивидуумов. Некоторые из индивидуумов - отвратительное дерьмо. Эскимосы и папуасы не исключение. Французы тоже.

- Он избил мою подругу. И он, и его приятели изнасиловали нас! продолжала Люсия. За соседним столом прислушивались, заметил я. - Он отобрал у нас вещи и запер дверь, и нам пришлось бежать через окно...

Она налила себе вина и, задев бутылкой о тарелку, с яростью опустила ее на стол. Я знаю, что такие истории происходят с девочками каждый день, но цыганочка могла и сочинить злого владельца отеля, дабы разжалобить меня. "Нет, - заметил Эдуард-2, - девчонка не врет, видишь, как разнервничалась.

- Мир далек от совершенства, - начал я, и поняв, что говорю банальности, попытался выкрутиться: - Главное - выбрать позицию в мире. Следует или не прощать ничего, и тогда тебе следовало перерезать горло владельцу отеля и попасть за это в тюрьму, или... - я помолчал. - Или получать удовольствие от насилия, как учит американская этика.

Она не поняла. Она обидчиво замолчала и допила вино. Блондин принес нам мясо и развязно предложил вторую бутылку. От бутылки я не отказался, подумав однако, что люди, как животные чувствуют, с кем можно и с кем нельзя фамильярничать. Со мною официанты никогда не ведут себя развязно. Размахивающая руками цыганочка, громко кричащая на исковерканном французском, - мишень для фамильярности. Фамильярность сменяется презрением, презрение легко переходит в насилие. Неудивительно, что хозяин отеля на нее набросился.

Мы занялись мясом. Девочка ела с аппетитом жертвы эфиопского голода. Очевидно, цепь не очень интересных бытовых приключений привела ее к встрече со мной на пляже. Теперь я уже был уверен в том, что она не террористка и даже не воровка. Мне стало скучно, ибо обыкновенные проявления человеческой природы меня мало интересуют. Обед с работницей лиссабонской швейной фабрики имени Мигеля Диаса так же скучен, как обед с женой президента и генерального директора парижской фирмы канцелярских товаров.

- Они нас не любят, - икнув, сказала девчонка.

- Ну не любят и не надо. Ограничимся тем, что будем любить друг друга.

Я наколол на вилку одну из трех бараньих котлет и опустил котлету на освободившуюся от стэйка ее тарелку.

- Спасибо. - Она воткнула свою вилку в баранину. Остановилась. - Но ты ешь мало, Эдуардо. Почему?

- Питайся и не спрашивай. Меня несколько раз в день кормят бесплатно ниццеанские налогоплательщики.

Я подумал, что нужно будет ее выебать. Не потому, что мне этого хочется, вовсе нет. Она обидится, если я ее не выебу. В мачо стране, какой Бразилия, несомненно, является, женщина должна быть выебана мужчиной. Таков неписаный закон. Еще я хотел проверить, не трансвестай ли она. Судя по величине бедер, не должна бы. Но кто знает. "Плюс, - вмешался Эдуард-2, - мы выебли трех бразильских женщин в нашей жизни, хотя никогда не были в Бразилии. Выебав четвертую, мы, возможно, обнаружим в бразильских женщинах только им присущую особенность".

Люсия, держа вилку в кулаке, распяла кусок бараньей котлеты на краю тарелки и резала его ножом, как спиливают ветку с дерева. Было видно, что девчонка не имеет опыта в этом занятии. Тарелка и нож лязгали друг о друга, тарелка стучала о стол. Насмешливые физиономии участников Дня литераторов время от времени обращались к нам - источнику шума. Я сохранял невозмутимое лицо. Я знал, что сам я непогрешим, "пэрфект" с головы до ног, похож на рок-стар, а не на писателя, в куртке с попугаями, в узких брюках, с прической в два слоя. О том, что я как рок-стар, - писали критики. Ебал я писателей за соседним столом. У них у самих были внешние недостатки, которых не видела Люсия, но видел я. Их мужчинам не хватало выправки - сказывалось отсутствие физических упражнений. У них были неряшливые старомодные длинные волосы, какие носили нелюбимые мной неряхи-хиппи. А их женщины... о, они были вежливо буржуазны. Я нежно поглядел на мою дикарку. Может быть, она и работает на лиссабонской швейной фабрике имени Мигеля Диаса или на сан-паульском цементном заводе, но в ее глазах, похожих на те черные, тугие, вымоченные в маринаде оливы, которые я так люблю, всплескивает настоящая дикость. Такую дикость следует ценить.

Мы съели по куску пирога каждый. Мы выпили, я - три пальца фрамбуаза, которые мне налил наглый блондин Александр Годунов, очевидно, желая мне зла, она - половину большущей рюмки коньяка. Я заплатил, и, игнорируя насмешливые взгляды остававшихся без зрелища посетителей, мы вышли, качаясь, на Английский Променад. Она держала меня за талию и прижималась ко мне не как к обладателю хуя, я это чувствовал, а как к более мудрому, к опоре, к защите, к представителю хотя и великой, но такой же окраинной, как и Бразилия, страны, как к старшему брату, может быть. От нее пахло алкоголем, а от ее тряпочек исходил свежий запах стирального порошка, очевидно, перед свиданием со мной она посетила "ландромат". За весь обед на ее лице ни разу не появилось даже мельком довольство цивилизованной женщины, расколовшей мужика на хороший ресторан. Пьяное бравое наплевательство, веселье заводской девочки, надравшейся вдребезги с приятелем, - вот что выражала рожица Люсии. Лет двадцать назад у меня были такие девочки.