Инквизиция: Омнибус - Дэн Абнетт

Затем в зал вошел еще один стрелок, выкрикивая что-то первому. Он сжимал мощный ручной пулемет. Он увидел меня и начал поднимать оружие, но я уже успел прицелиться и опрокинул противника двумя попаданиями в грудь.

Первый теперь находился прямо подо мной. Он выстрелил и пробил решетку рядом с моим правым ботинком.

Я не колеблясь перевалился через поручень и обрушился на него. Мы оба упали на пол, и «Сципио» выпал из моей руки, невзирая на все мои старания удержать оружие. Человек пробормотал какую-то безумную ерунду мне в лицо и ухватился за отворот моей куртки. Я вцепился ему в горло и запястье его вооруженной руки, выбивая лазерный пистолет. Он дважды выстрелил вверх.

— Довольно! — скомандовал я, вкладывая в голос Волю и внедряя ее в сознание эйклоновской марионетки. — Брось это!

Что он и сделал покорно и словно удивленно. Псайкерские трюки часто сбивают с толку тех, на кого направлены. Пока он недоумевал, я сильно ударил его кулаком, оставив бандита валяться на полу без сознания.

Когда я нагнулся, чтобы подобрать «Сципио», меня снова вызвал Бетанкор:

— Эгида, изображение ястреба, Бесславный Ангел низвергнут.

— Шип принял. Возвращаемся к изображению сурового испытания, — ответил я и поспешил за своей жертвой.

Эйклон пробирался через верхние этажи к посадочной площадке, встроенной в наклонную крышу Молитвенника Два-Двенадцать. Наверху дул сильный ветер. Вместе с Эйклоном находилось еще восемь членов его банды, ожидавших орбитального челнока, который должен был унести их в безопасное место.

Им не дано было знать, что благодаря Бетанкору все их надежды на спасение горят синим пламенем посреди ледяной пустыни в восьми километрах к северу. Точное попадание.

А корабль, опускавшийся на посадочную площадку под покровом ночной снежной бури, рыча маневровыми двигателями, являлся моим боевым катером. Четыреста пятьдесят тонн брони — восемьдесят метров от острого носа до скошенной кормы — опускались на столбах голубого огня, все еще прижимая шасси к корпусу, словно паучьи лапки. Под похожим на клюв носом включились ряды прожекторов, озарив площадку и бандитов ярким белым светом.

Некоторые из еретиков в панике открыли огонь по катеру.

Это было именно то, чего сейчас больше всего желал Бетанкор. Он был разъярен, и все его мысли были о погибшей Виббен.

Орудийные турели на коротких крыльях развернулись и окатили площадку огнем, истребляющим все живое. Камень разлетался осколками. От преступников же осталось только мокрое место.

Эйклон оказался умнее своих людей и, как только в поле его зрения появился катер, побежал от площадки к люку.

Там-то он и столкнулся со мной.

Он удивленно открыл рот, а я заткнул его пистолетом Виббен. Уверен, ему хотелось сказать нечто важное. Но мне не хотелось слушать.

Я вбил пистолет в его глотку так сильно, что сломал дужкой курка нижние зубы еретика. Эйклон попытался дотянуться до чего-то на поясе.

Я выстрелил.

Опустошив его черепную коробку, заряд пролетел над посадочной площадкой и лизнул бронированный нос зависшего в воздухе боевого катера чуть ниже окна рубки.

— Прошу прощения, — сказал я.

— Не стоит беспокойства, — протрещал ответ Бетанкора по воксу.

— Очень странно, — произнес Эмос.

Это его любимое выражение. Он ссутулился над ларцом в зале криогенератора. Мой ученый осторожно ковырялся в потрохах загадочного устройства, склоняясь, чтобы рассмотреть его поближе. При этом его тяжелые, плотно облегающие аугметические очки издавали мягкие щелчки при автофокусировке.

Я ждал, стоя у него за плечом и разглядывая его старый лысый череп, обтянутый пергаментной кожей со старческими пятнами и обрамленный узким венчиком седых волос.

Убер Эмос, мой архивист и научный сотрудник, дольше всех был моим помощником и компаньоном. Он достался мне в первый же месяц моей службы в Инквизиции, перейдя по наследству от инквизитора Хапшанта, умиравшего тогда от мозговых червей. Эмосу тогда было двести семьдесят восемь стандартных лет, и он уже отслужил в качестве архивиста трем инквизиторам до меня. Жил он только благодаря кибербионическим трансплантатам, заменявшим ему пищеварительный тракт, печень, мочевой пузырь, таз и левую ногу.

На службе у Хапшанта он был ранен залпом из стаббера. Обследуя его, врачи обнаружили запущенный и ранее остававшийся незамеченным рак брюшной полости. Если бы не ранение, жил бы он еще максимум несколько недель. Но благодаря произведенному стаббером «вскрытию» болезнь диагностировали и изгнали, а тело восстановили с помощью протезов.

Эмос называет все случившееся с ним счастливым несчастьем и до сих пор таскает на цепочке вокруг своей жилистой шеи перекрученную пулю стаббера, чуть не отнявшую, но в итоге спасшую ему жизнь.

— Эмос?

Он с трудом поднялся, скрипя бионикой, и повернулся ко мне, отряхивая доходящие до земли зеленые полы своей расшитой мантии. Ученый посмотрел на меня через свои аугметические очки, покрывавшие большую часть лица. Благодаря им Эмос напоминал какое-то необычное насекомое с фасетчатыми глазами и узкими, плотно сжатыми жвалами.

— Кодифицирован как уникальный прибор. Процессор серийный, вроде тех блоков обработки мозговых импульсов, которые используют Адептус Механикус, чтобы осуществлять связь между человеческим мозгом и Богом-Машиной.

— Ты встречался с подобными штуками? — немного озадаченно спросил я.

— Один раз во время своих путешествий. Просто проходил мимо. Не стал бы утверждать, что обладаю более чем поверхностными знаниями. Однако я уверен, Адептус Механикус заинтересовались бы этим устройством. Может, это запрещенная технология или что-то украденное у них. Так или иначе, но они захотят заполучить это.

— Так или иначе, но они про это даже не узнают. Это следственная улика.

— Пусть будет так, — согласился он.

Нас отвлек шум, донесшийся откуда-то снизу. Хранители гробницы и техномаги из криогенераторного братства заполонили зал, пытаясь организовать масштабную и, по моему мнению, совершенно бессмысленную операцию по спасению «спящих» из Молитвенника Два-Двенадцать. Жуткие крики все еще не утихли, и по всему мавзолею закипела работа.

Я видел, что Эмос наблюдает за действиями спасателей с острым интересом, делая для себя заметки на информационном планшете, привязанном к его запястью. В возрасте сорока двух лет он подцепил мемовирус, который навсегда изменил работу его мозга, заставляя собирать информацию (любую информацию) всякий раз, когда предоставляется возможность. Эмос патологически нуждается в получении новых знаний, он информационный наркоман. Как напарник, он стал никуда не годен, поскольку легко отвлекался, но, как было установлено уже четырьмя инквизиторами, в роли научного помощника оказался великолепен.

— Стальные цилиндры холодной сварки, — бормотал он, глядя на теплообменники. — Чтобы обеспечить стрессоустоичивость при перемене температуры или просто исходя из целесообразности производства? И еще, каково предельное изменение температуры при…

— Эмос, пожалуйста.

— Хм-м? — Он оглянулся на меня, вспомнив о моем присутствии.

— Ларец.

— И в самом деле. Прошу прощения. Серийный процессор… Про это я уже говорил?

— Да. Что он обрабатывает? Какие данные?

— С самого начала я думаю об этом и предполагаю, что обрабатывает он какой-то ментальный процесс или процесс передачи ментальных волн. Но не уверен в этом.

— А чего не хватает? — спросил я.

— О, и ты это заметил? Это очень странно. То есть странно не то, что ты заметил, а… Ладно. Конечно, я не могу сказать со всей определенностью, но это нечто заостренное, нестандартное по форме и с собственным источником энергии.

— Почему ты так думаешь?

— Нет энергетических входов, только выходы. Да и разъемы любопытные. Нестандартные. Здесь ничто не соответствует стандартам.

— Ксенотехнология?

— Нет. Вполне человеческая, просто нестандартная. Вероятно, спецзаказ.

— Ага, вот только зачем? — спросил Бетанкор, поднимаясь к нам по лестнице.

Его непослушные черные кудри обрамляли смуглое худое лицо, которое обычно было приветливым и озорным, а сейчас — мрачным.

— Вначале, Мидас, мне потребуется провести некоторые дополнительные исследования, — сказал Эмос, вновь склоняясь над ларцом.

Бетанкор посмотрел на меня. Мы с ним были одного роста, но он — более стройным. Его ботинки, бриджи и куртка были сшиты из мягкой черной кожи с красной окантовкой (память о старой униформе пилота-охотника Главии), а поверх он, по обыкновению, надел короткую светло-вишневую шелковую безрукавку с переливающимися вышитыми вставками.