Секретные архивы ВЧК-ОГПУ - Борис Сопельняк

А дальше все шло по хорошо отработанному изуверскому сценарию. Среди ночи люди в кожанках явились в камеру, приказали великим князьям раздеться до пояса и вывели на январский мороз. Тут же загремели выстрелы.. .Первым в уже заполненный трупами ров упал Бимбо, за ним — остальные. Брата Бимбо — Георгия Михайловича — добивали уже в могиле.

Великий князь Георгий родился неподалеку от Тифлиса. Следует напомнить, что его отец великий князь Михаил Николаевич был наместником на Кавказе. Братья воспитывались в духе любви и уважения к Грузии и всему грузинскому, Георгий даже получил прозвище Гоги, и иначе его в семье не называли. Гоги был богатырскою сложения, и росту в нем было более 190 сантиметров.

Другой карьеры, кроме военной, для великих князей почему-то не существовало. Пошел служить в Гвардейский Ее Императорского Величества Уланский полк и Гоги. Кто знает, быть может, со временем он дослужился бы и до генерала, но так случилось, что он серьезно повредил ногу—и мечты о военной карьере пришлось оставить.

Когда началась война, Георгий получил звание генерал-лейтенанта, оставил свой любимый кабинет в музее и вернулся в армию в должности генерал-инспектора. Он мотался по полкам и дивизиям, изучая моральный дух и состояние боеготовности войск, добрался даже до Японии, снова вернулся на фронт и сделал совершенно оглушительный для императора вывод: революция в России неизбежна. Остановить ее может только немедленное принятие конституции и дарование демократических свобод.

Николай II, с которым они были большими друзьями, слышать не хотел ни о какой конституции и отправил Георгия в очередную инспекционную поездку.

А потом было падение монархии, кровавый пир толпы и необъяснимый гнев бунтовщиков по отношению ко всем Романовым. И все же Георгию удалось избежать расправы и уехать в Финляндию, откуда он рассчитывал добраться до Англии, где в это время находились его жена и все их дети.

Не получилось... Как только он попросил выдать паспорт, бдительные комиссары тут же его арестовали и доставили в Петроград, откуда сослали в Вологду. Там он жил вместе со своим старшим братом Николаем и двоюродным братом Дмитрием Константиновичем.

Но вскоре их вернули в Петроград, присоединили к ним еще одного великого князя — Павла Александровича и бросили в тюрьму, объявив заложниками.

Этой подлой операцией руководил начальник Петроградской ЧК, сын зажиточного купца Моисей Соломонович Урицкий. Этот человек заслуживает более подробного рассказа не только из-за своей звериной жестокости, но, прежде всего, потому, что он был убит в тот самый день, когда была предпринята попытка убить Ленина. Как у всех еврейских мальчиков, впоследствии ставших неистовыми борцами с царским режимом, у купеческого сынка не было никаких проблем ни с учебой, ни с работой. Казалось бы, учись, зубри римское право в Киевском университете, но Моисею это было неинтересно, и он ударился в политику.

Из университета его, естественно, вышибли. Потом он загремел в известную всем киевлянам Лукьяновскую тюрьму, а оттуда на восемь лет в Восточную Сибирь. Ссылка есть ссылка, хоть ты и не за решеткой, но под гласным надзором полиции особенно не порезвишься. Урицкий же ухитрился устроиться писарем в Чекурское волостное управление и начал портить нервы местному начальству. Посчитав, что чиновники творят беззакония по отношению к жителям Якутии, он чуть ли не ежедневно бомбардировал вышестоящие власти письмами, докладами и пространными справками.

Может быть, поэтому его не особенно искали, когда во время купания он утонул в Лене. Каково же было удивление жандармов, когда утопленник под именем товарищ Кузьмич объявился сначала в Красноярске, а потом и в Петербурге. Оказывается, тонуть Урицкий и не собирался, а разыграл тщательно продуманный спектакль, к тому же гениально исполненный на людях.

Для начала он раздобыл дырявую лодчонку. Потом те дырки, которые были под водой, аккуратно залатал, а те, которые над водой, чтобы их все видели, не тронул. На дне лодки он сколотил непромокаемый, густо просмоленный отсек, куда сложил верхнюю одежду, пищу, книги и табак. Со стороны лодка производила впечатление никому не нужной посудины, которая вот-вот потонет. Вытолкнув ее из кустов, Урицкий не спеша разделся и, ежась от холода, пошел купаться.

Сидевшие на берегу рыбаки крутили пальцем у виска и незлобиво посмеивались над чудаковатым купальщиком. А Моисей, обратив всеобщее внимание на проплывающую мимо полузатопленную лодчонку, с криком «Я ее пригоню!» бросился в воду. До лодки он добрался быстро, но ухватиться за борт не смог и начал тонуть. Он кричал, звал на помощь, но так как на берегу не было ни одной другой лодки, рыбаки только охали да ахали, а в воду не лезли.

Между тем лодку отнесло на середину реки, сильное течение подхватило ее как щепку и понесло к океану. В последний раз мелькнула голова купальщика, в последний донесся его слабый голос — и все. Дальше, как говорится, тишина. Рыбаки, как по команде, встали, сняли шапки, истово перекрестились, сказали, что так было угодно Богу, и снова уставились на поплавки.

А наш утопленник спокойно доплыл до крутого поворота реки и в лодку влез только тогда, когда убедился, что с берега его никто не видит. За весла на всякий случай так и не сел, а просто спускался по течению. Главное было засветло добраться до отмели, где на якоре стоял небольшой пароходик, капитану которого Урицкий оказал кое-какие услуги, и тот согласился доставить его в безопасное место.

Дни в этих краях летом длинные, и на пароход Урицкий успел. Жандармы его, конечно, искали. Но когда рыбаки на иконе поклялись, что всем миром видели, как ссыльнопоселенец ушел на дно, составили необходимый в таких случаях рапорт и облегченно вздохнули: одной заботой стало меньше.

Живи Урицкий в Красноярске или, скажем, в Самаре, его бы ни за что не нашли, но нелегкая занесла его в Петербург, где он и попался. В конце концов, его отпустили, потом снова арестовали — и так несколько раз. Первую мировую войну он благополучно пережил в Дании, откуда вернулся сразу же после победы Февраля. Временное правительство встретило его неласково и даже пыталось арестовать, но найти его так и не смогли. А в октябре он — член Военно-революционного комитета по подготовке вооруженного восстания.

В декабре, когда большевики проиграли выборы в Учредительное собрание, Урицкий получил тайное задание от Ленина: «Учредилку разогнать!» 18 декабря в Таврическом дворце состоялось первое и, как оказалось, последнее заседание съехавшихся со всех концов страны народных избранников. Принято считать, что Учредительное собрание распустил матрос Железняков, который всю ночь охранял депутатов, а в пять утра заявил, что караул, мол, устал и он, начальник караула, просит депутатов покинуть дворец.

На самом деле все было не так. Дворец депутаты покинули, но им и в голову не приходило, что попасть туда они уже не смогут. Матрос Железняков всего лишь выполнял распоряжение Урицкого, который приказал под любым предлогом выкурить депутатов из здания. Не пускать их туда гораздо проще. А тут как раз подоспел декрет о роспуске Учредительного собрания. Как ни шумели народные избранники, как ни ярились, но против декрета, извините за выражение, не попрешь—это им Урицкий объяснил доходчиво.

Единственное, что оставалось наиболее решительным депутатам, — Урицкого убить. В ту же ночь они организовали покушение на виновника их бед, но исполнитель оказался стрелком неважным — ни разу не попал, стреляя с пяти шагов.

А потом Моисей Соломонович чуть было не нажил себе смертельного врага в лице... Ленина. Дело в том, что Урицкий был категорическим противником заключения Брест-Литовского мира. Он даже подал в отставку и, недобро поглядывая в сторону ленинского кабинета, так, чтобы все его слышали, восклицал: «Неужели не лучше умереть с честью?»

Но и это — не все! Доброхоты донесли до Ленина еще одно, куда более серьезное высказывание Урицкого. «Вот пришла великая революция, — вещал он в довольно многолюдной аудитории, — и чувствуется, что как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого».

За такие слова можно было в одночасье поплатиться жизнью, но обошлось... А в конце февраля 1918 года, когда было принято решение о переезде правительства в Москву, Ленин его в новую столицу не взял, заявив остающимся в Петрограде сторонникам: «Вам будет очень трудно. Но в городе останется Урицкий».

А чтобы в руках Урицкого для наведения порядка был надежный инструмент, его назначили председателем Петроградской ЧК. Переехав на Гороховую, 2, Урицкий превратил это здание в самую настоящую Голгофу для тысяч и тысяч жителей Петрограда. А самого Моисея Соломоновича за глаза стали называть «воплощением большевистского террора».