Ганнибал. Враг Рима - Бен Кейн

— Хорошо сделано, и всего-то за одно за утро, — заявил Суниатон.

— За утро? — переспросил Ганнон, щурясь и глядя на солнце. — Мы тут еще меньше часа. Легче не бывает, а?

Суниатон торжественно поглядел на него.

— Не скромничай. Думаю, мы хорошо поработали и заслужили, чтобы выпить за наши достижения. — Улыбаясь до ушей, он достал из мешка небольшую амфору.

Ганнон засмеялся. Суниатон неисправим.

Воодушевившись, тот принялся говорить так, будто принимает за ужином особо почетных гостей.

— Не самое дорогое из коллекции отца, насколько я помню, но вполне приличное, — сказал он, срезал ножом восковую заливку, открыл крышку и, поднеся амфору к губам, сделал хороший глоток. — Приемлемо, — заявил он, отдавая Ганнону глиняный сосуд. — Филистинское. Пей понемногу.

Ганнон последовал совету друга, потом покатал вино во рту, как учил его отец. Красное вино, с легким фруктовым вкусом, но без богатых оттенков.

— Думаю, ему стоило еще пару лет постоять.

— Кто это у нас такой напыщенный, а? — спросил Суниатон, пнув ногой пойманного тунца в его сторону. — Заткнись и пей!

Ухмыляясь, Ганнон послушно отпил еще, теперь уже побольше.

— Только не допивай сразу! — вскричал Суниатон.

Несмотря на его протесты, с амфорой было быстро покончено. Оба приятеля, изрядно проголодавшиеся, набросились на хлеб и фрукты, купленные Суниатоном. Покончив с работой и наполнив желудки, самым естественным в этом мире было прилечь и закрыть глаза. Не привычные к такому количеству вина, друзья очень быстро захрапели.

Ганнон проснулся от обдувающего лицо холодного ветра. «Почему лодку так качает», — подумал он. Вздрогнул, почувствовав, что изрядно замерз. Открыв слипшиеся веки, он увидел напротив скрючившегося друга, все еще сжимавшего в руках амфору. У ног лежала куча окоченевшей рыбы, с уже побелевшими глазами. Оглядевшись, Ганнон почувствовал укол страха. Вместо чистого неба он увидел гряды сине-черных туч, надвигающиеся с северо-запада. Юноша моргнул, отказываясь верить глазам. Как погода могла так быстро поменяться? Словно издеваясь, в следующее мгновение на его щеки упали первые капли дождя. Оглядев море, на котором уже поднялась легкая волна, он не увидел ни одной рыбацкой лодки, которых было полно вокруг перед тем, как они уснули. И земли не было видно. Тут он уже встревожился не на шутку, наклонился и принялся трясти Суниатона.

— Просыпайся!

Ответом было лишь раздраженное ворчание.

— Суни! — вскричал Ганнон, залепив другу пощечину.

— Эй! — вскрикнул Суниатон, садясь. — За что?

Ганнон не ответил на вопрос.

— Где мы, во имя богов?

Суниатон повертел головой, и последние остатки хмеля улетучились.

— Священная Танит в небесах, — выдохнул он. — Сколько же мы проспали?

— Не знаю, — буркнул Ганнон. — Долго.

Он показал на запад, где солнце едва проглядывало сквозь штормовые облака. Было понятно, что дело близится к вечеру. Ганнон аккуратно встал, так, чтобы не опрокинуть лодку. Пригляделся к горизонту, туда, где небо смыкалось с покрытым волнами морем. Долго глядел, пытаясь найти стены Карфагена или скалистый мыс к северу от города.

— Ну? — спросил Суниатон, не в силах скрыть страх.

Ганнон удрученно сел.

— Ничего не вижу. Мы в пятнадцати-двадцати стадиях от берега. Или еще дальше.

Последние остатки румянца схлынули с лица Суниатона. Он инстинктивно вцепился рукой в полую золотую трубку, висящую на ремешке у него на шее. Украшенная головой льва, она хранила внутри крохотные куски пергамента с охранными заклинаниями и молитвами богам. У Ганнона была такая же. Он с трудом удержался от того, чтобы не повторить жест друга.

— Надо грести обратно, — заявил он.

— По такому морю? — переходя на визг, крикнул Суниатон. — Ты с ума сошел?

Ганнон жестко глянул на него.

— У нас есть выбор? Может, из лодки выпрыгнуть?

Друг опустил взгляд. Оба они держались в воде достаточно хорошо, но им никогда не приходилось плавать на большие расстояния, особенно в сильную волну, как сейчас.

Схватив весла, Ганнон вставил их в железные уключины, развернул лодку носом на запад и принялся грести. И тут же понял, что его усилия тщетны. Встречный ветер был такой силы, какой он еще в жизни не встречал. На них будто накинулся взбешенный зверь, а голосом ему служили завывания ветра. Не обращая внимания на предчувствия, Ганнон продолжил грести, вкладывая всю силу в каждый гребок. Наклон назад. Весла сквозь воду. Поднять. Наклон вперед. Рукояти весел у коленей. Снова и снова он повторял эти действия, не обращая внимания на пульсирующую головную боль и сухость во рту, проклиная их глупость. Нельзя было пить все вино. «А если бы я послушался отца, то сейчас был бы дома, — с горечью подумал он. — В безопасности, на суше…»

Наконец, когда его руки начали дрожать от усталости, Ганнон перестал грести. Даже не глядя по сторонам, он понимал, что их положение мало изменилось. Из каждых трех гребков течение сносило их назад в море минимум на два.

— Ну?! — крикнул он. — Ничего не видишь?

— Нет, — мрачно ответил Суниатон. — Подвинься. Моя очередь. Делать больше нечего.

«Совсем нечего», — подумал Ганнон, глядя в темнеющее небо.

Они осторожно поменялись местами на небольших деревянных банках, служивших внутри лодки сиденьями. Из-за кучи скользкой рыбы под ногами это оказалось особенно сложно. Пока его друг греб, Ганнон пристально вглядывался в горизонт, пытаясь увидеть землю. Они не разговаривали — смысла не было. Дождь барабанил по их спинам, и в сочетании с завыванием ветра это создавало отвратительную какофонию звуков, так что нормально вести разговор было невозможно. Лишь прочная и грубая конструкция лодки спасала их от того, чтобы не оказаться в холодной воде.

Когда силы закончились и у него, Суниатон убрал весла и с надеждой поглядел на друга. Ганнон лишь качнул головой.

— Ведь сейчас лето! — вскричал Суниатон. — Такой шторм не мог начаться так быстро и неожиданно.

— Наверняка признаки шторма были, — резко ответил Ганнон. — Как думаешь, почему вокруг нет других лодок? Они все пошли к берегу, когда ветер начал крепчать.

Покраснев, Суниатон склонил голову.

— Прости, — пробормотал он. — Это я виноват. Не надо было брать отцовское вино.

Ганнон взял его за колено.

— Не вини себя. Ты же не заставлял меня пить. Я сам согласился.

Суниатон слегка улыбнулся, но улыбка сразу пропала с его лица, когда он поглядел под ноги.

— Нет! — вскрикнул он.

Ганнон тоже поглядел вниз и увидел, что тушки тунца плавают в воде. Лодка дала течь, и надо было немедленно что-то делать. Стараясь не впадать в панику, Ганнон начал выкидывать рыбу за борт. Выжить важнее, чем заработать денег. Освободив дно лодки, он вскоре нашел гвоздь, вылезший из одной из досок, и, сняв с ноги сандалию, принялся колотить по нему подбитой гвоздями подметкой. Течь ослабла. К счастью, в лодке было небольшое ведро, в котором хранились запасные грузила для сети. Схватив его, Ганнон принялся вычерпывать воду. И вскоре с облегчением понял, что вычерпал достаточно.

Загрохотавший над их головами гром едва не оглушил его. Суниатон застонал от страха, а Ганнон резко выпрямился.

Небо над головой уже было зловещего черного цвета, и сквозь тучи мелькали желто-белые сполохи молний. Ветер поднял сильную волну и становился все сильнее. Шторм набирал силу. Лодку захлестывали волны, и Ганнон удвоил усилия, продолжая вычерпывать воду. Теперь шансы дойти до Карфагена на веслах окончательно пропали. Их несло на восток, прямо в Средиземное море. Ганнон постарался не выказать паники, постепенно охватывающей его.

— Что же с нами будет? — жалобно спросил Суниатон.

Поняв, что друг нуждается в утешении, Ганнон попытался найти хоть какой-то оптимистичный ответ, но не смог. Единственным возможным исходом была преждевременная встреча с Мелькартом, богом моря. Во дворце на дне морском.

Глава 2

КВИНТ

Кампания, окрестности Капуи

Квинт проснулся вскоре после рассвета, когда первые лучи солнца проникли в окно спальни. Не имея привычки валяться в постели, шестнадцатилетний юноша рывком сбросил одеяло. Одетый лишь в лиций, льняную набедренную повязку, он босиком подошел к небольшому святилищу в дальнем углу комнаты. Его переполняло возбуждение. Сегодня он впервые в жизни возглавит охоту на медведя. Уже скоро его день рождения, и Фабриций, его отец, хотел, чтобы сын ознаменовал переход в статус взрослого мужчины соответствующим образом.

— Надеть тогу, конечно, хорошо, — сказал он вчера вечером. — Но в твоих жилах течет и кровь осканцев. Что может быть лучше в качестве доказательства отваги, как не убийство самого крупного в Италии хищника?