Ганнибал. Враг Рима - Бен Кейн

Обычные люди могли принимать участие в управлении государством через Народное собрание, которое созывалось раз в год по приказу суффетов здесь же, на Агоре. В кризисных ситуациях гражданам дозволялось самим собираться на Агоре и обсуждать насущные проблемы. Хотя власть Собрания и была ограниченной, но именно оно избирало суффетов и командующих войсками. Ганнон с нетерпением ждал следующего созыва, первого, на котором он будет присутствовать как настоящий гражданин, имеющий право голоса. Хотя безграничная популярность Ганнибала в народе гарантировала ему переизбрание на пост главнокомандующего войском в Иберии, Ганнону хотелось лично поддержать семью Барки. Это единственное, что он пока мог сделать. Несмотря на его просьбы, Малх не позволит ему вступить в войско Ганнибала, как сделали это Сафон и Бостар после смерти матери. Сначала надо закончить учебу. Спорить с отцом по этому поводу не было смысла. Раз что-то решив, Малх никогда не менял своего решения.

С четырнадцатилетнего возраста, по карфагенской традиции, Ганнон во многом был предоставлен самому себе, хотя и продолжал ночевать дома. Он работал в кузне и других местах, и это позволяло ему зарабатывать себе на жизнь, не совершая ничего противозаконного или предосудительного. Почти так же, как в Спарте, пусть, может, и не настолько жестко. Также он обучался греческому, иберийскому и латыни. Ганнону не особо нравилось учить языки, но это было суровой необходимостью, учитывая, что войско Карфагена состояло из людей многих национальностей. Сами коренные карфагеняне не особенно тяготели к воинской службе, поэтому они создавали войско из наемников и подвластных им народов. Ливийцы, иберы, галлы и балеарцы служили в армии Карфагена, составляя различные части, обладающие специфическими умениями.

Любимым предметом в учебе у Ганнона было военное дело. Малх лично излагал ему военную историю, начиная с Ксенофонта и Фермопильской битвы и заканчивая победами Александра Македонского. Главным в его уроках были тонкости тактики и стратегии. Также он уделял особое внимание поражениям, которые Карфаген потерпел от римлян, подробно объясняя их причины.

— Мы проиграли потому, что нашим лидерам не хватило решительности. Они думали лишь о том, как сдержать войну, а не как ее выиграть. Как свести к минимуму потери, вместо того чтобы забыть о них, отдавая все ради победы, — громогласно заявил Малх во время одного из таких уроков. — Римляне — безродные псы, но, во имя богов, у них есть упорство. Проиграв битву, они снова набирали войско, снова строили корабли. Никогда не сдавались. Когда в казне было пусто, их лидеры с готовностью отдавали свои личные деньги. Эта клятая Республика для них — всё. А кто в Карфагене предложил нам деньги и воинов, когда они были так нужны в Сицилии? Мой отец, семья Барки, немногие другие, по пальцам перечесть. И всё.

Малх коротко зло усмехнулся.

— И почему меня это не удивляет? Наши предки всегда были торговцами, а не воинами. Сейчас, чтобы должным образом отомстить Риму, мы должны идти за Ганнибалом. Он прирожденный военачальник и прирожденный лидер, каким был и его отец. Карфаген не дал Гамилькару шанса разгромить Рим, но мы дадим этот шанс его сыну. Когда придет время.

Мимо них сквозь толпу с руганью протиснулся толстый краснолицый мужчина. Ганнон с испугом узнал в нем Госта, одного из наиболее непримиримых противников отца. Самодовольный политик так спешил, что даже не понял, на кого натолкнулся. Ганнон кашлянул и плюнул, правда, с осторожностью, чтобы не сделать это в сторону Госта. Этот человек и его болтуны-друзья без конца жаловались на Ганнибала, хотя и не отказывались от своей доли, когда суда привозили серебро с рудников Иберии, завоеванных знаменитым военачальником. Набивая карманы долей от добытых им богатств, они тем не менее вовсе не хотели новой войны с Римом. Ганнон, напротив, был более чем готов сложить голову в битве со старинным врагом Карфагена, но плоды их мести еще не созрели. Пока что Ганнибал готовился к войне в Иберии. Уже хорошо. Оставалось только ждать.

Друзья прошли по краю Агоры, в обход толпы. Дома, стоящие за зданием Совета, были уже не столь величественны, а те, что находились подалее, были еще невзрачнее и беднее, что неудивительно, с учетом близости порта. Тем ярче был контраст с роскошью в двух шагах от них. Здесь было мало торговых помещений, только небольшие домишки на одну или две комнаты, из глинобитного кирпича, едва не разваливающиеся. Жесткие, как железо, колеи на дороге были глубиной больше ладони; в них, споткнувшись, было легко сломать лодыжку. «Никаких рабочих, засыпающих эти ямы песком», — подумал Ганнон, вспомнив Бирсу. Хорошо, что ему от рождения досталось высокое положение в обществе.

Сопливые тощие дети, одетые в лохмотья, окружили их, выпрашивая монетку или хотя бы корочку хлеба. Их матери, с жидкими волосами, вечно беременные, глядели на юношей безжизненными глазами, убитыми жизнью в нищете. В некоторых дверных проемах, призывно улыбаясь, стояли полуодетые девочки. Даже нарумяненные щеки и накрашенные губы не могли скрыть того, что они еще почти дети. Повсюду сидели небритые, нездорового вида мужчины, играя в кости, сделанные из овечьих хвостов, в надежде выиграть пару потертых монет. На двух друзей глядели с подозрением, но никто не осмелился преградить им путь. Ночью — совсем другое дело, но сейчас, под сенью городской стены, на которой расхаживали часовые, друзья ничем не рисковали. Беззаконие процветало, пусть и наказуемое властью, где это было возможно, но днем достаточно было позвать на помощь, чтобы по лестнице, топоча, сбежал вниз кто-нибудь из часовых.

В воздухе повис острый запах соли. Над головой кричали чайки, из порта доносились крики моряков. Все более распаляясь, Ганнон пронесся по узкому переулку, а затем взбежал по каменной лестнице. Суниатон не отставал от него ни на шаг. Подъем крут, но они были хорошо тренированы и забрались наверх, даже не вспотев. По верху стены, шириной в тридцать шагов, шла красная бетонированная дорожка. Она протянулась по всему периметру внешней стены города. Через каждые полсотни шагов на стене стояла каменная башня. Воины, охраняющие стену, жили здесь же, в казармах, устроенных внутри стены.

Ближайшие к ним часовые, четверо ливийцев-копейщиков, лениво глянули на двоих юношей, но, не найдя повода для беспокойства, отвернулись. В мирное время гражданам города дозволялось подыматься на стену в светлое время суток. Небрежно оглядев лазурное море, простирающееся под стеной, командир снова начал болтать со своими воинами. Ганнон оглядел их, пробегая мимо и восхищаясь. Огромные круглые щиты, наверное, даже больше греческих. Хотя они и были сделаны из дерева, но их обтягивали козьими шкурами и оковывали по краю бронзой. На каждом щите было изображено лицо демона, знак принадлежности к воинской части.

Из военного порта донеслись звуки труб. Суниатон обернулся.

— Быстрее! — крикнул он. — Они, похоже, квинквирему на воду спускают!

Ганнон с готовностью побежал следом за другом. Со стены вид на круглый военный порт был просто великолепен. Мастерство строителей было высочайшим. Боевые корабли Карфагена было невозможно увидеть ни с одной другой позиции. Закрытые от вражеских глаз городской стеной, они были незаметны с торговых судов, стоящих в порту, за счет узкого входа в военный порт — такого узкого, что через него едва могла выйти квинквирема, самый большой военный корабль флота.

Когда юноши подбежали к удобному для наблюдения месту, Ганнон скривился. Вместо величественного зрелища выходящего из порта огромного корабля они увидели лишь командующего флотом в пурпурном плаще, шагающего по мостику, ведущему от кольцевого причала к центральному островку, где находился штаб военного флота. Снова заревели трубы, оповещая всех о прибытии важной персоны.

— И чего только он там шатается? — пробормотал Ганнон.

Малх не раз нелестно высказывался о некомпетентном командовании карфагенского флота, и Ганнон разделял его мнение. Времена, когда Карфаген был морской сверхдержавой, остались в прошлом. Большую часть флота превратили в щепки римляне во время войны на Сицилии. Что самое главное, римляне никогда не были опытными мореплавателями, особенно до этой войны. Но, не обескураженные первыми неудачами, они быстро научились вести морскую войну, а еще придумали кое-какие собственные хитрости. И со времени того разгрома Карфаген так и не восстановил свою власть на море.

Ганнон вздохнул. Что ж, значит, все должно решиться на суше, под командованием Ганнибала.

Но вскоре он забыл обо всех своих тревогах. Юноши на полмили отошли от берега, и их небольшая лодка оказалась прямо над косяком тунца. Его местонахождение было нетрудно определить — вода бурлила, большие серебристые рыбины то и дело выскакивали из воды, охотясь на сардин. Вокруг было множество лодок, над головами летали тучи морских птиц, крича и ныряя в воду, чтобы поймать мелкую рыбешку. Суниатону сказали правду, и теперь друзья не переставали улыбаться. Задача проста: один гребет, другой закидывает сети. Хотя сети у них и были не самые новые, но их вполне хватало, чтобы ловить крупную рыбу. Привязанные к верхнему краю куски дерева держали сети на плаву, а небольшие свинцовые грузила оттягивали их нижний край. С первого же раза они достали дюжину тунцов, каждый из которых был длиной по локоть, не меньше. Следующие попытки были почти столь же успешны, и вскоре лодка наполнилась рыбой так, что улов достигал икр молодых людей. Еще немного, и лодка просто утонет.