Лекарство от хандры - Варвара Клюева

Но остальные версии, до которых я додумалась, выглядели еще сомнительнее. Может, моим соседям действительно загорелось душевно поболтать с девочкой? Правда, тысяча долларов за такое развлечение — многовато, но, возможно, они по глазам оценили всю глубину моего интеллекта и поняли, что такой шанс выпадает раз в столетие и упускать его никак нельзя? Я выразительно хмыкнула. Похоже, предварительный анализ ничего не даст. Чтобы выяснить причину этой непонятной жажды общения, нужно отправиться в логово врага. Во всяком случае, от физической расправы я могу себя как-то подстраховать. Заодно и денежки припрячу. Не то чтобы мне было их жалко, просто не хотелось, чтобы меня держали за дуру.

Вытащив из сумки старенький термос, я отвинтила крышку, вынула колбу, сунула доллары в корпус и вставила колбу на место. Потом достала из бокового кармашка два пакетика чая, бросила в термос и вышла в коридор.

В купе проводников сидели уже две девицы: давешняя пухлая блондинка и миниатюрная шатенка. Они оживленно болтали и на меня посмотрели с явным неудовольствием.

— Девушки, у меня к вам две просьбы, — заявила я властным тоном, чтобы им не пришло в голову, будто они могут этими просьбами пренебречь. — Во-первых, у меня в этом термосе лекарственный чай, который нужно настаивать не меньше сорока минут. Не могли бы вы завтра утром, перед тем как начнете будить пассажиров, плеснуть сюда кипятку? Я оставлю термос здесь, на столе.

Возможно, моя просьба и не вызвала у проводниц восторга, но начальственный тон сделал свое дело, и девушки закивали.

— Во-вторых, пассажиры из соседнего купе попросили у меня получасовую консультацию — я по профессии психотерапевт. Но они не вызывают у меня особого доверия, поэтому, если через тридцать минут я не выйду из купе, пожалуйста, пусть одна из вас постучит к ним и поинтересуется, все ли в порядке. А вторая в случае чего-нибудь подозрительного свяжется с начальником поезда.

На этот раз девушки отреагировали эмоциональнее. В глазах у них вспыхнул интерес, у блондинки порозовели щеки, и закивали обе куда энергичнее.

— Не беспокойтесь, мы не подведем, — заверила шатенка. — А зачем им понадобилась консультация?

— К сожалению, это профессиональная тайна, — вздохнула я, подогревая ее любопытство. Теперь можно было не сомневаться, что девицы глаз не спустят с подозрительной двери.

— Ну наконец-то! — воскликнул мордастый Анатолий, когда я явила ему свой светлый лик. — А мы уж начали опасаться, что вы нас кинули.

Он заметно опьянел с тех пор, как приходил ко мне в купе. Розовые щеки превратились в пунцовые, в серых глазках появился подозрительный блеск. Я предусмотрительно приземлилась на противоположную полку рядом с Василием, который выглядел все таким же трезвым и бдительным.

— Ну-с, — сказал Анатолий, разливая по стаканам остатки коньяка. — За знакомство? Как вас величать, милая фройляйн? Или, может быть, фрау?

— Фройляйн, фройляйн, — успокоила я его. — Земфирой меня величать.

— Как, как? — Толик выпучил глазки.

— Земфирой. Это цыганское имя. — Я гордо тряхнула вороной гривой.

Потом я вдохновенно врала, что работаю танцовщицей в цыганском кабаке, что в Питер еду присмотреть себе ангажемент повыгоднее, поскольку после кризиса родной кабак обеднел; что петь я не умею — нет-нет, и не просите, Бог слуха не дал; что бабка моя еще кочевала с табором, а мать вышла замуж за артиста театра «Ромэн» — и так далее и тому подобное. К концу оговоренного срока я окончательно изолгалась, и язык у меня начал заплетаться, даром что выпила совсем немного — граммов семьдесят, не больше.

Когда я встала и возвестила о своем намерении отправиться на боковую, к моему изумлению, удерживать меня не стали. Я была настолько ошарашена, что даже задержалась в дверях и обвела собеседников недоуменным взглядом. Но нет, никто и не подумал предложить мне посидеть еще немного.

Чувствуя себя обманутой и разочарованной, я вяло помахала проводницам, высунувшимся из своего купе, и удалилась к себе. Неожиданно оказалось, что я совершенно измотана. Мне едва хватило сил снять тапочки и залезть под одеяло.

— За что же мне заплатили тысячу долларов? — пробормотала я и отключилась.

Проснулась я оттого, что меня ожесточенно трясли за плечо. Продрав глаза, я не сразу поняла, что тормошит меня проводница.

— Вставайте! — причитала она. — Уже приехали. Ну же, просыпайтесь!

Голова была тяжелой и гудела, как пивной котел, тело словно набили ватой. «Боже, вот что значит вставать в несусветную рань! И как только люди каждый день ходят на работу?» Недоумевая по поводу необъяснимого всеобщего героизма, я заставила себя сесть.

— Ну слава богу! Я уж решила, что вы заболели. Кстати, вот ваше лекарство.

— Какое еще лекарство? — Я тупо уставилась на протянутый термос.

— Господи, да проснитесь вы наконец! Сейчас состав в отстойник отправят, будете два часа выбираться!

Угроза подействовала. Приложив нечеловеческие усилия, я оторвалась от матраса и, путаясь в штанинах, начала лихорадочно натягивать джинсы прямо поверх тренировочных брюк.

— Где же вы раньше-то были? — процедила я, рванув замок молнии.

Девица покраснела как маков цвет.

— Я стучала, говорила, что подъезжаем. Думала, вы слышали.

Продолжать прения было некогда. Я наспех впихнула в сумку пожитки, натянула сапоги, схватила куртку и бросилась вон из вагона. Состав тронулся.

Питер встретил меня оттепелью. Влажный ветер чмокнул в щеку и шутливо растрепал волосы.

— Привет, — шепнула я городу и, несмотря на сонную одурь, почувствовала себя почти счастливой.

Наспех умывшись и причесавшись в вокзальном туалете, я поднялась в зал ожидания и выпила в буфете две чашки черного кофе. То ли он был недостаточно крепок, то ли неурочное пробуждение сказалось на мне сильнее обычного, но вареная курица показалась бы в сравнении со мной образцом бодрости. Отчаянно зевая, я вышла на площадь Восстания, обогнула ее и поплелась по Невскому.

Однако шаг за шагом кровь потихоньку побежала по жилам, походка стала ритмичнее, голове полегчало. Дойдя до Аничкова моста, я почувствовала себя уже вполне сносно. Что же до настроения, то оно было просто превосходным. Меня ждала долгая неспешная прогулка по любимым набережным и улицам, а вечером дружеские посиделки с Сандрой — самым замечательным человеком в Питере. Я улыбнулась своим мыслям и свернула на набережную Фонтанки.

Если я не упомянула Сандру, когда перечисляла своих друзей, то лишь потому, что, несмотря на многолетнее знакомство, общались мы сравнительно немного. Если количество поваренной соли, съеденной мною совместно с Прошкой, Марком, Лешей и Генрихом, исчисляется пудами, то с Сандрой мы разделили едва ли пару фунтов означенного минерала. И лиха нам вместе тоже хлебать не доводилось, но это вовсе не означает, что я недостаточно высоко ценю наши отношения.

Мы познакомились, когда я еще училась в школе. В выпускном классе родители сделали мне ко дню рождения подарок, лучше которого я в жизни не получала: меня отпустили в Питер одну, без сопровождения.

В тот год первое апреля в Ленинграде выдалось удивительно солнечным. Я блуждала по городу, пьяная от счастья и свободы. Ближе к вечеру, когда ноги загудели и уже с трудом отрывались от асфальта, я забрела в кафе на углу Владимирского и Невского — легендарный «Сайгон», тогда еще официально безымянный. Нынче он уже не тот, но многие, наверное, помнят, какие замечательные тусовки собирались там в конце семидесятых — начале восьмидесятых.

Компания молодых людей в живописных обносках шумно приветствовала мое появление и пригласила к своему столу. Через несколько минут меня уже втравили в ожесточенный спор о смысле жизни, судьбах вселенной и прочей чепухе. Все оголтело драли глотки, почти не слушая друг друга, и только одна девушка, сидевшая рядом со мной, помалкивала и загадочно улыбалась. Она вообще выбивалась из компании. Во-первых, не носила униформу — ленточку на лбу, драные джинсы и холщовую котомку. Во-вторых, я впервые встретила сверстницу, столь точно воплощавшую собой расхожие представления о русской красавице: высокая, статная, полноватая, с толстенной русой косой и милыми ямочками на щеках. Для полноты образа ей недоставало только синих глазищ — глаза у красавицы были черными, как угольки. Но все это я заметила мельком, поскольку была поглощена спором.

Народ хлестал кофе и, болтая, дымил за столиками. Тема разговора в очередной раз непостижимым образом поменялась, и речь зашла о Петре Первом. Вертлявая девчонка напротив меня костерила его на чем свет стоит. Я дождалась небольшой паузы в обличительной речи и вставила осторожно:

— Возможно, Петр был неприятной личностью, но благодаря ему появился Петербург. Если красота спасает мир, то большая часть грехов должна ему проститься.