Шифр Александра - Уилл Адамс

— Чертова прорва золота, — скептически заметил Рик.

— Не забывай, Александр был очень богат. Только из персидской казны он взял более семи тысяч тонн золота и серебра. Чтобы перевезти лишь это, потребовалось двадцать тысяч мулов и пять тысяч верблюдов. А знаешь, как они хранили все это золото?

— Как?

— Его плавили и заливали в горшки, которые потом разбивали.

— Черт возьми, — рассмеялся Рик. — Неплохо бы найти такой кувшинчик.

— Никто бы не отказался. И кстати, генералы не смели присваивать себе всю добычу. Александр щедро награждал своих воинов. Прижимистость — верный способ потерять доверие. Так или иначе, в конце концов все было готово. Катафалк получился таким тяжелым, что пришлось изобрести колеса с амортизаторами и специальные мосты. Впереди шли строители, прокладывавшие каравану дорогу, а тащили гроб шестьдесят четыре мула. — Нокс отпил пива и кивнул: — Да, шестьдесят четыре мула. На каждом позолоченная корона и инкрустированный драгоценными камнями ошейник. С обеих сторон свисало по золотому колокольчику. И в каждом колокольчике был золотой язычок. Вроде той подвески, что лежит у тебя в спичечном коробке.

— Кончай дурить, — недоверчиво пробормотал явно потрясенный Рик.

— Слушай дальше, — ухмыльнулся Нокс. — Дело в том, что катафалк со всем этим золотом и прочим растворился. Исчез без следа.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Строительная площадка отеля, Александрия

На письменном столе Мохаммеда эль-Дахаба стояла в рамке фотография дочери, Лайлы, сделанная два года назад, как раз перед тем, как она заболела. У него уже вошло в привычку посматривать на нее каждые несколько секунд. Иногда сердце наполнялось радостью, но еще чаще сжималось от горя. Мохаммед потер переносицу, прошептал короткую молитву. Он молился за нее раз по тридцать в день. Пока толку от молитв не было никакого, но ведь с верой всегда так: без испытания она — ничто.

Снаружи доносились совершенно неуместные звуки: крики, чей-то веселый смех. Он раздраженно выглянул в окно. Работа на участке остановилась; Ахмед плясал, как дервиш в день рождения Пророка. Мохаммед поспешил выйти. Аллах проклял его, наградив самой ленивой бригадой во всем Египте. Только дай повод! Он нахмурился, придавая себе грозный вид и готовясь отчитать нерадивых работников, но, едва увидев, что стало причиной остановки, позабыл все заготовленные для такого случая слова. Экскаватор, зачерпнув землю, обнажил винтовую лестницу, уходящую в глубь черного провала, скрытого поднявшейся густой пылью. Пожелтевшая, темная лестница выглядела очень старой, даже древней. Такой же древней, как и сам город.

Переглядываясь, Мохаммед и его люди думали об одном: кто знает, сколь долго эта лестница оставалась скрытой? Кто знает, к каким сокровищам она ведет? Александрия — не только один из величайших городов античности, но и хранитель утраченных богатств всемирного значения. Среди тех, кто взирал сейчас на провал, не было ни одного, кто не мечтал бы отыскать золотой саркофаг основателя города, Искандера аль-Акбара, Александра Великого. Молодые люди перекапывали городские сады; женщины шепотком рассказывали подругам о том, какое странное эхо слышится, если постучать в каменную стену их подвала; грабители проникали в древние резервуары и подземные хранилища старинных храмов и мечетей. И все же если он и был где-то, то, вероятнее всего, именно здесь, в сердце Александрии, Царском квартале. Мохаммед не относил себя к числу праздных мечтателей, но сейчас, глядя на глубокий провал и уходящую под землю винтовую лестницу, даже он ощутил небывалое волнение. Грудь словно сдавило обручем. Уж не чудо ли наконец?

Взяв у Фахда фонарик, он осторожно поставил ногу на верхнюю ступеньку. Мохаммед был крупный мужчина, и сердце у него ушло в пятки, когда лестница приняла на себя весь его немалый вес. Он спустился еще на несколько ступенек, держась спиной к внешней стене из грубо вытесанного известняка. Внутренняя стена, отделявшая лестницу от центральной колонны, была сложена из кирпичей, многие из которых вывалились, оставив после себя черные дыры, напоминавшие незакрытые участки огромной мозаики. Мохаммед бросил камешек и спустя пару секунд услышал, как тот ударился о скрытый в темноте пол. Спустившись ниже, он понял, что вся лестница целиком вытесана в скале! Открытие придало уверенности, и он продолжил нисхождение. Наконец ступеньки закончились, приведя к арочному порталу, за которым лежала большая круглая комната, заваленная по щиколотку песком, осколками камней и вывалившимися из внутренней стены кирпичами. Посреди комнаты, окружая основание центральной колонны, стояли четыре внушительных столба. В воздухе медленно, как планеты вокруг Солнца, кружились бледные пылинки. Они оседали на губах, щекотали горло.

Здесь было прохладно и удивительно тихо — приятный контраст с неумолчным шумом наверху, без которого невозможно представить ни одну строительную площадку. Из ротонды вели четыре арочных прохода — по одному на каждое направление стрелки компаса. Изогнутые скамьи с навесами в форме раковины были украшены резными изображениями горделиво выступающих богов, злобных медуз, быков с воинственно выставленными рогами, парящих в небе птиц, раскрывшихся цветов и вьющихся побегов. За первой дверью открывался темный уходящий вниз коридор, заваленный мусором и заполненный пылью. Мохаммед с отвращением сглотнул подступившую горечь и с опаской убрал закрывающий вход пыльный полог вековой паутины. Низкое боковое ответвление соединяло коридор с просторным высоким помещением. Катакомбы. Он подошел к левой стене, и луч фонарика высветил серовато-желтый череп. Мохаммед отодвинул его в сторону и обнаружил маленькую почерневшую монету. Поднял ее, рассмотрел, положил на место и посветил фонариком дальше. В углу — целая куча черепов, небрежно сдвинутых, чтобы освободить место для более поздних поступлений. Мохаммед поспешил отвести взгляд от неприятного зрелища и вернулся в главный коридор. Миновав еще четыре погребальные палаты, он спустился по короткой, всего двенадцать ступенек, лестнице, вышел к еще одному пролету и наконец достиг низшего уровня, где начинались грунтовые воды. Оглядевшись и не обнаружив ничего интересного, Мохаммед вернулся в ротонду. Ахмед, Хусни и Фахд уже рылись в мусоре, ползая по полу на четвереньках. Дальше они не ушли только потому, что другого фонарика ни у кого не нашлось, а это помещение было единственным, где хватало естественного освещения.

— Что такое? — спросил Ахмед. — Что такое я откопал?

— Некрополь, — равнодушно ответил Мохаммед. — Город мертвых.

Сдерживая раздражение, он прошел через второй портал в соседнее помещение — большое, с высоким потолком и стенами из известняковых блоков. Что-то вроде банкетного зала, где собирались ежегодно родственники умерших. Короткий спуск вел к небольшой площадке. На возвышении — две высокие, почерневшие от времени обитые железом двери с шестиугольными ручками. Мохаммед попытался открыть левую дверь, и она со скрежетом уступила. Он остановился. Что-то похожее на вестибюль. Широкий, высокий и пустой. Штукатурка местами обвалилась, обнажив необработанный камень. В стене напротив — арка с выбитыми на ней греческими буквами. Не зная греческого, Мохаммед прошел во второй зал, примерно такой же ширины и высоты, но в два раза глубже. В центре его стоял постамент примерно в полметра высотой. Судя по размерам, на нем вполне мог поместиться саркофаг. Впрочем, сейчас на постаменте ничего не было.

На стене у входа красовался потемневший бронзовый щит. Ахмед попытался оторвать его.

— Остановись! — крикнул Мохаммед. — Ты что, рехнулся? Хочешь на десять лет загреметь в Даманхур? За какой-то щит и пару разбитых горшков?

— Кроме нас, об этом никто не знает, — возразил Ахмед. — И еще неизвестно, какие здесь скрыты сокровища. Хватит всем.

— Если что-то и было, то здесь побывали до нас.

— Все не вынесли, — заметил Фахд. — А туристы готовы платить бешеные деньги за любой древний хлам. У моего двоюродного брата лавка возле Аль-Гомхурии. Он в таких делах разбирается. Если отнести все ему…

— Послушай меня, — перебил его Мохаммед. — И все остальные тоже. Вы ничего отсюда не возьмете и никому ничего не скажете.

— А кто дал тебе право решать за всех? — запротестовал Фахд. — Подземелье нашел Ахмед, а ты здесь ни при чем.

— Но стройка моя, а не ваша. И участок принадлежит мне. Проболтаетесь — будете отвечать передо мной. Понятно?

Он обвел их взглядом, давая понять, что не шутит. Рабочие молча потупились. Возразить никто не решился, но легче от этого не стало. Доверять таким людям — то же самое, что доверять воду решету. В трущобах Александрии полным полно головорезов, которые не задумываясь перережут горло любому, если только прослышат о подобной находке. Но и отступать Мохаммед не собирался. Всю свою жизнь он стремился поступать по справедливости. Праведность была для него источником внутреннего удовлетворения, а лучшей наградой за благие дела — слова признательности и восхищения. Но потом заболела Лайла, и он вдруг понял, что ему наплевать, что подумают о нем другие. Единственное, что имело значение, — это ее здоровье. Сейчас Мохаммед думал только о том, как использовать находку для достижения этой цели. Сбыть найденное на черном рынке — непрактично, что бы ни говорил Ахмед. Если же попытаться провернуть все дельце одному, то обманутые рабочие запросто донесут на него начальству, а то и настучат в полицию. И тогда ему несдобровать. Положение обязывало доложить о находке в Верховный совет по древностям. Если там пронюхают, что Мохаммед что-то утаил, он потеряет работу, лишится лицензии и скорее всего распрощается со свободой. Риск слишком велик. Платили на стройке ничтожно мало, но только его заработок и помогал Лайле удержаться на краю пропасти.