Изменяющая миры - Дэвид Вебер

“Да, ты заплатила, — согласилась Госпожа-Песен мгновением спустя, но если ее мыслеголос и был немного подавленным, то неодобрения в нем меньше не стало. — Но если бы ты оставалась с Кланом Солнечного Листа, в чем и заключался твой долг, то тебе никогда бы и не пришлось платить эту цену”.

“Без сомнений, это так, Певица Памяти. И все же единственный способ избежать ее уплаты заключался в том, чтобы отвергнуть радость, бывшую ее причиной, а решения, которые я приняла — и то, как я за них заплатила — сделали меня той, кто я есть сегодня. Вы говорите, что я певица памяти, и, возможно, в этом и есть правда. Но я была так же связана с человеком, испробовала красоту и силу его мыслесвета… и муку его утраты. И я повстречалась со Смеющимся-Ярко, и познала радость и величие единения с тем, кто открывает тебе свой разум — и ты отвечаешь ему тем же. И я стала матерью наших котят и чувствовала мягкое волшебство их мыслесвета внутри меня, и приветствовала их появление в мире, когда их глаза впервые открылись и увидели солнечный свет. Я познала и совершила все эти вещи, Певица Памяти. Не просто услышала о них в песне памяти, которую я сделала своей и спела другим”.

“И те из нас, кто не делал ничего подобного, те, кто могут узнать о таком “просто” из песен, тех, что мы чувствуем и поем, они как-то ущербны по сравнению с тобой, которая все это совершила?” — требовательно спросила Госпожа-Песен.

“Я этого не говорила, Певица Памяти, — спокойно отвечала Золотой-Голос — И я так не считаю”.

Госпожа-Песен секунду пристально разглядывала ее, но затем хлестнула хвостом в жесте согласия. Мыслесвет Золотого-Голоса был чист и ярок, и Госпожа-Песен чувствовала ее искренность столь же ясно, как и любой из присутствующих.

“Я лишь говорю, что познала и совершила их лично, — продолжала Золотой-Голос. — Это было мое решение, мой выбор, но я все же хочу кое о чем спросить вас, Певица Памяти. Вы пели песни всех тех, кто был связан с людьми, начиная с принадлежавших к вашему собственному клану Лазающего-Быстро и Погибели-Клыкастой-Смерти. Число разведчиков и охотников Клана Яркой Воды, связанных с людьми, больше, чем у любого другого клана, и вы знаете о вкусе мыслесвета членов клана Погибели-Клыкастой-Смерти, яркое сияние и мощь которого притягивают Народ со всех уголков этого мира. Если бы вы были рождены с той же жаждой, с той же потребностью вобрать человеческий мыслесвет, сумели бы вы отказаться от этого?”

“Я бы подумала о моей ответственности перед моим кланом”,— парировала Госпожа-Песен, но снова опустила взгляд, когда почувствовала мягкий упрек Золотого-Голоса. Госпожа-Песен была на руки смен сезонов старше Золотого-Голоса, и все же в этот момент Золотой-Голос казалась гораздо старше, и в ее мыслеголосе слышались упрекающие нотки.

“Я тоже подумала о своих обязанностях, Певица Памяти, — сказала она почти снисходительно. — Вы полагаете, что я могла забыть о них? Но это не ответ на мой вопрос. Я спросила, отказались ли бы вы от жажды человеческого мыслесвета, если бы она вдруг обуяла вас”.

“Я...” — начала было Госпожа-Песен, но заколебалась. Момент колебания затянулся, чтобы затем превратиться в нечто иное. Глаза певицы памяти снова встретились с глазами Золотого-Голоса, и ее молчание красноречиво отвечало младшей кошке, так как певица памяти знала эту жажду и потребность из песен памяти других. Она разделяла ее, сливалась с этой жаждой так, как не мог никто, кроме певицы памяти, и будучи таковой, она знала — как не знал никто другой — как трудно было не отдаться этой жажде.

“Я не думаю, что завидую тебе, сестра-по-выбору, — произнесла в тишине Ветер-Памяти. — Любой певице памяти знакомо желание слиться с мыслепеснями Народа, слышать, чувствовать и ощущать всех тех, кто пришел до нас, когда они оживают вновь — через нас. И поскольку мы пели песни тех, кто вступал в связь с людьми, даже в те дни, когда продолжительность человеческой жизни была настолько коротка, что поступить так означало также принять собственную смерть, любой певице памяти известны эти жажда и потребность. Чтобы выбрать…”

Она медленно покачала головой, в жесте, который Народ позаимствовал у своих человеческих друзей, но Золотой-Голос по-прежнему смотрела прямо на нее.

“Жизнь — это выбор, Певица Памяти. Тот факт, что никто из Народа никогда не выбирал то, что выбрала я, и не жил жизнью, которую прожила я, не может изменить этого. Если у меня были времена боли и потерь, то были и радость и любовь. — Ее гибкий хвост вытянулся, нежно, но крепко обернувшись вокруг Смеющегося-Ярко. — У меня есть Смеющийся-Ярко, и наши котята — да, и еще его человек, потому что у Танцующей-на-Облаках хватит любви на руки рук Народа, и, как и Смеющийся-Ярко, она и ее люди стали для меня таким же кланом, каким был Клан Солнечного Листа. Может быть, это и есть причина, по которой та, что могла стать певицей памяти, установила связь с человеком, а затем и вступила в брак”.

“Что ты имеешь в виду?” —настойчиво спросила Ветер-Памяти, а Золотой-Голос внимательно рассматривала ее в течение нескольких длинных вдохов. Прыгающий-в-Ветвях напрягся и ощутил такую же реакцию со стороны остальных членов своего клана — особенно со стороны Госпожи-Песен и Эха-Времени — когда они пробовали ее мыслесвет. В нем была глубокая искренность, несмотря на юность, но так же и несгибаемая убежденность, твердая, как дюраллой металлических ножей и топоров, которые люди дали Народу. Это не был вызов. Это было нечто большее — словно несокрушимая сила природы — словно ветер, способный повалить даже самое мощное частокольное дерево или королевский дуб. Он понятия не имел, что стоит за этим, но в тот момент он почти жалел старейшин и певиц памяти Клана Солнечного Листа, которые встретились с чем-то подобным, когда пытались заставить ее стать певицей памяти.

“Я имею ввиду, что пришло время закончить наш великий обман, Певица Памяти, — очень тихо произнесла Золотой-Голос. — Нам уже давно пора показать людям всю степень своей разумности”.

“Нет! — Это была не одна из певиц памяти, а Мастер-по-Коре, второй по старшинству из старейшин Яркой Воды, чей мыслеголос выдал глубоко укоренившееся отрицание. Все взгляды обратились к нему, но он не отступил. — Сама Поющая-Истинно говорила нам, что мы должны скрывать силу нашего разума, и она была права — упрямо продолжал он.— Путь мудрости был в том, чтобы скрывать ее, пока мы не узнаем о людях побольше, и путь мудрости по-прежнему состоит в том же самом. Нас защищают человеческие рейнджеры. Они помогают нам в тяжелые времена холодных смен сезонов, их лекари победили многие болезни, которые приходили к нам раньше и убивали, мы многому у них научились, но мы всегда оставались самими собой. Возможно, мы относимся к ним без прежней недоверчивости, но мы не можем точно знать, как они прореагируют, когда обнаружат, что мы так долго обманывали их. И даже если сказанное мной несправедливо, было бы глупым разрушить и изменить все отношения между нашими расами, когда мы и сейчас имеем все, чего только могли бы желать!”