Подельник века - Денис Нижегородцев

– Чевой-то? Хряк ругаться будет. Пошел я… – Но сам ушел не до конца, явно намереваясь дослушать, что же такого интересного ему могли предложить.

– Дверь, говорю, прикрой. Или ты хочешь, чтобы о кладе Бугрова услышали все и тебе как можно меньше досталось? – Ратманов знал, на что нажать.

Он покосился на Двуреченского – тот смотрел вроде как с недоумением. Но затем чиновник прошептал:

– Какой клад, какой Бугров? Ты с глузду съехал от страху?

– Перестань прикидываться, Корнилов, иначе мы оба умрем, – зло прошептал попаданец. – Лучше отдать ему половину, но остаться в живых.

Лодыга с подозрением прислушивался к спору, а потом и влез в него:

– Эй! Ну-ка говорите правду. Есть клад или нету его? Щас уйду, и подыхайте тута!

– Какой Корнилов, дрянь ты эдакая? – рассердился Викентий Саввич. – Пьянь, слякоть!

Бурлак с ужасом смотрел на губернского секретаря:

– Ведь действительно помрем… Перестань, не время темнить. Пусть он подавится тем золотом…

Но Двуреченский сердито сплюнул и повернулся к фартовому:

– Так, теперь слушай меня… Насчет золота какого-то там Бугрова – это все вранье. У Жоры Гимназиста в голове клепки не хватает. Он всегда был странный, будто контуженый…

– Ну а может, не врет? А ты врешь? – принялся вдруг рассуждать Лодыга. – Два мешка – это сколько же будет по энтому… как его? По номиналу?

– Нисколько, потому как пустой разговор ведешь.

А я сейчас дело скажу.

Чиновник для поручений загундосил строгим голосом, будто прокурор на суде:

– Савватий Семенович Пискунов, уроженец Москвы одна тысяча восемьсот семьдесят второго года. В тысяча восемьсот семьдесят шестом году потерял умершую в родовой горячке мать. С восьми лет, лишившись и отца, оказался на улице. В десять – первый привод, мелкая кража на Хитровке. В семнадцать – первый срок за кражу со взломом. Я могу продолжать еще долго. Или забыть о Пискунове Савватии Семеновиче, более известном как Лодыга, на какое-то время?

Пискунов-Лодыга поморщился:

– А золото?

– Нет никакого золота, братское чувырло! Могу дать тебе тысячу рублей из личных сбережений. Больше не накопил, увы. Ну, согласен? Вынимаю твои грехи из полицейского архива, из картотеки, рву отпечатки пальцев, данные бертильонажа[5] и фотокарточки. Ты чистый будешь. И тысячу сверху.

Лодыга задумался:

– Эта… А как я деньги получу? Они же у вас, ваше благородие, не при себе?

– Не при себе. Но даю слово дворянина, что нынче же вечером вручу их тебе в чайной Варяхи, что в Последнем переулке.

– На Драчевке который?

– Он самый.

Халамидник[6] потер бугристый лоб:

– Эта… А не обманешь?

– Говорю же: слово дворянина. Деньги в сберегательной кассе. Мне надо прийти домой, умыться, переодеться. На это время уйдет. Не могу же я в таком виде туда вломиться.

Лодыга скептически оглядел полицейского чиновника:

– Да, в таком виде тебе денег не дадут.

– Вот! Давай, снимай нас быстрее.

– Ну, глядите, господа хорошие, чтобы по-честному. А то грех на вас будет!

– По-честному, по-честному, давай шевелись уже! И вздохнув, пьяница принялся отвязывать чиновника по особым. А следом – и Ратмана. Лодыга не так дорожил собственной жизнью или свободой. Но выпивку или деньги на нее почитал наивысшей ценностью. Такие люди были. Есть. И будут… пить.

Глава 2. Знакомые из учебников истории

Тем временем Россия вовсю приближалась к празднованию 300-летия Дома Романовых. Все должно было случиться уже в ближайшем 1913 году. Империя к тому времени занимала одну шестую часть всей мировой суши, включая Польшу и Финляндию, не говоря уже о прочих «республиках». Страну населяли почти 170 миллионов подданных. А по ряду показателей экономического роста она даже лидировала среди остальных держав.

Что еще? Государственный строй – монархия. Главная религия – православие. Власть императора фактически была никем не ограничена, а любые попытки Государственной Думы пойти против Николая Второго приводили лишь к роспуску депутатского корпуса – такое случалось уже дважды.

На этом фоне даже попытка революции 1905–1907 годов и проигранная в 1904–1905 годы русско-японская война могли показаться неприятными, но вполне локальными кризисами внутри славной многовековой «Романовской истории».

Оргкомитет по подготовке доселе невиданных торжеств возглавил в недавнем прошлом влиятельный сановник и экс-министр внутренних дел Александр Григорьевич Булыгин. До этого он также успел поруководить несколькими губерниями, к примеру Калужской и Московской, – в общей сложности 15 лет. Но в историю вошел преимущественно «булыгинской Думой». Так называли первый российский парламент, который должны были выбрать еще в 1905 году и остановить с его помощью первую же русскую революцию. Однако министр переусердствовал с ограничениями избирательных прав, полностью отстранив от дел рабочих и бедных крестьян, военных и студентов, а роль будущей Думы свел лишь к совещательной при мудром правительстве. Выборы не состоялись, а ответом на действия чиновника стала всеобщая забастовка.

С тех пор Булыгин сошел с публичной политической арены и потерял былое влияние. Однако продолжал оставаться при дворе, формально числясь членом Госсовета по назначению, а еще через некоторое время возглавив Собственную Его Императорского Величества канцелярию по учреждениям императрицы Марии, вплоть до самой февральской революции 1917 года.

Логично, что преданного монархиста и друга царской семьи назначили ответственным и за подготовку главного семейного праздника – 300-летия Дома Романовых. Неудивительно и то, что Булыгин, обжегшись на молоке в 1905-м, решил дуть на воду в 1913-м. Царедворец очень боялся опростоволоситься во второй раз. Но еще больше переживал за императорскую фамилию, безопасность которой ему предстояло курировать на протяжении многих месяцев. Одно из совещаний по этой острой теме он и собрал в конце 12-го года в московском Кремле, где регулярно бывал, еще будучи губернатором.

Вдоль длинного стола расселись члены правительства – вплоть до премьер-министра Владимира Коковцова, а также представители Министерства двора, свитские чины, статские, военные, полицейские, жандармы и сотрудники Охранного отделения, посланники практически от всех возможных ведомств. Чтобы вольно или невольно не ошибиться при изложении собственных мыслей, Булыгин читал по бумажке:

– По данным из многих заслуживающих доверия источников, против государя императора Николая Александровича готовятся противоправные действия… – Спикер поднял глаза. – А по-простому говоря, покушения. И не только на его величество, но и на всю августейшую семью…

Булыгин обвел присутствующих взглядом – отдают ли они отчет его словам и степени опасности, грозящей царю и Отечеству? Кажется, отдают. После чего продолжил:

– А теперь узнаем, как обстоят дела, что называется, на земле… Заслушаем ротмистра барона фон Штемпеля, помощника начальника Московского охранного отделения и человека, который знает все процессы не понаслышке. Не ограничиваясь, разумеется, Москвой и Московской губернией, а в целом! Давайте, ротмистр, ваш выход. Что делается, чтобы на маршруте августейшей семьи не было случайных и тем более злонамеренных происшествий?

Следом поднялся офицер в синем жандармском мундире: высокий, плечистый, с бородкой под императора – в народе ее тогда звали «а-ля Николя». Он вынул из портфеля несколько