Зов Ктулху. Рассказы. Повести. - Лавкрафт Говард Филлипс

Тогда они показали первым людям маленьких идолов, и те обожествили их, прошептал Кастро. Идолов привезли на землю с темных звезд давным-давно, в незапамятные времена. Этот культ умрет, лишь когда звезды расположатся в нужном порядке, а его жрецы поднимут из склепа великого Ктулху и возродят его законы. Это время легко будет узнать, ведь тогда человечество уподобится Властителям Древности. Оно забудет о добре и зле, о морали и прежних законах. Властители научат этих диких, свободных людей радоваться жизни. Они полюбят вкус крови и станут без страха, с веселыми криками, убивать друг друга. Земля запылает в яростном огне экстаза и свободы. И если мы будем строго следовать ритуалу, то оживим память о древних обычаях, поможем сбыться пророчеству и вернем на землю наших богов.

В былые времена посвященные говорили во сне с Властителями Древности, но потом что-то случилось. Огромный каменный город Р’лайх с его монолитами и склепами погрузился в пучину, и глубокие воды, не пропускающие мысли, разорвали призрачную связь. Но память не умирает, и жрецы верят, что город вновь поднимется на поверхность, когда звезды расположатся в нужном порядке. Черные духи земли выйдут из недр и всплывут со дна забытых морей. О них уже давно ходят слухи, заметил Кастро и оборвал себя. Он боялся даже упоминать об этих смутных тенях, и никакие уговоры на него больше не действовали. Старик умолчал и о том, какого роста эти Властители Древности. Но о культе он все же сказал, хотя и не слишком внятно. Кастро полагал, что он зародился в аравийских пустынях, где до сих пор таится и грезит не разрушенный за тысячелетия город Айрем с его прекрасными колоннами. Культ не похож на магическое искусство древней Европы, и, кроме немногих посвященных, о нем никому не известно. На него нет ни ссылок, ни намеков ни в одной книге, хотя бессмертный китаец обмолвился о недоступном простым людям двойном смысле «Некрономикона» безумного араба Абдулы Альхазреда и процитировал загадочное двустишие:

Его рассказ произвел глубокое впечатление на Леграсса, однако инспектор успел многое узнать и воспринял его спокойно. Он спросил старика об истоках культа, но не добился успеха. Очевидно, Кастро не покривил душой, заявив, что не вправе разглашать тайну. Ученые из Туланского университета также не смогли просветить инспектора и разъяснить ему образное значение фетиша. Теперь полицейский обратился к виднейшим специалистам страны. Одна нить потянула за собой другую, и ему посчастливилось выслушать гренландскую быль профессора Уэбба.

Рассказ Леграсса вызвал живой интерес у всех участников конференции, а статуэтка подтвердила его подлинность. Ученые высказывали свое мнение о древнем культе в частной переписке, однако в прессе о нем почти не упоминалось, да иного я и не ждал. Им хотелось уберечься от шарлатанов и всевозможных измышлений, и они соблюдали осторожность. Леграсс на время отдал фигурку профессору Уэббу, но после смерти последнего она вернулась к нему, и я видел ее совсем недавно. Она и правда способна испугать, а в ее сходстве с барельефом Уилкокса невозможно усомниться.

Теперь я понял, почему моего дядю так взволновал странный сон скульптора. Он уже знал о результатах поисков Леграсса, а чуткий молодой человек не только увидел во сне идола и таинственные надписи, полностью совпавшие со статуэткой из болотистых лесов и гренландским фетишем, но и услышал по меньшей мере три точных слова заклинания сатанистов-эскимосов и метисов из Луизианы. Естественно, что профессор Энджелл не мог думать ни о чем, кроме тайны культа, и приступил к исследованию.

В глубине души я все еще подозревал Уилкокса в мистификации и подтасовке фактов, о которых он узнал какими-то окольными путями. Конечно, ответы корреспондентов, пересказ их снов в заметках и кипа газетных вырезок серьезно подкрепляли его позицию, но я привык мыслить рационально и, как мне кажется, пришел к трезвому выводу. Я внимательно перечитал дядину рукопись, сравнил выписки из трудов по теософии и антропологии с сообщением инспектора Леграсса о культе и отправился в Провиденс к скульптору. Мне не терпелось хорошенько отругать его за обман старого ученого.

Уилкокс, как и прежде, жил один в доме Флер-де-Лис на Томас-стрит. Особняк показался мне безвкусным подражанием бретонской архитектуре XVII века. Его свежеоштукатуренный фасад выделялся на фоне изящных зданий в колониальном стиле, и на него падала тень от лучшей георгианской колокольни Америки. Я застал скульптора за работой и сразу признал правоту его поклонников. Талант Уилкокса был очевиден, глубок и тонок. Уверен, что в будущем его назовут одним из великих декадентов. Он воплощал в глине, а после высекал в мраморе свои ночные видения, подобные тем, что создавал в прозе Артур Макен, а в стихах и живописи – Кларк Эштон Смит.

Темноволосый, худощавый и несколько неряшливый с виду, он неторопливо повернулся, когда я постучал в дверь, и спросил, что мне надо. Я представился, и он проявил ко мне определенный интерес. Как-никак мой дядя первым стал изучать странные сны скульптора и возбудил его любопытство, хотя ни словом не обмолвился Уилкоксу о своих исследованиях. Я тоже умолчал о них, ограничившись тонкими намеками.

Вскоре я убедился в его полной искренности. Он без утайки рассказал мне о своих снах. Они вырывались из глубин подсознания и постоянно подпитывали его творчество. Он показал мне статую, по сути многократно увеличенный барельеф, и ее жуткие очертания заставили меня вздрогнуть от мрачного предчувствия. Уилкокс не упоминал, видел ли он ее образец наяву или только во сне, но его руки бессознательно вылепили контуры. Несомненно, он говорил в бреду об этой движущейся глыбе. Скульптор ничего не знал о тайном культе, его смутили дядины расспросы, но я уже в который раз подумал, что видения были навеяны ему какой-то книгой или картиной.

Он рассказывал о своих снах ярко и образно, как настоящий поэт, и я словно воочию увидел циклопический город из скользких зеленых камней (по странному выражению Уилкокса, вся его геометрия была неправильна) и услыхал полубезумный зов из-под земли: «Ктулху фтагн, Ктулху фтагн».

Эти слова были частью страшного заклинания о мертвом Ктулху, грезящем в каменном склепе в Р’лайх. Признаюсь честно, они растрогали меня, и я не смог скрыть волнения. Однако Уилкокс когда-то слышал культовое пение, а потом забыл о нем. Разве упомнишь все прочитанные книги и прежние видения? Впоследствии богатое воображение скульптора вытолкнуло эти образы на поверхность сознания, они явились ему во сне, и он воплотил их, создав барельеф и жуткую статую. Если это и был обман, то очень невинный. Просто Уилкокс легко возбуждался и ему не хватало выдержки. Мне никогда не нравились люди подобного типа, но я старался сохранять объективность и отдал должное его таланту. Мы расстались вполне дружески, и я пожелал ему успеха.

Все связанное с культом продолжало притягивать меня, как магнит. По временам я видел себя знаменитым ученым, выяснившим, как и когда он зародился. Я посетил Новый Орлеан, познакомился с Леграссом и другими участниками полицейского рейда, осмотрел страшную статуэтку и даже расспросил уцелевших пленников-метисов. Никаких дополнительных подробностей я не узнал, но рассказы очевидцев вновь воодушевили меня. Я чувствовал, что близок к разгадке реально существовавшей, потаенной и очень древней религии, и это открытие сделает меня известным антропологом. Но я считал и сейчас считаю себя материалистом и отрицал совпадения снов как чистую выдумку. Сообщения в газетах, которыми так дорожил профессор Энджелл, тоже не внушали мне доверия.

Я руководствовался опытом, а не интуицией, но одна догадка долго не выходила у меня из головы. Боюсь, что мой дядя умер не своей смертью. Он упал на узкой крутой улочке, столкнувшись с моряком-негром. Известно, что рядом, у берега, вечно околачивались метисы из разных стран. Я не забыл о смешанной крови и пиратстве идолопоклонников из Луизианы и не удивлюсь, узнав об отравленных иглах или других изощренных способах убийства. Ведь они верят в свои ритуалы и привыкли уничтожать чужаков. Правда, Леграсс и его подручные остались целы и невредимы, но моряк, видевший остров и Ктулху, недавно погиб в Норвегии. Возможно, какой-то злодей услышал об исследовании моего дяди и рассказе скульптора? Я думаю, профессор Энджелл умер оттого, что слишком много знал и хотел выяснить еще больше. Время покажет, удастся ли мне продолжить его поиски и что ждет меня на этом пути.