Убийство на Неглинной - Фридрих Незнанский

– За сохранение традиций! – Таков был тост. Первый и последний, потому что Грязнов хоть и всем начальникам начальник, а был сегодня еще за рулем. Что же касается старшего следователя по особо важным делам, то ему предстояла дорога… при известном желании даже в обществе. Нет, лучше спать. Однако уже выходя из вагона и покидая несколько осоловевшего друга, Вячеслав Иванович счел за нужное представиться кокетливой проводнице полным своим званием и намекнул, что за симпатичным пассажиром из третьего купе особый пригляд нужен: соседа желательно не подселять, чайком крепеньким угощать и, может, компанию составить, чтобы ехать веселее. Все понимала смешливая женщина, ну прямо-таки настолько все, что Грязнов прерывисто вздохнул и посетовал, что сам поехать в Питер не может.

– А за чем же дело-то стало? – завлекательно удивилась она.

Не стал объяснять Грязнов, что загрустил он по молодости, когда можно было вдруг сорваться, увязаться за юбкой, а после докладывать начальству о необходимости проверить там «одного подозрительного типа». Ну и как? Проверил, оказался совсем посторонний, но так похож, зараза, что… и так далее. И самому приятно, и то же начальство не в претензии: не ошибается тот, кто ни черта не делает. Да, было, все было…

Проводница заглянула, когда публика наконец утихомирилась. Увидев, что пассажир, за которым пригляд требовался, даже пиджака не снял и о сне, похоже, не помышляет, принесла чайку, не отказалась и от рюмочки. А после разговор завела – легкий, ни к чему не обязывающий, просто за жизнь. Узнав, что Александр – важный следователь, тут же кинулась последние питерские новости выкладывать. Вот недавно директора порта застрелили, прямо, говорят, в собственном подъезде… А вчера, по радио слышала, нового вице-губернатора! Жуть берет! И вообще, где ж это видано, что после двенадцати на улицу не выходи? А как выйдешь, тогда страсть как боишься – либо прибьют, либо изнасилуют!

Действительно, сплошная жуть для симпатичной женщины. Но последнее она произнесла с таким внутренним волнением, что Турецкий усомнился в искренности ее страха. К месту и анекдот вспомнился, коим Александр не преминул поделиться с Олечкой – так звали проводницу.

Пошутили, посмеялись, Ольга поблескивала глазками, подергивала узкими плечиками. Но, заметив, что пассажир поддерживает болтовню уже больше из вежливости, мило забеспокоилась:

– Спать бы вам лечь, Александр Борисович, вид у вас усталый.

И ушла. Правда, хорошая, симпатичная женщина, подумал Турецкий, блаженно закрывая глаза. И как их Славка угадывает!

Проснулся, когда за окном только начало светать. Сколько ж проспал? О, седьмой час уже! Нормально для здорового мужика. Вышел в коридор – вагон еще не проснулся. Посмотрел в расписание: позади осталось, надо понимать, Чудово. Ну что ж, пока народ не начал шастать, можно спокойно побриться и вообще привести себя в божеский вид.

– Что не спите? Рано еще. – Обернувшись, увидел Ольгу, мокрым веником подметавшую ковровую дорожку.

– Да вроде выспался… а так просто валяться в койке как-то непривычно, – и усмехнулся, поняв, что сказал двусмысленность.

– Та-акой мужчина и не может себе дела найти? Ни за что не поверю, – хихикнула она.

– Ах, Ольга, Ольга! – деланно вздохнул Турецкий и почувствовал, что, во избежание окончательной потери лица, обязан немедленно почистить зубы, поскольку вчерашний густой «выхлоп», как выражаются водители, может привести в смятение традиционную питерскую интеллигенцию… если таковая еще осталась. А с другой стороны – куда ей деться? Не все же стали братками!…

Через некоторое время Александр Борисович уже стоял с подстаканником в руке у окна в коридоре, наблюдая, как вместе с рассветом оживают придорожные деревеньки, полустанки, станции, куда бегают пригородные электрички, – Ушаки, Тосно, Саблино…

Сам собою возник в памяти вчерашний разговор. Они сидели за барьером, в углу ближайший занятый стол, из-за невеликого наплыва желающих, был в десятке метров, и говорить можно было без оглядываний по сторонам.

Костя рассказывал о дневном, весьма узком, совещании у генерального, который буквально только что отдал распоряжение о производстве служебного расследования по поводу очередной утечки оперативной информации о факте задержания убийц председателя Фонда инвалидов Афганистана. Самое неприятное заключалось в том, что подобные утечки не случайные. Они – результат целенаправленной работы криминалитета, щедро оплачивающего нужную информацию и зачастую сводящего на нет общие усилия правоохранительных органов. Пока власти обсуждают вопросы необходимости своевременного усиления дальнейшей борьбы с оргпреступностью, последняя практически всем цивилизованным миром рассматривается – с ужасом – как альтернатива государственной власти в России.

Конечно, ничего нового на совещании сказано не было, просто появилась некоторая официальная определенность. Да, видно, еще до генерального, кажется, дошло, что его постоянные обещания быстрых и решительных действий, похоже, не удовлетворяют первых лиц в государстве. А раз так, то возможны и некие неожиданные, а порой и непредсказуемые действия с их стороны, направленные на так называемое традиционное «дальнейшее улучшение и усиление». Что бывает в результате, всем достаточно хорошо известно. И как обычно, первыми полетят именно те головы, которые хоть что-то понимают в деле. Так было, так есть и так будет. Грустно, господа…

– Как интересно, – заметил Турецкий, – вот уж не подумал бы, что именно мне предложат роль одного из спасителей авторитета Генпрокуратуры.

– С чего ты взял? – хмыкнул Меркулов. – Из тебя мессия, как…

– Ну чего ж ты? Продолжай, начальник! – не обиделся Турецкий на возможное сравнение. – Скажем, как из дерьма – пуля, подойдет?

– Нет, я о тебе более высокого мнения. И это – не комплимент. Просто, Саша, из нашего большого и, как было принято еще недавно гордо произносить, дружного коллектива я могу сегодня выделить весьма немногих, кому полностью доверяю. Ты – среди них. И эта моя вера известна, как я понял, нашему президенту. Мне лично нравится такая ситуация. Ты еще относительно молод, четыре десятка – не Бог весть какой возраст, значит, имеешь перспективу. Сегодня ты работаешь на время, понимаешь? Но настанет момент, когда время станет активно работать на тебя. И я хочу этого дождаться. Поэтому спасителя изображать из себя не надо, а вот помочь понять им (Костя поднял указательный палец к потолку) ху из ху – вот такая задачка, она для умных. Радуйся, что выбор пал и на тебя. Думаю, что если события станут развиваться по уже известным схемам, нам придется создавать службу безопасности, подобную тем, что уже имеют ФСБ, МВД, внешняя разведка и некоторые другие структуры.

– Ну, в этом смысле те же «крестные отцы» нас давно опередили.

– Поглядим, поглядим, – с непонятной таинственностью пробормотал Меркулов. – И последнее, как информация к размышлению. Ровно через двадцать минут после окончания совещания мне позвонил один из твоих, – он кивнул на Грязнова, – министерских начальников, неважно кто, и сказал буквально следующее: ну что, решили наконец, как бороться с утечками? Может, нас, грешных, просветите? Каково? А ведь сидевших у генерального за столом я могу пересчитать по пальцам двух рук.

– А что в этом удивительного? Недаром немцы говорят: знают двое, знает и свинья. Ищи свинью, Костя, которую вам, наверху, кто-то очень ловко подложил.

По вагону прошла Ольга, задела плечом Турецкого, обернулась, подмигнула по-свойски:

– Нормальный вид. Может, еще чайку налить?

– Спасибо, голубушка, – неожиданно для себя с меркуловской интонацией сказал Александр Борисович. Он не собирался копировать шефа, получилось само собой, но реакция была неожиданной: веселость, разбитную игривость проводницы как языком слизнуло. Она вдруг погрустнела, как-то неловко, стеснительно на миг прижалась к его плечу и вздохнула:

– Ох, родненький мой… ничего, обойдется…

Вот так, бывало, маленькая Нинка – подойдет, поглядит исподлобья и ткнется головкой в грудь: это она к папуле с лаской тянется. Теперь уже редко так бывает, нет у папы выходных…

Чертов Костя! Ведь так вот, дуриком, и сам в деда превратишься! И будут девушки тебя понимать, но уже не в том смысле, что прежде. И если иная и припадет к твоей груди, то уж вовсе не для того, чтобы разбудить шальной блеск в глазах, а вот эдак – посочувствовать и, может, пожалеть. Женщины вообще чутко чувствуют, когда у мужика в душе непорядок. И ничем, никакой внешней беззаботностью этого не замаскируешь. А вот у того же Кости – при всех его великих сложностях и в «конторе», и по части здоровья – у него – стабильность. И эта его возрастающая вальяжность, его неубывающая человеческая добротность – она тоже от стабильности. Семейной, нравственной…