Токсичная кровь - Евгений Сухов

— Значит, это мы мидиями отравились? — всполошился мужчина, поглядывая на свою супругу.

— Вы, может быть, и мидиями, — заметил больной, на кровати которого сидела молчаливая девочка-подросток. — А я моллюсков этих никогда не ел и не собираюсь пробовать.

— И я не ел и не собираюсь, — громко произнес старик Храмов. — Пусть их буржуи едят и разные там моральные и физические извращенцы…

— А при чем тут моральные и физические извращенцы? Да мы с супругой и ели-то их всего третий или четвертый раз в жизни, — оправдывающимся тоном произнес мужчина. — И никакие мы не извращенцы.

— И не буржуи, — добавила его супруга.

— Не обращайте на него внимания, — сказал молодой парень, к которому пришла женщина с хозяйственной сумкой. Он приподнялся на кровати и посмотрел в сторону старика Храмова. — Этот дед — сам по себе уже очень ядовитая личность. От одного разговора с ним запросто отравиться можно. Весь ядом изошел. Сам себя и отравил. Его половина Измайлова знает как склочника и клеветника…

— Да что ты мелешь, сопляк! — не выдержав, повернулся к нему Лавр Михайлович и буквально стал испепелять взглядом парня. — Это я-то склочник и клеветник?! Что, у тебя и факты конкретные есть, что я на кого-то напраслину возвожу? — Не дождавшись от парня ответа, он продолжил свой возмущенный монолог: — Да тебя еще и в помине не было, когда я уже за фрезерным станком стоял, изготавливая детали для нужд родной Советской страны. И страна тогда была — не чета этой, что сейчас. Порядок был всюду. А страха не было. Совесть в людях была и стыд, и не хапал каждый всяк себе по самое горло. И все нашу страну уважали и боялись.

— Это правда, — подал голос седой мужчина у стенки. — Такую державу потеряли! Взять хотя бы тот же самый многострадальный Донбасс. Разве в советское время стали бы опасаться каких-то санкций? Или Америку, к примеру? Ввели бы войска и навели порядок.

— Простите, а где вы ели мидии? — спросил я мужчину, который отмечал с супругой годовщину свадьбы в ресторане.

— Ресторан называется «Тонкая штучка». Он на улице Первомайской, — ответил он.

— Позвольте узнать, как вас зовут и ваш адрес, — попросил я.

— Да ради бога! Та же улица Первомайская, дом четыре. Большая такая п-образная «сталинка». А зовут меня Слепнев Борис Анатольевич. Москвич, сорок один год.

— А ваше имя и адрес, будьте добры? — обратился я к парню.

— Самохин Сергей. Верхняя Первомайская, дом сорок четыре, — ответил парень. И, предвосхищая мой следующий вопрос, добавил: — Частный предприниматель. Мидий, перед тем как попасть сюда, не ел, хотя и пробовал их пару раз. Не понравились. Не наша эта еда, не русская. Желудок к ней не привычен. А обедал я щами со сметаной и пюре с котлетами, что приготовила моя мама. Ужинал жареной картошкой со свининой, также домашнего приготовления, пил домашний квас. Прихватило где-то в десять вечера или около того. Два часа после этого провел в туалете практически безвылазно. Потом мама вызвала «Скорую помощь»…

— А вы? — обратился я к седому мужчине. За него ответила пожилая дама: — Мой муж — владелец фармацевтического центра. Его зовут Черкасов Вадим Афанасьевич. Живем мы на Сиреневом бульваре, дом двадцать восемь. На ужин ели овощной салат…

— Со сметаной, — добавил Вадим Афанасьевич и опять тяжело задышал.

— А ваше имя и адрес можно узнать? — спросил я мужчину, на кровати которого сидела безмолвная девочка-подросток.

— Отчего же нельзя, можно, — сказал мужчина и приподнялся, что для него было, очевидно, не просто, поскольку он сморщился от боли. — Живу я с дочерью на Девятой Парковой, дом сорок. Работаю продавцом на продовольственном рынке, что на пересечении Сиреневого бульвара и Пятнадцатой Парковой. Зовут меня Александр Иванович Кондратенко. Обедал я вчера всухомятку, ел с черным хлебом полукопченые колбаски «Охотничьи» по триста десять рублей за кило и запивал бочковым пивом. Свежим, кстати сказать, пивом. На ужин ели вместе с дочерью, салат из помидоров и огурцов с луком и подсолнечным маслом. Как поел — сразу прихватило: тошнота, понос, голова заболела страшно, потеть начал, будто у меня температура градусов под сорок. А вот дочери, слава богу, ничего…

— Спасибо, — сказал я, обращаясь ко всем присутствующим.

— Мне кажется, я вас знаю, — вдруг сказала пожилая дама, супруга Вадима Афанасьевича Черкасова. — Это вы ведь в прошлом году вели журналистское расследование по убийству заведующего экспериментальной лабораторией Рудольфа Фокина в Институте неврологии имени Кожевникова при МГУ? И с вашим прямым участием был найден и уличен убийца, которым оказался замдиректора по науке. Кажется, ваш телеканал называется «Авокадо», верно?

— Все так, — скромно ответил я.

— А теперь вы ведете расследование наших отравлений?

— Да, у меня от начальства именно такое поручение.

— Тогда вы и правда можете помочь. Покажите всей Москве, какое безобразие тут творится. Мой муж уже почти сутки лежит, а кроме промывания желудка, никакой помощи не получил. Ну, кровь еще на анализ взяли. И мочу. А где результаты анализов? И будут ли они вообще?

— Я думаю, что скоро специалисты определят, чем конкретно отравились ваши родственники, — сказал я. — А я со своей стороны обещаю, что проблема отравлений в Измайлове станет достоянием как можно большего числа москвичей. После чего, уверяю вас, уже никому не удастся эту проблему замолчать или как-то утаить, если чиновниками от медицины будет поставлена такая задача.

— Прессе рот не заткнешь! — неожиданно высказал свое мнение старик Храмов. — Пятая власть! Слава богу, прошли те времена, когда нам рты затыкали. Сегодня мы имеем право открыто заявлять об имеющихся недостатках и творящихся безобразиях!

— Скажите, а поснимать вас я немного могу? — спросил я, обращаясь ко всем присутствующим.

— Давай, коли надо…

— А что, снимай, язви их в душу…

— Только ракурс возьми… какой-нибудь, получше…

В следующей палате лежали тяжелые больные. Под одной из коек убирала грязновато-коричневую поносную лужицу женщина в белом халате, совсем не похожая на нянечку или медсестру. Очевидно, это была супруга больного мужчины, лежавшего с закрытыми глазами в синих ободках и судорожно хватавшего ртом воздух. Приставать с расспросами к этой женщине я не стал: ей хватает забот и без меня…

Другому больному, пузатому мужчине с клочками пушистых волос на шишковатой голове, меняли постельное белье. Две женщины сначала поворачивали его на один бок, потом на другой, вытаскивая из-под него промокшую простыню. Новую стелили так же. Мужчина пучил глаза, полные тоски и стыда, и пытался хоть как-то помочь женщинам, но у него ничего не получалось: телом своим он практически не владел.

Третий больной, у которого посетителей не было, то ли спал, то ли пребывал в полном беспамятстве. Линолеум под его койкой был весь в грязных разводах. В общем, запашок в палате стоял еще тот.

Но что делать, работа!

Поговорить мне удалось только с четвертым больным в палате. Звали его Геннадием Васильевичем Бабушкиным. Проживал он, естественно, в Измайлове, на одной из Парковых улиц, и работал на «Мосфильме» декоратором. Рядом на его койке сидел его брат, Елизар Васильевич Бабушкин, администратор съемочной площадки. Оба брата ужинали вчера дома остатками борща, только Геннадий Васильевич ел борщ со сметаной, а Елизар Васильевич — без оной.

— Скрутило разом, — поведал мне свою незамысловатую историю Геннадий Васильевич. — После того как я седьмой раз побывал в туалете и понял, что со мной чего-то не то, брат вызвал «Скорую». Никогда так еще… не поносил. Знаете, а это, оказывается, еще хуже зубной боли. Ее еще как-то можно забить таблетками, настоями, водкой, наконец. Понос перебить, увы, ничем нельзя. А если еще такое случится не дома, а где-нибудь в дороге, например, в поезде, то это самая настоящая беда!

— А больных из соседней палаты вы видели? — спросил я.

— Да, видел, — ответил Геннадий Васильевич.

— А знаете кого-нибудь из них?

— Нет, никого не знаю. Даже не встречал.

— Значит, вы грешите на сметану?

— А больше грешить не на что. Возможно, испортилась, какая жара стояла! Думаете, у хозяина магазина рука поднимется, чтобы ее выбросить? Ни за что! Он лучше втихую кому-нибудь ее впарит! Все остальное мы с братом ели одинаковое: борщ, хлеб… Помидоры мясистые были, очень хорошие… Чай пили с печеньем. Единственная разница — сметана. Елизар просто забыл про нее и не положил в суп. Тем и спасся. А то сейчас лежал бы здесь, со мной на пару.

Его брат лишь грустно качнул головой.

— А где вы покупали сметану? — задал я новый вопрос.

— В продуктовом магазине «Изобилие» на Измайловском бульваре, — охотно ответил Геннадий Васильевич. — Там всегда все свежее…