Романтика. Вампиры - Триша Телеп

Он взял мою руку, его глаза светились нежностью и теплом.

— Мне очень жаль, Миранда. Теперь вы не сможете преподавать. У вас больше нет документов.

От ужаса у меня даже легкие сжались — перевести дух невозможно.

— А как же все годы в университете?

— Ушли безвозвратно. — Его губы плотно сжались. — Придется забыть прошлое и все начать заново. С чистого листа. Скоро вы узнаете о себе такое, о чем раньше и не помышляли.

Словно желая показать, как это здорово, губы Люка изогнулись в улыбке, которая не затронула глаз. Но меня это заставило усомниться в радужности происходящего…

Я посмотрела в окно, на песок, океан и бесконечную линию горизонта. И подумала о маме, на носу которой красуются старомодные очки; представила себе, как она обращается к отчиму со словами: «Я всегда ей говорила, что это до добра не доведет». Подумала о сестрах, которым, может, станет горько, что я ушла первой, оставив им разборки с матерью. Подумала о своих студентах, смакующих громкий скандал и личность Коннора Блэка, который напал на их неказистую староватую профессоршу, вместо того чтобы выбрать жертву среди них, юных и соблазнительных. Поставят ли им всем автоматом пятерки по ее предмету? Или декан факультета Бет Хинкл примет на себя обязанности и все вернется в привычную колею?

От всех этих мыслей у меня голова пошла кругом. И даже почудилось, что нервы, напряженные до предела, стали издавать похожий на гудение звук. Или мне все показалось — от голода?

Я повернулась к Люку со словами:

— А чем тут у вас кормят? Есть хочется.

За обедом, состоявшим из куска мяса (недожаренного) и картошки (приправленной чесноком), который Люк сам принес в мою комнату, я узнала много нового о нас, вампирах. Что чеснок вполне можно употреблять — это доказывало вкуснейшее блюдо из картофеля. Что солнечный свет не сжигает нас дотла. Что у нас нет иммунитета к смерти и что мы все-таки уязвимы. Мы не стареем, и наши клетки обладают удивительной жизнестойкостью, но мы можем истечь кровью и умереть от повреждений. А что касается душ, кто знает? Кто может сказать, что случается с человеческой душой? В этом плане у вампиров и людей много общего.

— Справедливо. — Я вытерла рот, доев последний кусочек мяса, и откинулась на спинку стула. — Значит, мы совсем как обычные люди, только…

— Не стареем. И нам позарез нужна кровь. — Кусочком хлеба Люк собрал остатки мясного сока, отправил его в рот и улыбнулся, смакуя еду, словно подтверждая свои слова. — Эту тягу мы контролируем с помощью специальной диеты.

— Недожаренное мясо? — Я подняла бровь.

Он покачал головой:

— На завтрак у нас овсянка. С кровью.

— Фу! — с омерзением поежилась я.

— Привыкнете, уж поверьте. — Когда он улыбался, в уголках его глаз собирались морщинки. Намек на возраст?

— Верю. Так скажите мне… — Я подалась вперед, устроив подбородок на руке, внезапно заинтересовавшись всем, что касается Люка. Утолив голод, мне захотелось чего-то еще. — Сколько вам лет, доктор Джеймсон?

— Достаточно для того, чтобы распознавать сигналы.

— Сигналы? Какие сигналы?

— Тело подает сигналы. Несмотря на прогресс, мы столь примитивны под кожей.

Я ничего не имела против того, чтобы пообщаться с Люком на первобытном уровне. И отметила:

— Ага, вот! У вас глаза загорелись. Значит, даже вы подвержены примитивным сигналам.

Он встал и подошел к журнальному столику, взял открытую бутылку вина и наполнил сначала мой бокал, потом свой.

— Вы слишком молоды, чтобы себя контролировать. Но скоро это чувство овладеет вами.

— Едва ли. — Говоря это, я почувствовала, как мои губы сами собой сложились в коварную и притворно-наивную улыбку. — Просто я пытаюсь узнать вас получше, Люк.

— Вижу. — Его взгляд проследовал за рукой, которой я теребила вырез свитера. — Уверен, мы могли бы узнать друг друга весьма неплохо к тому времени, как сядет солнце.

Засунув руки в карманы брюк цвета хаки, он самоуверенно стоял передо мной, выпрямившись во весь рост, позволяя мне оценить его поджарую, мускулистую фигуру. Белый халат он снял перед обедом. Светлые кудри касались воротничка голубой рубашки-оксфорд, под которой скрывались широкие плечи. Мощная грудь сужалась в тонкую талию, пресс наверняка кубиками, а то, как на нем сидели штаны, не оставляло сомнений в том, что бедра у него были мускулистые. А что между всем этим? С бокалом в одной руке я встала и подошла к нему, чтобы указательным пальцем свободной руки прикоснуться к коже между воротничком и линией волос. Его пульс выстукивал неистовую барабанную дробь. Люк отпрянул.

— Вот почему мы изолируем новичков. — Он обошел вокруг меня и взял свой бокал, одним махом выпил половину и снова поставил на стол. — Вам так хочется испробовать свое мастерство.

— Мастерство? Так, значит, я наделена сверхъестественными возможностями?

Он расхохотался низким роскошным смехом, эхом пронесшимся по моим жилам:

— Сверхъестественным напором — это уж точно.

— И нам отказывают в удовольствии развлекаться? — Я надула губы, как непослушный ребенок.

Он посмотрел на меня:

— Пока что да. — Его слова указывали на временный запрет обретения желаемого, но шарящий по мне взгляд из-под тяжелых век говорил о чем угодно, только не об отказе. — До тех пор, пока вы не узнаете себя немного лучше.

Я рискнула пойти на контакт, приблизившись к нему вплотную — так, что сосками коснулась его груди, и заглянула в притягательную глубину янтарных глаз:

— Быть может, я смогу найти себя благодаря тому, что сперва узнаю получше тебя?

— Хочешь узнать меня? — (Я чувствовала его дыхание.) — Я был еще подростком, когда он меня обратил.

— Он? — Наши взгляды встретились. — Тебя обратил мужчина?

— Угу, — кивнул он. И его руки скользнули вверх по моим рукам. — Это случилось при дворе «короля-солнца».

— Людовика Четырнадцатого? — На мгновение я отвлеклась, когда меня обдало жаром от его прикосновения, и я задалась вопросом: правильно ли я поняла?

— Мой отец, англичанин, придворный при Карле Втором, умер за шесть месяцев до помолвки Генриетты, сестры Чарльза, с братом короля Филиппом, герцогом Орлеанским. В окружении Генриетты было мало опытных женщин, поэтому к ней попала моя мать, к тому времени ставшая вдовой. Я был единственным сыном, и она взяла меня с собой.

— Ко двору Луи Четырнадцатого? — Мое сердце бешено стучало. Обалдеть! Мне всегда нравилось находить достойные первоисточники, и вот теперь один из них стоял прямо передо мной! — Значит, ты оказался в Париже?