Память (из романа-эссе) - Владимир Чивилихин

На воле он продолжал разрабатывать идеи, занимавшие его в крепости; и следует, наверное, хотя бы коротко сказать, что же такого особенного сделал в науке шлиссельбургский узник. Прежде всего поражает энциклопедичность интересов и знаний Николая Морозова. Астрономия, физика, астрофизика, математика, химия, физиология, биология, филология, метеорология, история народов, наук, культур и религий, геофизика, научный атеизм - вот далеко не полный перечень того, чем он профессионально занимался.

Неспециалисту даже трудно представить себе объем научного материала, творчески освоенного Н. А. Морозовым, значение его открытий. Перечислю хотя бы те из них, что признаны сегодня в качестве приоритетных. Первым в астрономии узник Шлиссельбурга высказал догадку о метеоритном происхождении лунных кратеров и малой сопротивляемости межзвездного светоносного эфира. Возражая самому Д. И. Менделееву, впервые в мировой науке разработал научную теорию о сложном строении атомов и их взаимопревращаемости, первым доказал существование инертных газов и нашел им место в периодической системе элементов, первым в мире объяснил явление изотопии и радиоактивности, объяснил причины звездообразования, стал первооткрывателем многих явлений в метеорологии, нашел новый метод алгебраических вычислений, впервые в химической науке разработал идею ионной и ковалентной связи, первым в истории биологии дал математическое обоснование процесса естественного отбора... Написал он также множество научных монографий на другие темы, в равной степени недоступных моему пониманию, зато я вспоминаю, как в студенческие годы прочел в Ленинке колоссальный атеистический многотомный труд Н. А. Морозова "Христос", вышедший из печати уже после революции. Это сочинение вообще не с чем, кажется, сравнить по энциклопедичности сведений, смелости аргументаций и логических построений, основанных на несовпадении астрономических явлений с знаменательными событиями античности; автор сосредоточился на создании, как он сам писал в предисловии к одному из томов, "исторической науки на эволюционных началах, в связи с географией, геофизикой, общественной психологией, политической экономией, историей материальной культуры и со всем вообще современным естествознанием".

"Христос" имел более точное авторское название - "История человеческой культуры в естественнонаучном освещении", и это есть первый и пока единственный в своем роде фундаментальный труд, преследующий цель диалектически связать историю людей и природы, все со всем. Тома "Христоса" выходили мизерными тиражами - до трех тысяч экземпляров, ныне совершенно недоступны даже очень любознательному читателю, который может составить себе некоторое представление об эрудиции и позиции автора по его большой статье, напечатанной в четвертом номере журнала "Новый мир" за 1925 год, - это был ответ ученого-энциклопедиста и блестящего полемиста на критику первого тома "Христоса" одним очень известным в те годы, но традиционно мыслящим исследователем...

О Николае Морозове написано немало статей, воспоминаний, диссертаций, только они рассыпаны по журналам, газетам, реферативным брошюрам, малодоступным широкому читателю старым изданиям. Правда, весь этот богатейший материал однажды обобщил Б. С. Внучков, выпустив хорошую книгу "Узник Шлиссельбурга", и я пользуюсь некоторыми сведениями из нее, давно уже тоже ставшей редкостью. Вышла она в 1969 году в Ярославле, где и разошелся почти весь ее десятитысячный тираж. Это была даже не капля в море, а молекула в сегодняшнем книжном океане - ведь только библиотек у нас в стране более трехсот пятидесяти тысяч!

Научное и литературное наследие шлиссельбургского узника составляет около сорока солидных томов. Подытоживая все сделанное Николаем Александровичем Морозовым, мы должны признать его научный и гражданский подвиг из ряда вон выходящим, особым явлением мировой культуры, символом мощи человеческого духа и талантливости русского народа, проявившихся в невыносимо тяжких, бесчеловечных условиях.

Николай Морозов свято верил в "человека воздушного". В Шлиссельбурге он написал фантастический рассказ "Путешествие в мировом пространстве", а по выходе из крепости с интересом следил за развитием воздухоплавания и авиации. И не только следил. Как это ни покажется нам необычным, дорогой читатель, пятидесятишестилетний человек, двадцать восемь лет пробывший в застенках, становится членом Всероссийского аэроклуба, изучает летное дело, конструкции тогдашних аэропланов и воздушных шаров, управление ими, получает звание пилота... и поднимается в воздух! Сохранился с тех лет фотоснимок среди стоек и растяжек аэроплана сидит бодрый старичок в очках. В усах и бороде таится улыбка. Кожаная форма пилота, шлем, наушники, руки без перчаток, готовые спокойно взяться за штурвал.

И вот первый полет в небе Петербурга! Он прошел благополучно, однако не обошлось без печального курьеза. Охранка вообразила, что бывший "бомбист", теоретик и практик политического терроризма намеревался в этом полете низко пролететь над Царским Селом и сбросить на императорские апартаменты бомбу. Дома летчика ждала полиция, но оснований для ареста не обнаружила. Потом Морозов не раз поднимался на воздушном шаре, наблюдал из гондолы и снимал специальным спектрографом солнечное затмение, стал председателем комиссии научных полетов и членом научно-технического комитета аэроклуба, читал лекции о воздухоплавании. Писал в газете, обращаясь к участникам первого перелета Петербург - Москва: "Да, наступает новая крылатая эра человеческой жизни!.. Воздухоплавание и авиация кладут теперь резкую черту между прошлой и будущей жизнью человечества... То, что вы делаете теперь, это только первые проявления вечных законов эволюции человечества".

И еще я вспоминаю его "Звездные песни", стихи, написанные в неволе и на воле. Более четверти века долгими ночами он рассматривал звезды в окошко своей камеры, они помогали ему жить и надеяться.

Скоро станет ночь светлее.

С первым проблеском зари

Выйди, милая, скорее

И на звезды посмотри!

"Заря" в поэзии народовольца Николая Морозова была тем же, чем была она для декабристов, Александра Пушкина, Александра Полежаева и Владимира Соколовского. Только у него эта прозрачная символика часто полнилась более определенным содержанием, которое несло время:

Вот и в сознаньи рассвет занимается:

Мысли несутся вольней,

Братское чувство в груди загорается.

Старых богов обаянье теряется,

Тускнут Короны...

После освобождения из Шлиссельбурга Николай Морозов не поверил в конституцию, которую обещал Николай II, как не поверили в нее, обещанную прапрадедом самодержца, декабристы, взявшиеся за оружие. Стихотворение саркастически называется "Гаданья астролога в Старой Шлиссельбургской крепости в ночь на 6 августа 1909 года":

Скоро, скоро куртку куцую

Перешьют нам в конституцию.

Будет новая заплатушка

На тебе, Россия-матушка!

И вот за эту и другие "звездные" песни, напечатанные в книжке, Николая Морозова снова сажают в крепость, на сей раз в Двинскую. Снова одиночка и снова работа! За год заключения он овладел одиннадцатым языком древнееврейским, написал три тома "Повестей моей жизни", полемическую атеистическую книгу "Пророки", несколько научных статей, ответил на множество писем, что шли к нему со всех концов России. В ее тысячелетней тяжкой истории не было, кажется, аналога этому чудовищному факту - один из самых светлых умов русского народа двадцать девятый год томился в застенке...

Удивительный все же был человечище! Вскоре после его освобождения началась первая империалистическая война, и шестидесятилетний Николай Морозов отправляется... в действующую армию. Оказывает первую помощь и выносит с поля боя раненых солдат, корреспондирует в газету. Во время одной из поездок на позиции его продувает на холодном ветру, и ослабленные тюремными болезнями легкие поражает жестокая пневмония. Нет, этот чудо-человек не погибает. Возвращается в родной Борок, что в Ярославской области, излечивается и предпринимает длительную лекционную поездку по Сибири и Дальнему Востоку. Омск, Барнаул, Томск, Иркутск, Чита, Хабаровск. Это была триумфальная поездка - его все и везде знали и любили, встречая как героя. Он же, под впечатлением встреч с сибиряками, писал с дороги Валерию Брюсову: "Не верю я, что с таким населением Россия будет долго еще плестись в хвосте остальных европейских народов..."

Кстати, Валерий Брюсов тоже стоит в ряду русских поэтов, вдохновляющихся звездным небом. Его творческое воображение пленяла, в частности, мысль о будущем могуществе человека, способного управлять полетом в космосе... всего земного шара!

Верю, дерзкий! ты поставишь

Над землей ряды ветрил,

Ты своей рукой направишь

Бег планеты меж светил.