Красный Клён - Алексей Иванович Соломатин

Моя карта памяти в стареньком фотоаппарате Canon 6D была заполнена прекрасными снимками города. Регистрацию на утренний рейс Turkish Airlines в Стамбул была пройдена онлайн. Даже успел написать статью о хостеле, в котором остановился на эти дни. Мне повезло, и статью одобрили, вернув залог. Моя поездка заканчивалась замечательно, кроме одного…

На душе было неспокойно, как будто что-то не успел сделать. Знаете, бывает так, когда всё хорошо, но чего-то не хватает…?! Старался не думать об этом, успокаивая себя тем, что просто слишком много пережил эмоций за эту поездку.

Близился вечер, солнце садилось, окрашивая красным закатным светом зеркальные стёкла небоскрёбов, которыми застроена большая часть Нижнего Манхэттена. Я только что прошёл мимо нового здания Всемирного торгового центра и направлялся по Визи-стрит в сторону Парк-роу. Эта улица плавно поднималась, и по ней можно было попасть на старинный Бруклинский мост. У меня в планах было перейти Ист-ривер по этому мосту и оказаться в Бруклине.

Было стойкое ощущение, что сейчас, покидая Манхэттен я больше не вернусь сюда в это путешествие. Может быть, поэтому мне было не по себе? Не знаю.

Пешеходная часть Бруклинского моста была очень оживлённой. Молодые девочки и мальчики, в основном азиатской наружности, делали селфи и снимали сторис на фоне закатных небоскрёбов Манхэттена с каменного моста. Этот мост конца 18 века изначально не был рассчитан на такое количество пешеходов, а сейчас его проход шириной в несколько метров был плотно забит людьми и велосипедами, снующими туда-сюда. Находиться на мосту было крайне некомфортно, и я постарался как можно быстрее его перейти.

На противоположной стороне Ист-ривера открылся впечатляющий вид на Манхэттен. Солнце уже заходило над его южной оконечностью и заливало приятным красноватым оттенком строгие гиганты-небоскребы, которые покорно смотрели на Бруклин.

Ист-ривер в районе Бруклинского моста сужается, и расстояние между берегами составляет около 300 метров. Когда вы стоите на стороне Бруклина в этом месте, создаётся впечатление, что огромные стеклянные и каменные исполины нависают над тобой.

Я поймал себя на мысли, что этот прощальный закат невероятно красивый. Город словно прощается со мной посылая эти красные лучи света в ответ на мое искреннее желание приехать в Нью-Йорк.

Около получаса я стоял на берегу Ист-Ривера и любовался прекрасным закатом. Солнце скрылось за горизонтом, и в небоскрёбах один за другим начали зажигаться огни. Я понимал, что совсем скоро стемнеет, и тогда я увижу настоящий ночной Манхэттен, каким его изображают на открытках и фотографиях разных лет.

Я медленно шёл вдоль набережной на север, останавливаясь время от времени, чтобы сфотографировать проплывающие по реке прогулочные катера, баржи и парусные лодки. В это время на Ист-ривер было очень оживлённое движение.

Красивый закат и хорошая погода побуждали владельцев больших и маленьких судов совершать прогулки по этой акватории Нью-Йорка в строну слияния с Гудзоном. Скорее всего эти многочисленные водные баркасики с туристами следовали до главной достопримечательности — Статуи Свободы, очертания которой были видны в мой объектив фотокамеры при большом увеличении.

Трудно сказать куда я шел. У меня не было конкретной цели, просто хотелось напоследок подольше побыть на берегу и насладиться этими масштабными видами вечернего Манхэттена.

Поднялся лёгкий ветерок. Я поднёс камеру к глазу, чтобы выбрать наилучший ракурс для следующего снимка. Но изображение оказалось тёмным, а по краям кадра было заметно какое-то движение.

Я посмотрел на объектив и обнаружил причину: сорванный ветер красный кленовый лист приклеился к объективу, закрыв его. Я аккуратно снял листок с линзы, но он оставил на ней след, испачкав её. Нужно было протереть линзу.

В моём рюкзаке была специальная кисть для таких случаев, но она лежала на самом дне, и мне нужно было где-то присесть, чтобы добраться до неё.

Осмотревшись по сторонам я увидел ряд скамеек обращенные в сторону Манхеттена. Над ними возвышалось дерево с ярко-красными листьями клена. Крона дерева шевелилась от порывов ветра и издавала звук, похожий на громкий шёпот. Скорее всего листок-одиночка, который замарал мой объектив слетел именно с этого дерева.

Под клёном на одной из скамеек двое мужчин вели беседу. Я направился в их сторону, чтобы сесть на соседнюю скамейку и заняться своей фотокамерой. По мере моего приближения я стал слышать отчётливую речь на русском языке с сильным американским акцентом.

Мне уже доводилось слышать подобный акцент от русских эмигрантов в различных городах Америки. Его сложно спутать с чем-либо другим. Наши бывшие соотечественники, говоря на русском языке, стараются делать это быстро, но из-за того, что они забывают многие слова, они также быстро и умело заменяют их английскими синонимами. В результате получается своеобразный русско-английский «винегрет» из фраз. Это звучит забавно, но смысл вполне понятен.

Хочу пояснить, как я обычно веду себя в подобных ситуациях. Я побывал во многих странах и везде встречал соотечественников: туристов или эмигрантов. Но я не стремлюсь показать, что понимаю русский язык, если в этом нет необходимости.

К такому решению я пришёл после нескольких долгих бесед, которые отнимали у меня много времени и сбивали с графика путешествия. Когда люди видят во мне «своего», они начинают задавать вопросы и иногда даже высказывать претензии, связанные с тем, что я приехал из их бывшей родины, откуда им пришлось уехать по разным причинам. Поэтому я стараюсь не вступать в разговор первым, а по внешнему виду сложно определить, откуда я.

Присев на соседнюю скамейку я занялся чисткой линзы. Пока искал кисть в рюкзаке и аккуратно протирал объектив я стал невольным свидетелем воспоминаний этих двух мужчин.

Это были отец и сын, о чем можно было судить по тому, что один из них называл другого «папа». Интересно, что сын обращался к отцу на «Вы», что придавало их разговору особую трогательность. Отец много расспрашивал о маме, которая живет видимо вместе с сыном в другом штате, а сын с неохотой отвечал дежурными фразами, что все у них хорошо. Мне сложно судить о возрасте, но сыну на вид было около 25–30 лет.

Наконец в их разговоре возникла пауза. Я к этому времени уже очистил камеру и сидел молча смотря на огни вечернего Манхеттена.

Вдруг сын резко спросил, не смотря на отца: “Папа, почему вы приехали в Америку и привезли меня сюда с мамой?” — На этих словах он обернулся в мою сторону, как будто адресовал вопрос не отцу, а мне. Я даже немного растерялся, но сделал вид, что не услышал его.

«Когда я был молод, — произнёс с небольшой паузой