Бывший 2. Роди мне сына (СИ) - Лина Коваль

В десять переодеваюсь в деловой костюм, затем уже по традиции приходит Оксана на грим, и я наконец-то пытаюсь расслабиться, вытянув ноги. Слава богу, утренний токсикоз меня не мучает, иначе к синякам прибавился бы ещё зеленый цвет лица.

— Вера, — заглядывает в кабинет, который мы занимаем с несколькими коллегами, Ирина, наш редактор. — Обсудим сегодняшнюю тему?

— Да, давай, — киваю, шмыгая носом.

Оксана неодобрительно смотрит сверху и продолжает накладывать тон.

— Да ладно… Заболела?

— Это видимо беда всех беременных — будто воздуха не хватает, — отвечаю тихо.

— У меня так тоже было, — смеется Иришка. — Могу посоветовать хорошие капли, они хоть и гормональные, но справляются на «отлично».

— Нет, уж, — качаю головой, Оксана шипит над ухом. — С врачом посоветуюсь, пожалуй.

— О, первая беременность, Вера. Сразу видно. Ты, кстати, уже ходила на ковер к новому собственнику?

— Я? Зачем? — настораживаюсь.

Телецентр в последнее время стал зоной свободной от мыслей об Адриане Макрисе. Только здесь мне удавалось не думать о нем и обо всём, что случилось с нами. Но грек и сюда просочился.

— Ну как… Вознесенский там уже пару дней пороги обивает. Рассчитывает, что вернется в прайм вместо тебя.

Морщусь, получая полный негодования взгляд от Оксаны.

— Ты можешь сидеть спокойно, Стоянова? Мне тебе приходится в два слоя глаза делать, когда уже спать будешь нормально?..

— Прости, сегодня постараюсь, — улыбаюсь мягко и обращаюсь к Ирине. — И что Вознесенский? Успешно лебезит перед новым начальством?

— Главный его два раза принимал. Значит, успешно.

Поскрипываю зубами.

— Думаю, они подружатся.

После грима обсуждаем с Ириной приглашенных гостей, которые тоже готовятся к эфиру в соседней гримерке. Темы моего шоу чаще социальные или коммунальные, нежели политические. Несколько дней подряд мы обсуждаем затянувшийся капитальный ремонт в одной из районных больниц.

В студии обычно много активистов из числа жителей города, а сегодня ещё и из министерства здравоохранения прислали ответственного специалиста.

Звукорежиссер закрепляет микрофон, и я наспех пытаюсь выпить чай, не стерев помаду с губ. В животе неприятно урчит, словно напоминая, что завтрак я проигнорировала. Сна нет, еды по расписанию тоже, ещё и новый собственник «Медиа-холдинга» теперь будет глаза мозолить. Просто идеальные условия для вынашивания, черт возьми!

— Начинаем? — спрашиваю, заходя в светлую студию.

Приветливо улыбаюсь залу и поднимаюсь на сцену.

— Вера Михайловна, — растерянно проговаривает ассистент, разводя руками. — У нас изменения.

— Какие? — нахмуриваюсь, щурясь от света софитов. — Кто-то из гостей не пришел?

Заглядываю в бумаге на столе.

— Все пришли, — виновато озирается.

— Все пришли, Стоянова. Только зачем ты пришла? Не знаю, — слышу сзади голос Вознесенского.

Уничижительно осматриваю его внешний вид и непонимающе уставляюсь на Ирину.

— Прости, Вер, мы только что сами узнали, — пожимает плечами редактор. — Они хотят отснять программу сегодня с Вознесенским, чтобы замерить и сравнить рейтинги с тобой.

— Кто они? — игнорируя сопение Артемия спрашиваю.

Ирина виновато кивает наверх.

Студия наполняется какими-то неловкими покашливаниями, Марсель пожимает плечами, Оксана прикрывает рот ладошкой. Непонятно взявшийся откуда-то Шурик, мой бывший оператор, отворачивается.

Он… специально, да?

— Хорошо, — киваю, стараясь не потерять достоинство. С мертвенным спокойствием снимаю микрофон. — В конце концов, кто мы такие, чтобы спорить с начальством…

Глава 8

— Вера, не обижайся, пожалуйста, — стуча каблуками, бежит за мной Ирина. — Это всего лишь эксперимент. Ради понимания как быть дальше.

— Да пожалуйста, — негодующе восклицаю, залетая в кабинет.

Досадно стираю помаду салфеткой.

Лишить меня эфира! На Вознесенского променять!

— Никто не хотел делать ничего против тебя лично. Ты не думай. Стоянова, ты ведь лучшая.

— Да-да, — закатываю глаза. — Я так и поняла, Ир. Именно поэтому мне сообщили прямо перед эфиром, когда в студии яблоку негде упасть. Теперь каждый зевака в массовке в курсе, что меня, как ненужную мебель задвинули в угол. До лучших времен.

— Ну, прости, — чуть не плачет редактор.

— Ладно уже, — морщусь и машу рукой. — И не с таким справлялись.

В животе урчит, надо бы поесть и успокоиться. Как-то унять внутреннюю дрожь, всякий раз возникающую от вселенской несправедливости.

Мир несправедлив. К двадцати восьми годам пора бы смириться…

Когда Ира уходит, скидываю пиджак, оставаясь в шелковом серебристом топе на тонких бретельках, и потираю обнаженные плечи. Инстинктивно провожу рукой по животу. Подойдя к окну, приоткрываю его, чтобы получить порцию свежего воздуха и задумчиво смотрю на парковку за телецентром. Как бы я хотела оказаться сейчас подальше отсюда… От грека, диаспоры и его холдинга. Моя усталость, кажется, достигает максимальной отметки.

Вздрагиваю, когда вижу знакомую высокую фигуру.

Хмуро наблюдаю, как Адриан, пересекая парковку широкими шагами, направляется к своему новому автомобилю. Старый внедорожник, видимо, пострадал при взрыве.

Боясь быть застигнутой врасплох, изучаю широкие плечи и мощную спину, темный затылок. Безусловно, деловой костюм Макрису идет. Он, как и прежде, хорош. Но… будто другой стал. Движения резче, чувствуется внутренняя нетерпимость и напряжение.

Достигнув черного блестящего седана, Адриан открывает водительскую дверь и оборачивается, чтобы словно одинокими выстрелами столкнуться со мной взглядами.

Черт. Черт. Черт.

Обнимаю себя за плечи, чувствуя как никогда свою уязвимость.

Беременная, потерянная, голодная…

Можно было бы отскочить от окна и сделать вид, что меня здесь нет, но… пожалуй, это не в моих правилах, поэтому я принимаю черный, равнодушный взгляд и вкладываю в свой всё безразличие, что есть в моей рваной душе. Всё безразличие, на которое я способна, когда дело касается мужчины, чьего ребенка я ношу под сердцем.

Макрис усмехается.

Выходит как-то… зловеще, и я первая разрываю зрительный контакт. Адриан не кивает и не машет, естественно. Просто усаживается в автомобиль и срывается с места с оглушительным треском шин.

Мои руки безвольно опускаются, сжимаю пальцами прохладный подоконник,

Достаточно.

Он так мстит, да?

Мстит за то, что снова выбрала не его. Протянул свои длинные щупальца с пятого этажа и пытается меня сломить. Отнять главное — моё дело. То, чем я живу и чем себя обеспечиваю.

У моей мамы сложная форма болезни Паркинсона. Отец, окончательно сдавшись, регулярно выпивает до поросячьего визга. Журналистика — это единственное, что я умею, чтобы с помощью дорогостоящих лекарств держать под контролем коварную болячку. По этой же причине я не смогу просто так уехать из города, мне придётся… как-то договариваться.

И Адриан прекрасно это знает.

Только вот…

Ещё два месяца назад своим поступком он легко мог бы меня сломать. Фактически уничтожить. Сейчас же… Просчитался. За это время, оплакивая по ночам его смерть, я стала