Лучший из лучших - Уилбур Смит

– Скажите Черному Томасу, что Вернер Львиное Сердце готов сделать открытое предложение – передайте ему!

Предложение слегка изменило форму по дороге от забитого зеваками входа к адресату:

– Эй, Черный! Львиная Задница готов на открытое!

«Открытое предложение» гарантировало определенную сумму, и старатель имел право обратиться к другим скупщикам. Если никто не давал больше, то он возвращался к первоначальному покупателю и получал свои деньги, как договаривались.

Приятели подняли Черного Томаса на плечи, чтобы он посмотрел поверх голов. Счастливчик оказался маленьким, черным, как цыган, валлийцем с пивной пеной на усах. С певучим валлийским акцентом он выразил свое несогласие:

– Слушай, Львиная Задница, грабитель ты эдакий, да я скорее… – даже неотесанные старатели моргнули и фыркнули, услышав, что именно сделал бы Томас с алмазом, – чем позволю тебе наложить на него твои мерзкие лапы!

В голосе звенела горечь бесчисленных унижений и несправедливых сделок, которые он вынужден был заключить. Сегодня, завладев «обезьяной», Черный Томас превратился в короля копей – и пусть его правление скоротечно, он выжмет из своего положения все, что возможно!

Зуга так никогда и не увидел тот камень – и больше никогда не встречал Черного Томаса. К полудню следующего дня коротышка-валлиец продал алмаз вместе с «письмом» и отправился в долгое путешествие к югу, которое приведет его обратно домой, в более приятные и зеленые земли.

Зажатый между возбужденными потными телами заполнивших забегаловку посетителей, Зуга тщательно подыскивал собеседника – между тем кружки опрокидывались, голоса звучали все громче, шутки становились все грубее.

Зуга выбрал того, кто, судя по манерам и речи, был джентльменом и вырос на родине, а не в колониях. Старатель пил виски, и едва его стакан опустел, Зуга придвинулся поближе и заказал еще порцию.

– Очень щедро с вашей стороны, старина, – поблагодарил тот. Англичанину не исполнилось и тридцати, выглядел он весьма привлекательно, отличаясь светлой кожей и шелковистыми бакенбардами. – Меня зовут Пикеринг, Невил Пикеринг, – представился он.

– Баллантайн – Зуга Баллантайн. – Зуга пожал протянутую руку, и англичанин переменился в лице.

– Господи, да вы же охотник на слонов! – Пикеринг повысил голос: – Эй, ребята, здесь Зуга Баллантайн. Тот самый, который написал «Одиссею охотника»!

Вряд ли хотя бы половина из присутствующих умела читать, однако то, что Зуга написал книгу, восхитило всех. Баллантайн внезапно оказался в центре внимания, вытеснив Черного Томаса.

К фургону Зуга возвращался уже в сумерках. Алкоголь никогда не ударял ему в голову, да и луна светила ярко, так что он без труда пробирался по заваленной отбросами дороге.

Выпивка обошлась в несколько соверенов, зато он многое узнал о местной жизни – узнал, о чем мечтают и чего боятся старатели, почем нынче «письма», выяснил политику и экономику цен на алмазы, выведал геологическое строение месторождения и еще сотню интересных фактов, а также завел дружбу с человеком, который изменит всю его жизнь.

Алетта и мальчики уже спали; коротышка-готтентот ждал Зугу, сидя на корточках возле костерка, – в серебристом свете луны он походил на гномика.

– Бесплатной воды нет, – угрюмо сообщил он. – До реки идти целый день, а этот грабитель-бур, владелец колодца, продает воду по цене бренди.

Ян Черут всегда знал цены на алкоголь уже через десять минут после прибытия на новое место.

Зуга осторожно влез в фургон, стараясь не разбудить мальчиков. Алетта напряженно вытянулась на узкой койке из сыромятных кожаных ремней. Он лег рядом, и оба долго молчали.

– Ты намерен остаться здесь… – наконец прошептала она, и ее голос надломился. – В этом жутком месте, – с тихой яростью закончила она.

Он промолчал. За парусиновой перегородкой всхлипнул Джордан, и снова все стихло. Зуга дождался, пока мальчик успокоится, и только потом ответил:

– Сегодня валлиец по имени Черный Томас нашел камень. Говорят, один из скупщиков предложил за него двенадцать тысяч фунтов.

– Пока тебя не было, ко мне подошла женщина, предлагая козье молоко, – сказала Алетта, будто не слышала его слов. – Она говорит, что в лагере лихорадка. Умерли женщина и двое детей, а другие заболели.

– За тысячу фунтов можно купить неплохой участок на холме.

– Зуга, я боюсь за мальчиков, – прошептала Алетта. – Давай уедем обратно, навсегда оставим эту бродячую цыганскую жизнь. Папа всегда хотел, чтобы ты помогал ему в деле…

Отец Алетты был богатым торговцем в Кейптауне, но Зугу бросило в дрожь при мысли о высокой конторке в полутемной бухгалтерии «Картрайта и компании».

– Мальчиков пора отдать в хорошую школу, не то они вырастут дикарями. Зуга, пожалуйста, давай вернемся.

– Дай мне неделю, – сказал он. – Всего неделю – ведь мы проделали такой долгий путь.

– Боюсь, что я не выдержу целую неделю среди мух и помоев.

Она вздохнула и повернулась спиной, отодвигаясь от него как можно дальше на узкой постели.

Семейный врач – тот самый, который принимал новорожденную Алетту, а потом ее сыновей и заботился о ней после многочисленных выкидышей, – зловеще предупредил супругов: «Алетта, следующая беременность может стать для тебя последней. Я не беру на себя ответственность за последствия». С тех пор вот уже три года в тех редких случаях, когда они все же оказывались в одной постели, она спала, повернувшись к мужу спиной.

Зуга выскользнул из фургона еще до зари, пока жена и дети спали. В предрассветной темноте он разворошил уголья и, присев у костра, выпил чашку кофе. Едва небо порозовело, Баллантайн влился в поток повозок и толпу людей, спешивших начать наступление на холм.

Становилось все светлее, жара усиливалась, а Зуга в клубах пыли ходил от участка к участку, приглядываясь и прикидывая. Он давно стал геологом-любителем, прочитав в этой области все книги, которые удавалось достать, – часто при свечах во время одиноких охотничьих вылазок в вельд. Во время редких наездов домой Баллантайн проводил дни и недели в Музее естествознания в Лондоне – большей частью в отделе геологии. Зуга натренировал глаз и научился подмечать расположение слоев породы, а также определять зернистость, вес и цвет образцов.

На большинстве участков в ответ на его попытки завести разговор старатели лишь пожимали плечами и поворачивались спиной, однако один-два запомнили его как «охотника на слонов» и «писателя», используя его визит в качестве предлога оторваться от работы и пару минут поболтать.

– У меня два участка, – сказал старатель, представившийся как Джок Дэнби. – Я называю их Чертовы шахты. Этими руками, – он поднял здоровенные ручищи с мозолистыми ладонями и обломанными, черными от грязи ногтями, – этими самыми руками я перелопатил пятнадцать тысяч тон породы, а мой самый большой камушек потянул всего на два карата. Вон там, – показал он на соседний участок, – работал Черный Томас. И вчера он вытащил «обезьяну», чертову вонючую «обезьяну», всего в двух футах от моего колышка! Черт побери, тут у любого сердце разорвется!