Обвинение и оправдание - Эдвард Бис

Было бы неправдой, если бы я сказал, что со временем мы прекратили работать в России и стали это делать за рубежом по идейным соображениям. Нет. Все, как вся наша жизнь, произошло стихийно. Сменились обстоятельства, мы им повиновались.

До 32 лет я ни разу не был арестован даже по подозрению. Стал ошибочно полагать, как и многие в таком случае, что в этом моя личная заслуга. Я думал, что руководствовался своим умением, опытом и знаниями. Не замечая очевидного, что и умение, и опыт, и знания – это атрибуты всего человечества, всего моего окружения. Они не возникают сами по себе, а формируются обществом.

Говоря начистоту, Таиланд – вовсе не та страна, в которой следовало бы планировать преступление. Уже по приезде стало видно, что в густонаселенном обществе отсутствуют предполагаемые дыры, куда можно было бы неожиданно влететь, а следом выйти с ценностями и раствориться в пространстве. Совершенно правильно было бы прекратить поиски объекта, вернуться домой, а следом, если захочется, слетать в ту страну, где схожее уже сделать получалось, либо подыскать новую. Но мы остались. Хотя не все.

На третьем месяце нашего пребывания мой братуха Илья1 заявил о том, что отказывается принимать участие в задуманном. К тому времени ошибочная цель уже была нами выбрана и мы совершали подготовку. Сообщил Илья это вечером при всех нас четверых совсем неожиданно, так что никто не сумел подобрать слов или спросить о причинах.

Молча улеглись на кровати до мудрого утра, но утром выяснилось, что Ильи уже нет! Его не было ни днем, ни ночью, ни следующим днем, ни следующей ночью. Усугублялось все еще и тем, что его модный чемодан стоял полуполный в прихожей, а его дорогие, от кутюрье манатки висели в шифоньере. Получалась, что он вышел в кроссовках, шортах и футболке.

На второй день в полном недоумении я позвонил в Россию его матушке. Объяснил свою озабоченность, рассказав правду, что Илья пропал! Что он вышел из номера и стал недосягаем для телефонной связи. Его мама говорила, что ничего не знает и что он ей не звонил. Говорила убедительно, удивленно, но… чересчур спокойно. Как я понял позже, лгала.

На четвертый день ни я, ни двое моих оставшихся компаньонов не знали, что думать и что предпринять. Домашние Ильи отрицали его присутствие, как и контакты с ним по телефону. Обращаться в полицию имело бы смысл в том случае, если бы мы были истинными туристами и если бы Илья не заявлял о своем отказе. Но ведь он мог покоиться на дне моря. Плавал он убого. Мог попасть в аварию и свернуть себе шею. Водил мотоцикл он тоже несвязно. Оставалось звонить ему домой снова. Но в тот день трубку взял он сам.

– Илья?! – удивился я. – Ты когда прилетел?

– Сегодня утром.

– Твоя мать говорила, что ничего о тебе не знает.

– Да… Она, это… – остальные слова не лезли. Илье сложно давалась правда, мне сложно давались вопросы. Мы неловко молчали.

– Ты в чем прилетел-то? В шортах и футболке, что ли?

– Дааа… – развеселился он.

Он смеялся. Он радовался такому финалу. Я даже мог видеть, как светилась его квартира. Как светился он сам. Он даже не хотел понимать моих переживаний! Он, переполненный чувством какого-то нелепого восторга, не хотел понимать чужих тревог.

Не знаю, как долго бы он смеялся, если бы я наконец не задал ему «философский» вопрос, на который он не ответил:

– Слышь, ты! – повысил я голос, меняя тон. – Х… ли ты вообще съе… ся, как крысеныш?!

Телефонная трубка не ответила. Она промолчала, а следом задалась зуммером. Философия осталась не понята.

Люди изменчивы. Человек меняется всю свою жизнь. Он растет, набирается опыта, а после стареет либо как мудрец, либо как зажиревший невежа.

Не знаю точно, что заставило Илью нестись от нас тогда сломя голову, прятаться, отключая телефон, и бояться. Но знаю, что нечто он узрел и этим не соизволил поделиться. Хотя свой выстрел в ту поездку он сделать успел. Неуклюжий, но эффектный.

Это произошло, когда мы проживали в объемных съемных апартаментах на тридцатом этаже «Джомтьен кондоминиум». Прекрасное место для отдыха.

В вечер, когда два моих подельника вернулись из Камбоджи с двумя стволами и всего двумя полными обоймами – негусто, но также и не пусто, – Илья схватил один из них, загнал обойму, перезарядил, загнав патрон в патронник, и нацелился на картину, висевшую на стене. На мои замечания не играть с пистолетом, когда он заряжен и взведен, он медленно перевел его на меня, как на цель! Повторное замечание не целиться в человека, если не хочешь его убить – что ж, таковы правила войны, – он пресек, продолжая целиться мне прямо в переносицу, глупо, криво при этом ухмыляясь.

Нет, парень он был славный, хотя в некоторые моменты «сложноват». Мне ничего не осталось, как смириться с его бестолковым упрямством. Я ушел в свою спальню и закрыл дверь, чувствуя, что в своей игривости он просто сделает это импульсивно. Так вскоре и произошло.

Я лежал на постели в своей спальне и размышлял, не обращая особо внимания на шум из зала. В нем был включен телевизор на полную мощь. «Бам!» – услышал я, и все стихло. Это был выстрел! Определенно макаровский. Я вскочил с постели, схватился за дверную ручку, но помедлил, прежде чем открыть дверь. Сначала я прислушался к тишине.

Предчувствуя, что что-то уже случилось, и возможно, может случиться еще, я очень осторожно вошел в зал. Я увидел, что Илья прикрывает дверь спальни, в которой спали два прибывших путешественника. Тогда я даже успел подумать о том, сколько выстрелов я слышал. Один или несколько? Вроде один, и все смолкло. Но может быть, я услышал только один, потому что перестал греметь телевизор? И если это был выстрел – а это был выстрел, я помнил исходившее от стен звенящее эхо, – то почему он выходит из спальни пацанов?! Не перестрелял ли он их по обкурке?!

Все думы отпали, как только я увидел лицо Ильи. Вид у него был озадаченный и виноватый.

Балуясь со взведенным стволом перед включенным экраном телевизора, целясь в персонажей, как в одной из своих компьютерных игр, в которые он любил зависать, он совершенно непреднамеренно нажал курок. Пуля попала точно в центр кинескопа и мгновенно разнесла все жизненно важные схемы и платы. Телевизор незамедлительно смолк, а апартаменты залились эхом выстрела.

Двое приехавших из Камбоджи были так сильно вымотаны контрабандной поездкой, а особо переходом границы, что спали как уже убитые, естественно, ничего не слыша. Илья приоткрыл дверь их спальни, чтобы убедиться, проснулись ли они. Я остался рад, что он не стал проверять меня! А то ведь мог бы подумать что угодно и среагировать так, как не надо.

Заниматься нравоучением я не стал. Илья определенно уже понимал, что мог попасть не только во что угодно, но и в кого угодно. Я лишь спросил:

– Попал?

Он удивленно посмотрел на меня и на дырку в кинескопе. Но так как целился он не в центр кинескопа, а в телевизионного персонажа, то я пояснил:

– Во что ты целился? Попал в это или нет? – я не насмехался над ним, он это понял и задумался.

Следовало ли уезжать из Таиланда после того, как мой братуха панически бежал? Ведь явление бегства совсем не нормально! Если смотреть на прошлое, то можно заключить, что необходимо было улетать обязательно. Но сделать это было невозможно из-за обстоятельств. Они сложились так, что мне суждено было остаться и совершить роковой выстрел. Другого и быть не могло. Выбор был предрешен. Судьба.

Выбор был предрешен силами привычек, намерений, обстоятельств, целей и всего того, что формирует поведение. И как я мог отказаться от того, в чем неизменно преуспевал?!

Обстоятельства и намерения взаимозависимы. Меняются обстоятельства, изменяются намерения. Меняются или крепнут намерения, и они влекут за собой перемену обстоятельств. Учитывается это все в судах? Как-то так и так-то этак – хорошо и плохо.

Я помню одно дело, произошедшее в девяностых. В нем я не фигурировал, но стал фамильярен с деталями, после того как один мой знакомый предстал перед судом в качестве обвиняемого. Он не был соучастником в преступлении и был оправдан, хотя в ходе следствия ему вменялось косвенное соучастие.

Потерпевшим был очень влиятельный человек! Милиция сработала на пике своей профессиональности. Допросив всю домашнюю прислугу, следователи метко выделили для себя цель, следом нажали и выдавили признания. После вышли на следующее звено и так на всю цепь. Арестован был каждый, кто хоть как-то упоминался или в чем-то подозревался. В связи с чем многие были оправданы судом. Прямые же соучастники получили различные сроки в зависимости от степени соучастия. Беда во всем этом для моего понимания была та, что суд мерил соучастие каждого неким убогим конструктом. В связи с чем организатор, идейный вдохновитель того преступления, или как говорят в народе, «главарь», получил наименьший срок заключения. Человек, организовавший разовое преступное объединение, в котором он был координатором действий, был осужден так, что почти не осужден!