Залив Терпения - Борис Бондаренко

– Он знает? – настойчиво повторил свой вопрос Василий.

Таня, прямо взглянув на него, твердо ответила:

– Знает или нет – значения не имеет. Для тебя, конечно. Мы уж сами как-нибудь разберемся.

– Значит, не знает... – медленно сказал Василий и посмотрел на сына. – А не боишься, что узнает?

– От кого же это?

– От меня, например.

– Не боюсь.

– Это ты верно... Васька Макаренков подонком никогда не был... А что же ты от него-то не рожала?

– Вот что, Вася, – спокойно сказала Таня. – Ты мне таких вопросов не задавай, объясняться я не собираюсь. Это – мой сын, и тебя это никак не должно волновать. Узнал ты о нем случайно, не будь этой вынужденной посадки – и вообще никогда не узнал бы. Так что забудь о том, что у тебя есть сын. Это мой сын, – с силой сказала она, – понимаешь? Мой, и ничей больше. И хватит об этом.

Василий мрачно посмотрел на нее.

– Хватит? Ишь ты, как шустро рассудила... А ты бы спросила у меня, хотел ли я сына... Все-таки в этом деле я не последняя сторона, Олег-то не от святого духа родился. Могла бы и поинтересоваться, что я на этот счет думаю.

– А что тебе думать? Захотела – и родила. И претензий, Вася, ко мне не предъявляй.

– Вот оно как... А и невелика претензия-то... Пока что... – значительно сказал Василий. – И объяснить тебе кое-что все-таки придется...

– Что именно?

Василий молча смотрел на нее. Действительно, что она должна объяснять? Ему трудно было высказать это словами. Но объяснить нужно, и уж конечно, нельзя так открыто отметать его попытки разговаривать по-человечески. Она небось с дворником куда ласковее здоровается...

Таня, видимо, поняла его обиду и миролюбиво сказала:

– Не сердись, Вася, объяснять-то действительно нечего. Ну, родила – и дело с концом. Почему да как – долго объяснять, да и незачем.

– Это как же незачем? Не пойму, что ли? – недобро усмехнулся Василий.

– Пожалуй, что и не поймешь, – спокойно согласилась Таня.

– Вежливая ты... «Пожалуй»... Говорила бы уж прямо – не поймешь из-за своей серости, и точка...

Она кинула на него быстрый взгляд и промолчала, словно соглашаясь с ним. И от этого молчаливого унижения обида захлестнула Василия. «Сука», – грубо подумал он о ней, глядя в пол, но тут же ему стало стыдно. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что теперь Таня не просто женщина, – одна из тех, кто был у него, – но мать его сына... Он пристально посмотрел на Олега, снова поразился его сходству с самим собой, – сейчас оно казалось ему еще большим, – и потянулся к бутылке, налил себе, подосадовав на малость рюмки, и Тане, спросил, глядя на нее:

– За сына-то выпьешь? – И, покосившись на рюмки-недомерки, насмешливо сказал: – Не бойся, с этих капель не окосеешь.

– Выпью.

– Ну, давай, Олег... Васильевич, – сказал Василий, поднимая рюмку и глядя в радостные, улыбающиеся глаза сына. – Расти большой да умный, не то что... твой папашка-бродяга.

Выпили. Василию давно уже нестерпимо хотелось курить, и он встал:

– На кухне-то можно покурить?

– Можно, – тихо сказала Таня.

Он внимательно посмотрел на нее и заметил, что настроение ее как будто изменилось – была она теперь тихой, спало с лица прежнее выражение, которое Василию трудно было определить – отчужденности, высокомерия, строгости?

Он ушел на кухню, уставленную белой гладкой мебелью, открыл форточку и стал у окна. Обида на Таню, пришедшая на смену первой злости, вырастала в нем как на дрожжах. «И за человека не считает, поговорить толком не хочет... Небось тогда в рот глядела, ахала да охала, а с глаз долой – и знать не знаю... Наверно, в первый же день, как приехала, к мужику своему в постель улеглась, чтобы грешки свои скрыть... А чего это она, в самом деле, раньше от него не рожала? Они вроде уже лет восемь женаты... А может, он хворый? – подумал он и даже вздрогнул от этой обидной догадки. – Так Танька совсем уж... Как под бугая под меня легла, что ли? Ну, баба...» – мстительно подумал Василий и стал вызывать в памяти сцены, унижавшие ее, и тут же обругал себя, опять ему стало стыдно, вспомнил, что она – мать Олега.

Он выкурил подряд две папиросы, но из кухни не уходил, хотя очень хотелось еще посмотреть на сына, – не знал, что же теперь говорить Тане, и боялся, что его обида и злость на нее как-то вырвутся наружу, а этого ему очень не хотелось. И долго стоял, смотрел в окно, ничего не видя за ним.

4

Таня сама пришла к нему – вместе с недопитой бутылкой, но убогая закуска и рюмки-наперстки остались там.

– Давай здесь посидим, хорошо? – предложила она.

Василий кивнул, внимательно посмотрел на нее. Голос у Тани был дружеский, даже как будто робкий, но радости у Василия это не вызвало, с прежней обидой подумалось: «Нашкодила, теперь облизывать будет...»

– А Олег... спит?

– Да.

Таня задернула штору на окне – и это тоже обидело Василия: «Боится, как бы не увидели...» Таня достала другие рюмки, почти нормальные, – пить из них можно было, – спросила:

– Грибов хочешь?

– Давай.

Грибы оказались отменные, и хлеб теперь Таня резала так, что есть вполне можно было, и колбаса копченая появилась, тоже нарезанная нормальными кусками. «Интеллигенция», – усмехнулся Василий, глядя на это преображение.

Он с удовольствием выпил полную рюмку. Таня только чуть пригубила, вытащила пачку сигарет с каким-то иностранным названием. Василий дал ей прикурить, покосился на тонкий, слабого табака, дымок:

– Раньше ты вроде не курила.

– Курила, но редко, ты просто забыл.

– И в самом деле курила, – вспомнил Василий, – даже знакомство их с этого началось. Таня пододвинула ему пачку:

– Попробуй.

Но Василий вытащил «беломорину».

– Я уж свои.

Таня, коснувшись рукой его колена, участливо спросила:

– Обиделся?

И это напоминание об его обиде заставило Василия отвернуться:

– А тебе-то разве не все равно? Ты же небось считаешь, что обижаться на тебя я права не имею. Я же для тебя... так, человек случайный. Подумаешь, переспала, мало ли...

– Не надо так, Вася. Ты же ничего не знаешь.

– А вот ты и объясни мне, – повысил он голос, резко вскидывая голову и поворачиваясь к ней. – Не думай, что только ты одна все понимаешь, а другие... А ты... смотришь на меня, как на... – Он не находил слов, чтобы объяснить свое состояние, и чертыхнулся про себя. – Ты же умная, интеллигентная женщина, а говоришь такую... Что ж, по-твоему, я такой совсем уж пустой человек, что мне должно быть все равно, есть у меня сын или нет? Думаешь, уеду и тут же забуду? Да пойми ты, что это не только твой сын, но и мой тоже! Мой!

Таня опустила глаза и тихо сказала:

– Извини, я и в самом деле... не так сказала.

Василий, не ожидая этого, смешался, проворчал, снова отворачиваясь:

– Да ладно, чего там...

– Понимаешь, – сбивчиво заговорила Таня, – ты так неожиданно появился... ну, я и растерялась, сначала даже не хотела показывать тебе Олежку...

Василий, вспомнив, как спокойно встретила она его, и верил – и не верил ей. Таня продолжала:

– Конечно, я совсем не думаю, что тебе должно быть все равно. Но, понимаешь... я уже как-то забыла, что ты... что он твой сын. Давно ведь мы не виделись с тобой. Да и ты наверняка забыл меня...

Таня выжидающе смотрела на него, но Василий молчал.

– Вот видишь, и сам соглашаешься... – И, заметив его протестующее движение, торопливо продолжала: – Ну, не совсем так, конечно, ты, наверно, помнишь, что мы когда-то вместе месяц жили... То есть не наверно, а просто помнишь, но ведь с тех пор у тебя были другие женщины, и не одна, наверно...

Василий чувствовал, что Таня говорит об этом только для того, чтобы оправдать себя, и усмехнулся. Таня сделала вид, что не заметила этой усмешки, и продолжала:

– Да и в самом деле, если разобраться – что у нас было? Встретились случайно, провели вместе месяц, разъехались... Не встретились бы – другая у тебя была бы...

– А у тебя – другой, – грубо прервал ее Василий. – Все хорошо, прекрасная маркиза, и топай ты отсюда подальше, нечего тебе здесь делать, – так, что ли? И к сыну ты имеешь отношение постольку-поскольку... А?

Таня молчала, разглаживала на коленях юбку, и Василий, глядя на ее руки, на открытые колени, вспоминая, как он когда-то ласкал ее, с горечью спросил:

– Неужели так сразу и забыла меня, а? Забыла, Татьяна Георгиевна?

Таня молчала.

– И что говорила мне тогда – тоже забыла?

Он напомнил ей некоторые ее слова. Таня покраснела, опустила голову и тихо попросила:

– Не надо, Вася.

– Почему не надо? Ведь было же это. Может быть, я об этом до сих пор помню... как о самом лучшем, что было у меня, – с усилием выговорил он. – Об этом ты не подумала? А ты мне такие слова говоришь, да еще хочешь, чтобы я не обижался.

– Ну я же сказала – извини.

– Это-то конечно, – сразу сник Василий. – Я и забыл, что это слово у вас всегда наготове. Толкнул кого чуть – извините, чихнул – извините. Даже, наверно, перед собакой извиняетесь, если на ногу ей наступите...