Дорогой чести - Владислав Глинка

«Как он сказывал, медь теперь пойдет из Москвы, — напомнил Непейцын, — все-таки легче его преемнику станет».

«Медь, что! — возразил генерал. — Семьдесят пять тысяч пудов железа надо с Урала привезть да двадцать пять тысяч стального уклада, — вот на что нужны его сноровка и знания. А еще угля сорок тысяч четвертей. Да купорос, селитра, свинец, — мало ли еще что на нем лежит? Словом, о награждении его буду графу представлять, а о переводе на завод пока воздержусь…»

Непейцын, помня наказ генерала, не рассказывал об этом разговоре Захаве, хотя нередко подмывало передать лестные отзывы начальника. А вскоре пришли такие общероссийские и личные новости, что все касавшееся мирного времени отошло на задний план.

Аврора Богдановна, понятно, не писала Непейцыну, но генеральша Чичерина сказала, что дела ее приятельницы пока только усложнились, — один из пасынков уехал в полк, стоящий в Литве, другой требует от мачехи наличных денег, а вопрос о пенсии может еще долго не разрешиться, раз государь вот-вот отправится к армии.

В ноябре объявили манифест о войне с французами и второй — о наборе небывалого шестисоттысячного ополчения, или, как его называли в манифесте, милиции. Началась страшная суматоха, в которой генерал Чичерин, как старший военный начальник в губернии, должен был принять деятельное участие. Избирались помещения для квартирования ополченцев, формировались канцелярии и штабы. На улицах, в лавках и трактирах галдели приехавшие из деревень старые или отставленные от службы господа дворяне, ныне жаждавшие стать ополченскими офицерами и уже сшившие себе мундиры с зелеными воротниками и нацепившие на шляпы зеленые плюмажи. Непейцыну было приказано выделить из роты лучших унтер-офицеров и разослать для обучения ополченцев в ближние к городу дружины. Потом для обучения уже офицеров уставным тонкостям отбыл из роты лучший строевик, капитан Козлов, недавно переведенный из полевых войск. Сергею Васильевичу приходилось изворачиваться с нарядом — недостаток шестнадцати унтеров и ефрейторов очень чувствовался. В те же дни был откомандирован в один из ополченских штабов и комиссионер Захаво. Он пропадал там допоздна, пытаясь навести порядок, а по вечерам отводил душу у Непейцына, браня милиционное начальство за бестолковые распоряжения и почти неприкрытое присвоение денег, отпускаемых на продовольствие и обмундирование ополченцев. И тут же вскоре, заставив померкнуть все неурядицы, внесенные в жизнь ополчением, пришла эстафета, что в ближние дни завод посетит сам генерал-инспектор артиллерии граф Аракчеев.

Последнюю новость Сергею Васильевичу сообщил в канцелярии завода бухгалтер Тумановский. Он вышел из кабинета начальника, около дверей которого ожидал приема Непейцын.

— Хочу кой о чем вас упредить, изучив по прежней службе нрав их сиятельства, — закончил свое сообщение бухгалтер. — После его превосходительства явите милость заглянуть в мое отделение.

— Ни сам близко знаю характер графа, немало лет с ним бок о бок учившись, — ответил Непейцын, которому желание наставлять его показалось неуместным.

— Вы изволили знать их сиятельство дитёй, а теперь они, ставши сановником, и бессомненно совсем другие, — не смутился резкостью ответа Тумановский. — Потому и буду поджидать вас, Сергей Васильевич.

Генерал Чичерин повторил ту же новость и просил Непейцына быть готовым к смотру людей, помещений, цейхгаузов роты.

— Граф, сказывают, во все вникает — с фрунтового учения до уборки нечистот.

— Наше учение вряд ли графу приглянется, когда капитана Козлова и лучших унтеров в роте нет, — доложил Сергей Васильевич.

— И то верно! Отзовите завтра же всех к своим местам, — приказал Чичерин. — А уедет, тотчас их ополчению возвратим.

Спускаясь по лестнице со второго этажа, где помещался кабинет генерала, Сергей Васильевич думал, что нужно, пожалуй, выслушать бухгалтера. Человек не из самых располагающих, но, очевидно, к нему доброжелательный и деловой. Передавали, что счетную часть знает совершенно и быстро во всем разобрался, хотя сдавать ее за смертью предшественника было некому. Так же быстро сумел обставить казенную квартиру — разузнал, у кого продается подержанная мебель, и, слышно, купил задешево немало предметов. Уже выписал жену с детьми, так что через полтора месяца после приезда готовится справлять новоселье.

Сергей Васильевич был на нижней ступеньке, когда дверь счетного отделения отворилась и вышел Тумановский, в шляпе и шинели.

— В казармы изволите идти или домой?

— В казармы.

— Вот и хорошо-с, я вас провожу несколько…

— А вы куда же?

— Домой-с, достопочтенный Сергей Васильевич, перекусить, раз полдень наступил. А ежели бы вы, мимо идучи, зашли к нам запросто, то немалое удовольствие доставите жене моей, которая про вас наслышана. Я ведь не забыл-с, кто первым в сем городе оказал мне гостеприимство, — болтал Тумановский. — Мы вас нонче не задержим, мигом за стол без лишних церемоний, закусите и направляйтесь далее по делам-с. А на новоселье буду просить уже после графского смотра, с облегченным, так сказать, сердцем.

«Куда ни шло, — решил про себя Непейцын. — Расспрошу действительно об Аракчееве за столом да зараз и на жену его взгляну. Не понравится у них, то на новоселье больным скажусь…»

По дороге с заводского острова в город, где всего в квартале от Красного моста жили Тумановские, им встретился один из писарей счетной части. Сделав фрунт майору, он своему начальнику только бровями подал какой-то знак.

«Предупредить посылал, — догадался Сергей Васильевич, — вот как застанем хозяйку да блюда неготовыми».

Но у порядочно сервированного стола их встретила миловидная дама, одетая и причесанная скромно, но вполне пристойно. Она приветливо улыбнулась гостю, показав хорошие зубы и ямочки на щеках, отчего сразу помолодела, и пригласила откушать «что бог послал».

— Ну, Катерина Ивановна, давай со льда заветный травничек, а на тарелки кулебяку погорячей, — командовал Тумановский. — Но допреж не угодно ль, Сергей Васильевич, персты омыть?

Красной меди кувшин и таз, казанское желтое мыло, льняное хрустящее полотенце и даже казакин лившего воду дворового мальчика — все оказалось чистое и добротное. То же повторилось и за столом: ледяной травник забористо ущипнул язык и согрел желудок, следом скользнул маринованный белый гриб, кулебяка сама таяла во рту, а ножи и вилки сверкали, как сабли в хорошем эскадроне. «Ай да хозяйка у Тумановского! — завистливо думал Сергей Васильевич. — То-то он не замешкался ее сюда везти…»

— Так вот, дорогой гость, что я хотел доложить вам под строгим, впрочем, секретом… — начал было бухгалтер, но вдруг прервал себя: — А вы кушайте под мою речь, покорнейше прощу. Здесь мало что тульское, покупное, а все своего приготовления. Катерина Ивановна из Петербурга везла, двое дровней горой нагружены были. Мебели там оставила, утварь разную, а колбасы домашние да настойки экую даль тащила. — Он говорил, будто ворча, но, без сомнения, одобряя распоряжения жены. — Так вот-с, о деле позвольте-с. Наш граф, как в департаменте известно, прибыв в город рано утром или наоборот около вечерен, любит от заставы прямиком отправиться в казармы. Его у почтовой станции ждут, встречают, а он уж на поварне солдатской в котлы заглянул, хорошо ли лужены, и пробу жует. Потом прикажет открыть амуничник: как все развешано, раскладено, как запись ведется. Колесную мазь какую-нибудь щепкой ковырнет, густа ли. В конюшне обязательно поглядит, как хвосты и гривы чесаны, крепки ли кормушки, чтоб овес наземь не утекал… И любит до конца сего осмотра, чтоб никто с рапортом не совался, будто не знают, когда он пожаловал. А как обойдет все, то чтобы подходили с удивлением на лицах и ежели днем, то предлагали тотчас людей на строевое учение выводить. Тут он по мере усталости: то ль согласится его смотреть, то ли на отведенную квартеру проследует и час для учения назначит. Сказывали мне, что у вас все в команде исправно и по хозяйству, и по строю, но граф страсть не любит, ежели где не окрашено, не подметено, навоз не вывезен. А на учениях особливо смотрит равнение, приемы по флигельману и марш мимо своей особы.

— Строем у меня некий капитан Козлов ведает, ему только волю дай! — заметил Непейцын.

— Так вы его, Сергей Васильевич, скорей упредите, чтоб без устали репетовал… Да извольте испробовать сей паштет, чисто страсбургский пирог, честное слово, хоть и домодельный. А за ним будет баранина с кашей. Ее Катерина Ивановна так чесноком шпигует, что хоть первому вельможе, самому графу нашему подавай.

— Да не расхваливай вперед, Яков Яковлевич: может, господину Непейцыну не придется по вкусу, — сказала хозяйка и так залилась краской, что еще больше понравилась гостю.