Фиеста - Эрнест Миллер Хемингуэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сел за стол. За этим же столом сидел Кон. Фрэнсис танцевала. Миссис Брэддокс привела кого-то и познакомила его с нами, назвав Робертом Прентисом. Он оказался уроженцем Чикаго, жителем Нью-Йорка и подающим надежды писателем. Говорил он с легким английским акцентом. Я предложил ему выпить.
— Благодарю вас, — сказал он, — я только что пил.
— Выпейте еще.
— Благодарю вас, выпью.
Мы поманили мадемуазель Лавинь и заказали по стакану коньяку с водой.
— Вы, я слышал, из Канзас-Сити, — сказал он.
— Да.
— Нравится вам в Париже?
— Да.
— Правда?
Я был немного пьян. Не совсем пьян, не по-настоящему, но достаточно, чтобы не церемониться.
— Ради всего святого, — сказал я, — да. А вам?
— Как вы очаровательно злитесь, — сказал он. — Хотел бы я обладать этой способностью.
Я встал и направился к танцующим. Миссис Брэддокс пошла за мной.
— Не сердитесь на Роберта, — сказала она, — он же еще совсем ребенок.
— Я вовсе не сержусь, — сказал я. — Просто я боялся, что меня стошнит.
— Ваша невеста пользуется большим успехом. — Миссис Брэддокс смотрела на Жоржет, которая кружилась в объятиях высокого брюнета, по имени Летт.
— Не правда ли? — сказал я.
— Безусловно, — сказала миссис Брэддокс.
Подошел Кон.
— Пойдемте, Джейк, — сказал он, — выпьем. — Мы направились к стойке. — Что с вами? У вас такой вид, словно вы чем-то расстроены.
— Ничуть. Просто меня тошнит от всего этого.
К стойке подошла Брет.
— Хэлло, друзья!
— Хэлло, Брет, — сказал я. — Почему вы не пьяная?
— Никогда больше не буду напиваться. Дайте человеку коньяку с содовой.
Она стояла у стойки, держа стакан в руке, и я видел, что Роберт Кон смотрит на нее. Так, вероятно, смотрел его соотечественник, когда увидел землю обетованную. Кон, разумеется, был много моложе. Но взгляд его выражал то же нетерпеливое, требовательное ожидание.
Брет — в закрытом джемпере, суконной юбке, остриженная под мальчишку, — была необыкновенно хороша. С этого все и началось. Округлостью линий она напоминала корпус гоночной яхты, и шерстяной джемпер не скрывал ни одного изгиба.
— В каком вы блестящем обществе, Брет, — сказал я.
— Правда, они бесподобны? А вы, дорогой мой! Где вы ее подцепили?
— В кафе «Наполитэн».
— И хорошо провели вечер?
— Божественно, — сказал я.
Брет засмеялась.
— Это нехорошо с вашей стороны, Джейк. Просто пощечина всем нам. Подумайте, здесь Фрэнсис и Джо.
Это — специально для Кона.
— На безрыбье и рак рыба, — сказала Брет. Она снова засмеялась.
— Вы необыкновенно трезвы, — сказал я.
— Да. Удивительно, правда? А в такой компании, в какой я сегодня, можно бы пить без малейшего риска.
Заиграла музыка, и Роберт Кон сказал:
— Разрешите пригласить вас, леди Брет?
Брет улыбнулась ему.
— Я обещала этот танец Джейкобу. — Она засмеялась. — У вас ужасно ветхозаветное имя, Джейк.
— А следующий? — спросил Кон.
— Мы сейчас уходим, — сказала Брет. — Мы условились быть на Монмартре.
Танцуя, я взглянул через плечо Брет и увидел, что Кон стоит у стойки и по-прежнему смотрит на нее.
— Еще одна жертва, — сказал я ей.
— И не говорите. Бедный мальчик. Я сама только сейчас заметила.
— Бросьте, — сказал я. — Вам же нравится набирать их.
— Не говорите вздора.
— Конечно, нравится.
— Ну а если и так?
— Ничего, — сказал я.
Мы танцевали под аккордеон и банджо, на котором кто-то заиграл. Было жарко, но я чувствовал себя хорошо. Мы почти столкнулись с Жоржет, танцевавшей с очередным юнцом из той же компании.
— Что это вам вздумалось привести ее?
— Не знаю, просто так.
— Романтика одолевает?
— Нет, скука.
— И сейчас?
— Сейчас нет.
— Выйдем отсюда. О ней здесь позаботятся.
— Вы правда хотите?
— Раз я предложила, значит, хочу.
Мы ушли с площадки, и я снял свое пальто, висевшее на вешалке, и надел его. Брет стояла у стойки. Кон что-то говорил ей. Я подошел к стойке и попросил конверт. Я достал из кармана пятидесятифранковую бумажку, вложил ее в конверт, запечатал и передал хозяйке.
— Пожалуйста, если девушка, с которой я приехал, спросит про меня, дайте это ей, — сказал я. — Если она уйдет с кем-нибудь из молодых людей, сохраните это для меня.
— C’est entendu, monsieur[1], — сказала хозяйка. — Вы уже уходите? Так рано?
— Да, — сказал я.
Мы пошли к дверям. Кон все еще что-то говорил Брет. Она попрощалась с ним и взяла меня под руку.
— Спокойной ночи, Кон, — сказал я.
Выйдя на улицу, мы стали искать глазами такси.
— Пропали ваши пятьдесят франков, — сказала Брет.
— Неважно.
— Ни одного такси.
— Можно дойти до Пантеона и там взять.
— Зайдем в соседний бар и пошлем за такси, а пока выпьем.
— Даже улицу перейти не хотите.
— Если можно обойтись без этого.
Мы зашли в ближайший бар, и я послал официанта за такси.
— Ну вот, — сказал я. — Мы и ушли от них.
Мы стояли у высокой, обитой цинком стойки, молчали и смотрели друг на друга. Официант вернулся и сказал, что такси дожидается Брет крепко сжала мне руку. Я дал официанту франк, и мы вышли.
— Куда велеть ему ехать? — спросил я.
— Пусть едет куда хочет.
Я велел шоферу ехать в парк Монсури, сел в машину и захлопнул дверцу. Брет забилась в угол, закрыв глаза. Я сел подле нее. Машина дернула и покатила.
— Ох, милый, я такая несчастная! — сказала Брет.
4
Машина поднялась в гору, пересекла освещенную площадь, потом еще поднялась, потом спустилась в темноту и мягко покатила по асфальту темной улицы позади церкви Сент-Этьен-дю-Мон, миновала деревья и стоянку автобусов на площади Контрэскарп, потом въехала на булыжную мостовую улицы Муфтар. По обеим сторонам улицы светились окна баров и витрины еще открытых лавок. Мы сидели врозь, а когда мы поехали по старой, тряской улице, нас тесно прижало друг к другу. Брет сняла шляпу. Откинула голову. Я видел ее лицо в свете, падающем из витрин, потом стало темно, потом, когда мы выехали на авеню Гобелен, я отчетливо увидел ее лицо. Мостовая была разворочена, и люди работали на трамвайных путях при свете ацетиленовых горелок. Белое лицо Брет и длинная линия ее шеи были ясно видны в ярком свете горелок. Когда
