Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

Въехали во двор дома № 26 (корпус 1) на Пилюгина и остановились у отделения милиции. После короткого совещания вынесли закрытый крышкой гроб с телом брата из автобуса на улицу. Мы сделали это отчасти наперекор Эллиному наказу не вносить гроб с телом в квартиру: вдова заверяла нас, что такого зрелища просто не вынесет. Гроб поставили на две табуретки и открыли… Четыре дня назад брат почти впопыхах выскочил из дому – и теперь вот так, никуда не торопясь, вернулся обратно. Как маме не хватало его все эти дни! Ей нестерпимо хотелось полететь туда, в чужое, холодное, страшное подземелье, где он так долго и одиноко лежал, лишённый заботы и любви. И вот наконец Женя «предстал» перед родительскими, супружескими и прочими заплаканными очами…

Прощание с домом, двором, соседями и вышедшими из своего отделения на улицу милиционерами продлилось минут шесть. Мы снова погрузились в автотранспорт и пополнившимся составом тронулись в центр – на улицу Готвальда. Может быть, тоже божественный промысел, но за поворотом на Ленинский проспект наш автобус забарахлил, из мотора пошёл дым, и мы вынуждены были остановиться и даже выйти наружу. Пока мужчины, покуривая и посматривая на часы, размышляли, как поступить, если автобус ещё через 5 минут «не станет на колёса», шофёр что-то подвинтил, заменил – и мы снова поехали. Однако наш путь прерывался ещё дважды – по той же причине неисправности мотора, – потому нам пришлось на всякий случай отправить милицейскую машину, одну, в Центрмузинформ. Она должна была предупредить о том, что мы можем задержаться, а затем, захватив с собой другой автобус – с Готвальда, – ехать нам навстречу строго по условленному маршруту (чтобы не разминуться в пути). Но – с горем пополам, а вернее с горем вдвойне – наш траурный эскорт прибыл на улицу Готвальда вовремя, где уже бурлил народ и милиция руководила порядком. С этого момента знакомые и незнакомые лица отложились в моей памяти беспорядочной чередой и сплошной стеной одновременно: композиторы, поэты, артисты, редакторы, друзья, родственники, люди, люди, люди… А помимо них – цветы, венки, соболезнования, слёзы, объятия, рукопожатия, музыка…

Накануне, при обсуждении технических деталей, связанных с проведением панихиды, похорон и поминок, я сказал Валерию Ивановичу Петрову:

– Женя любил пошутить, вы знаете… Были у него и мрачные шутки, в свой адрес чаще всего. Так вот, однажды он, с упоением слушая Вторую симфонию Рахманинова, поделился со мной: «Такая музыка, что жить и умереть хочется – всё сразу! Не знаю, как кому, но мне бы умереть хотелось под музыку Рахманинова».

Мы решили составить музыкальный фон этого самого грустного мероприятия «с участием Евгения Мартынова» из музыки Рахманинова и иной классики, уже собранной на бобинах и проверенной на подобных панихидах. Звучала красивая, печальная и строгая музыка, со сцены выступали друзья, деятели искусства, ответственные лица Союза композиторов…

Помню, композитор Евгений Николаевич Птичкин сказал тогда:

– Если вправду существует переселение душ и наша душа является на этот свет в человеческом облике не единожды, то в Евгении Мартынове, я думаю, воплотилась душа Сергея Есенина. И это значит, что когда-нибудь она вновь воплотится на Земле в какой-то возвышенной творческой натуре. Ибо наш мир держится на божественной гармонии, людской доброте и высокой красоте, творимой такими личностями, как Есенин и Мартынов…

Глядя на сидевших у гроба, сгорбившихся под тяжестью безмерного горя родителей, я вдруг вспомнил давний мамин сон, когда-то разбудивший ночью и её, и нас с отцом, услыхавших плач мамы. Мне было лет десять… Да… А Женя в это время сдавал вступительные экзамены в Киевскую консерваторию… Мама тогда волновалась за Женю, наверно, больше всех нас. И вот однажды ей приснился жуткий сон: будто вносят в наш дом гроб, а в нём – тело Жени!.. С трудом в ту ночь успокоил плачущую маму отец. Ещё несколько дней она была не в себе от страшного видения, но близкие мамины знакомые убедили её, что сон – это всего лишь сон. И она сама вскоре после Жениного возвращения из Киева победителем отстранила это ночное наваждение от своего сердца, объяснив его, как и все вокруг, просто материнскими переживаниями.

В моих же снах (как детских, так и нынешних) брат постоянно куда-то исчезает или удаляется, и я никак не могу его найти или догнать. После встреч с братом во сне я почему-то всегда просыпаюсь… Ну это так, к слову…

Монотонно-тягостное течение панихиды для меня внезапно прервалось. Остававшиеся в Жениной квартире родственники, исполнив свой христианский обряд мытья полов по выносу покойника из дому, дозвонились в Центрмузинформ и сообщили Вере Даниловне (матери Эллы), что никак не могут закрыть за собой входную дверь и потому не знают, что им делать, чтобы успеть на похороны. Эта проблема, разумеется, тут же была повешена на меня: квартирной охранной сигнализацией родственники пользоваться не умели, замок за собой закрыть не смогли, в милиции, находящейся «под боком», тоже никого не знали, чтобы просить покараулить квартиру на несколько часов (да и их никто ведь там не знал). Спустя годы с того «сумасшедшего» дня я понимаю, что решил ехать на Пилюгина сам, потому что в движении, гонке и преодолении моей душе тогда было легче и естественнее: физическое напряжение мне помогало сохранять психическое равновесие. Ещё вчера, сидя в кабинете директора Музфонда А.П. Красюка (тоже, кстати, донбассовца) и невольно поднимая трубку несмолкавшего телефона, чтобы ответить очередному Жениному поклоннику на вопросы о времени и месте панихиды и похорон (а также о причинах смерти артиста), я ощутил невыносимую тяжесть от пребывания в бездейственном, замкнутом состоянии даже в течение получаса.

И вот мы с капитаном милиции Виктором Бобанёвым мчимся по улице Горького (Тверской) на большой скорости, почти что летим над центральной – правительственной – полосой дороги, не обращая внимания на сигналы светофоров и регулировщиков: спешим на улицу Пилюгина, чтобы через 40 минут возвратиться обратно на Готвальда! Издали показались чёрные «Волги» с включёнными фарами, двигающиеся навстречу нам по той же центральной полосе. Справа дорога плотно забита ждущими зелёного света машинами, слева встречный поток посвободнее. Сворачиваем на крайнюю встречную полосу – надо ведь как-то пропустить правительственные машины! Наш шофёр, сжав зубы, буквально сросся с дорогой, ловко маневрируя между автомобилями, мигая фарами и изредка сигналя. Витя Бобанёв высунул левую руку с милицейским удостоверением из окна оперативного «жигулёнка» и несколько раз выкрикнул на перекрёстках шокированным регулировщикам: «Уголовный розыск!..» Ох и отчаянные ребята есть в милиции (помимо всяких