Обратные адреса - Семен Бытовой

Уже стало смеркаться, когда "поезд смерти" двинулся дальше на восток...

Тимкин налил в кружку свежего чая и, держа ее на ладони, стал медленно отпивать.

- Наверно, вы правы, что я везучий, - сказал он после краткого молчания. - Если бы не случай с Кабаном, погиб бы в свои тринадцать годков, не повидав жизни. Подождал я в кустах, пока затихнет вдали стук колес, вылез из своего укрытия и пошел искать, где бы меня приютили. Так я в сумерках пришел к стрелочнику Егорову. Жил он со своей старушкой Марфой Никитичной в казенном домике за станцией. Когда постучался к ним, старушка отперла дверь, впустила меня, и, не успела она спросить, кто я и как очутился здесь, закричал: "Бабуленька, сховайте меня, я из "поезда смерти" убег!" И тут же у порога свалился. Добрые люди подняли меня, уложили на топчан, укрыли овчиной, и я забылся крепким сном. Около двух недель прожил у них, а когда оправился от побоев, старик Егоров усадил меня в товарный вагон и отправил обратно в Бочкарево.

Шли годы.

Окончив семилетку, Елизарка, чтобы помогать семье, устроился в депо слесарем-ремонтником. Там же вступил в комсомол, а в 1930 году по комсомольской мобилизации уехал в Приморье, где и начал работать избачом в таежном селе.

Однако годы не стерли в памяти пережитого. Нет-нет да и вспомнит Елизар Тимкин желтый "поезд смерти", гибель отца, перенесенные на допросах пытки, и перед глазами встают палачи, особенно Купчик.

Но мысль о том, что разбитые наголову беляки выметены с дальневосточной земли и получили сполна за все их зверства и издевательства над народом, утешала Елизара. Должно быть, думал он, справедливая кара настигла и Рябого, и Купчика, и самого атамана Калмыкова.

- Худо только, - грустно вздохнув, сказал Елизар Власович, - что с тех пор мучаюсь я с глазами. Когда Купчик швырнул меня к стене и я ударился головой, должно быть, повредился у меня зрительный нерв. Ведь у нас сроду никого близорукого не было. Дед наш Иван до девяноста трех лет прожил и ни разу не пользовался очками. - Тимкин помолчал, раскурил папиросу и продолжал: - И надо же было так случиться, что спустя шестнадцать лет встретился мне Купчик. Удалось мерзавцу скрыться от справедливой кары - затерся среди честных людей и процветал. - Докурив папиросу, Тимкин посмотрел на меня и спросил: - Не уморил я вас своим рассказом?

- Да что вы, Елизар Власович, рассказывайте, ведь впереди самое интересное...

И вот что он рассказал дальше.

Как-то зимой в разговоре с Тимкиным Халида пожаловался, что в магазине "Интегралсоюза" в стойбище Атой нехороший человек сидит. Дорогие меха уценивает чуть ли не вполовину. Сдашь ему десять отличных хвостов лисиц-огневок, а получишь за них так мало, что едва хватает прожить с семьей от луны до луны. В прежнее время, говорил Халида, скупщики и то больше платили.

- Ты бы, Елизарка, съездил к тому человеку в "Интегралку", узнал бы, почему он наших людей обижает.

- Ладно, Халида, как-нибудь выберу время и съезжу в Атой, - пообещал Тимкин и, чтобы тот не сомневался, тут же взял себе это на заметку.

Спустя примерно месяц, в конце марта, возвращаясь с дальней кочевки, Тимкин не пожалел сделать крюк в добрых пятьдесят километров и заехал в Атой. Заметив издали, что магазин открыт, поспешил туда. Это было довольно старое, оставшееся от прежней фактории здание амбарной постройки под плоской крышей из белой жести, местами уже изрядно проржавевшей от частых дождей и туманов.

Спешившись и привязав оленя, Елизар Власович растер затекшие от долгой езды на укчаке колени и вошел в магазин. Продавец, в малице из оленьего меха, без шапки, дымя папироской, сидел за прилавком, занятый какими-то подсчетами. Он даже не заметил появления Тимкина, лишь после того, как тот поздоровался, оторвался от накладных и глянул на него.

- Как торгуем? - спросил Тимкин.

- Слава богу, не жалимся! - ответил продавец. - Что-нибудь купить желаете?

- Посмотрю, что есть, может, что и куплю...

- Только мы на деньги не продаем!

- И папиросы тоже?

- Само собой...

- Худо, - произнес Тимкин, - а я искурился в пути.

- Курящему как не посочувствовать, - сказал продавец и, поднявшись, прошел в дальний угол магазина и принес Тимкину три пачки "Пушки". Берите, как-нибудь сочтемся...

- Тогда мне одной пачки хватит, - сказал Тимкин.

Но продавец сунул ему в руки все три и опять сказал:

- Чего там, берите, - и посмотрел в упор на Тимкина.

Как только взгляды их встретились, Елизару Власовичу показалось, что он где-то видел этого человека. Он стал напрягать память, вглядываясь в лицо продавца с поперечным шрамом на узком выпуклом лбу, и все не мог припомнить. Не торопясь разорвал пачку, выудил оттуда папиросу, и, только продавец поднес ему зажженную спичку, Тимкин, закуривая, посмотрел в его бегающие красноватые глаза и невольно подумал: "Точно как у Купчика". Но тут же отогнал эту мысль, сочтя ее чуть ли не обидной по отношению к советскому гражданину, служившему в "Интегралке".

- Давно по торговой части? - спросил Елизар Власович, затягиваясь душистым дымком.

- Десятый годок пошел, - ответил продавец. - Сперва в фактории служил, государству пушнину заготовлял, а с открытием "Интегралки" сюда назначили.

Тут Тимкин решил спросить имя и фамилию продавца, и тот ответил:

- Соколов, Анисим Петрович Соколов. А вас, извините, как величают?

И Тимкин решил не называть ни своего настоящего имени, ни фамилии:

- Спиридонов Тимофей Степанович! - И добавил: - Заведую Краской ярангой.

Елизар Власович поинтересовался, довольны ли люди "Интегралкой" и какие больше всего берут товары, на что продавец сказал:

- А что им недовольными быть? Они ведь сроду не видели того, что даем им в обмен на пушнину. Пожалуйста, бери, что душа пожелает! - И, помолчав, с иронической улыбкой произнес: - Сами знаете, какой тут народец. На моей памяти время, когда они сахар покупать боялись, уговаривать приходилось...

- Ну, это вы зря так говорите, - возразил Тимкин. - Что было, то уж давно быльем поросло. Нас и послали сюда, чтобы мы их выводили к свету новой жизни.

Поняв, что перехлестнул, продавец погасил улыбку и сказал как можно сдержанней:

- А что, разве не выводим на новый путь? - И вскинул глаза на Елизара Власовича.

Тимкин перехватил их блудливый, с затаенной хитростью взгляд и опять подумал: "Точно как у Купчика, и глаза, и шрам поперек лба, а то, что отпустил себе длинные, как у Тараса Бульбы, усы, мало что изменило. Но голос какой-то другой, не Купчика". А когда они снова заговорили, Елизару показалось, что и голос тоже его.

И с этой минуты уже не мог отделаться от мысли, что перед ним ненавистный палач из "поезда смерти" Рыскулов-Купчик.

Однако нужно было обладать выдержкой и силой воли Елизара Власовича, чтобы не выдать своего волнения, хотя все внутри у него напряглось, натянулось как струна, и вот-вот, казалось, она лопнет и с губ у него сорвется: "Купчик!"

Только теперь Тимкин приметил, что на стене висит двустволка, и решил выяснить, нет ли в магазине еще других ружей.

- Ружья для охотников регулярно поступают к вам?

- Поступают...

- Вижу, только одно-единственное висит для продажи.

- Было десять штук, разобрали охотники. Только одно и осталось, но не залежится. Не сегодня-завтра заберут и его.

- Надо бы и мне ружьишко приобрести, - как можно спокойней сказал Тимкин. - А то мотаешься по тундре с кочевки в кочевку, а голыми руками при случае что сделаешь? Пока ехал в Атой, волки дважды дорогу перебегали. Было бы с собой ружье, чувствовал бы себя уверенней. Ладно хоть волки дальше ушли, а ведь могли и напасть! - И поинтересовался: - Сколько такое ружье стоит?

- На деньги не продаем...

- Это я понимаю, а сколько, скажем, хвостов чернобурки за него отдать нужно?

- Десять высшего сорта. - И пояснил: - Чтобы покровный волос у шкурки был черный, блестящий; подпушь - темно-аспидного цвета; белые кольца на ости - широкие, с черными длинными концами и стлались бы равномерно по зеркалу шкурки; правильное расположение серебра должно дать ярко выраженный рисунок, покрытый, будто тончайшей сеточкой, нежнейшей вуалью; длина шкурки от кончика носа лисицы и до репицы хвоста не должна превышать восемьдесят сантиметров. Первостепенное значение имеет и так называемый ремень: он должен быть черным, плотным, шириной в два пальца и тянуться по пушистому хвосту не расплываясь... - И спросил: - Как, найдутся у вас такие шкурки?

"Вот подлец, все до тонкости изучил", - отметил про себя Тимкин и сделал над собой еще большее усилие, чтобы не дать лопнуть струне.

- Придется уж в другой раз, - сказал тихо Елизар Власович.

- Пожалуйста, оставлю для вас ружьецо. Нигде такого не купите. Настоящая тульская шестнадцатого калибра, двухкурковая.

- А можно взглянуть?

- Отчего ж, можно, - сказал продавец и, сняв со стены ружье, передал Тимкину.

Елизар, подержав ружье, переломил его, открыл каналы стволов и заглянул сперва в один, потом во второй; взвел курки, проверил силу пружин. Занятый осмотром ружья, искоса, незаметно поглядывал на продавца, который тоже с интересом наблюдал за Тимкиным. Елизару даже показалось, что тот узнаёт его, и стал мысленно сравнивать, как он выглядел, когда мальчишкой попал в "поезд смерти", и как выглядит теперь, да еще в очках, и убедился, что узнать его, Тимкина, невозможно. Зато сам он с каждой минутой все более убеждался, что перед ним действительно Степан Рыскулов, по кличке Купчик.