Турецкий горошек - Д. Нельсон

Я опускаюсь в кресло, не испросив дозволения, потому что боюсь, что ноги откажутся держать меня. Некомпетентность? Это не то слово, которое я обычно использовала, характеризуя себя. Нерешительность, простодушие, бесконфликтность – все эти качества я могла бы включить в список моих недостатков, но некомпетентность? Никогда.

– Я прочел студенческие отзывы за прошлый семестр. Из некоторых из них со всей очевидностью следует, что вы не справляетесь с вашей работой. Мы не можем себе позволить иметь плохого преподавателя в колледже, и это законная причина, чтобы удалить вас не только с должности, но и из колледжа.

– Вы не можете сделать этого.

– Вы же понимаете, что могу. Вы сами участвовали в совещании профсоюза учителей, который одобрил такую процедуру. Неужели запамятовали? Это было всего лишь в прошлом году.

Он прав. В прошлом году профсоюз, рассматривая проблемы двух профессоров – у одного из них было нервное расстройство, а у другого – болезнь Альцгеймера, – принял решение, что контракт может быть аннулирован в случае очевидной некомпетентности. Но в обоих этих случаях увольнение с должности подразумевало нетрудоспособность.

Я была членом комиссии, выработавшей такое решение, и все мы очень старались обеспечить верное сочетание справедливости по отношению к студентам и справедливости по отношению к преподавателям. Студенческие отзывы были выбраны главным критерием.

– Но предполагалось, что такое решение будет использоваться в иных случаях.

Он усмехается:

– Не важно, что предполагалось. Я уже воспользовался им. Мы увольняем вас, потому что вы плохой педагог. Учитывая то, что я прочел в тех студенческих отзывах, у меня не остается никакого иного выбора, кроме как принять соответствующие меры. – Он развел руки и, выдвинувшись вверх, навис надо мной. Я представила, как он говорит: «Вот ты и попалась!»

– Я хотела бы посмотреть эти отзывы.

– Это конфиденциальные сведения.

– А как насчет разбирательства, я же имею право голоса?

– Я не вижу причин, по которым мы должны вас выслушать. Это рекомендуется, но не гарантируется в одобренной вами процедуре. Я имею право уволить вас по собственному усмотрению в случае достаточных доказательств. И такие доказательства у меня имеются.

Он идет к двери.

– Джимми, будь добр, проследи, чтобы профессор Адамс сегодня же освободила свой кабинет и покинула наш колледж.

Я все еще сижу в кресле, потрясенная до глубины души. Повернувшись к двери, я вижу ожидающего начальника охраны.

Директор подходит к моему креслу.

– Если она будет сопротивляться, выведи ее силой, – продолжает он.

Джимми стоит, переминаясь с ноги на ногу, и лицо его медленно багровеет. Бедняга.

– Джимми. – Командный тон директора побуждает начальника охраны перейти к действиям.

Как только он делает полшага в мою сторону, я поднимаю руки.

– Не волнуйтесь, Джимми, у вас не будет со мной хлопот.

Собрав все силы, я пытаюсь держаться как можно более достойно. Обходя директора, а вместе с ним и воздух, которым он дышал, я выплываю из кабинета.

– Кстати, Джимми, присмотри, чтобы профессор Адамс не унесла ничего липшего в своих коробках, – кричит нам вслед директор.

Я останавливаюсь спиной к директору. Я невольно открываю рот, намереваясь как-то ответить, но из головы словно вылетели все слова. Я вновь начинаю двигаться вперед, побуждаемая мягким давлением Джимми на мой локоть.

Мне очень жаль Джимми. Мы с ним обычно так хорошо ладили, вместе пили кофе в Буфике, болтали о жизни вообще и о его дочери в частности. Он идет следом за мной, краска смущения слегка поблекла на его лице.

– Я не виню вас. И сделаю все возможное, чтобы облегчить ваше положение.

– Спасибо. Вы не представляете, как погано я себя чувствую в данной ситуации, – говорит он.

Мы приходим в мой кабинет, обнаружив у его двери несколько пустых коробок. Администрация безусловно весьма расторопна. Открыв дверь, я натыкаюсь на знойный воздух.

– Что ж, по крайней мере, теперь мне не придется жариться здесь каждый день, – говорю я, пытаясь шутить.

По движению губ и головы Джимми трудно понять, отвечает он на мою шутку кивком или усмешкой. Мы окидываем взглядом материалы, накопившиеся у меня за десять лет работы. Я слегка теряюсь, не представляя, с чего начать.

– Могу я чем-то помочь вам? – спрашивает он.

– Я думаю, мне понадобятся еще несколько коробок.

Он звонит своим подчиненным и отдает распоряжение.

– Сожалею, но я не могу оставить вас.

– Мы же не хотим, чтобы я в ярости взорвала это заведение, не так ли?

– Что-то в таком роде, насколько я понял. Я не представляю, что вы способны на такое, – говорит он.

Мы почти наполнили шесть коробок, когда в руки Джимми попадается деревянный почетный знак, который я сунула в ящик после окончания прошлого года. На деревянную плашку с окантовкой из золотых листьев наклеено пергаментное свидетельство. Его подарили мне студентки из группы, в которой я вела семинар по теме «Общение с родителями больных детей». Каллиграфическая надпись гласит: «Самому внимательному и заботливому преподавателю нашего колледжа». И вся группа поставила свои подписи под этим свидетельством.

– Надо же, как я низко пала за один семестр, – говорю я.

Он приподнимает бровь и прикладывает палец к губам. Я озадаченно хмурюсь. Взяв карандаш, он ищет взглядом чистый листок бумаги, что оказывается непростой задачей.

Сидя за столом, я обычно машинально рисую всякие закорючки. На всех моих бумагах встречаются цветы, буквы, какие-то строения и разнообразные наклейки. Причем это не просто закорючки. Я еще разукрашиваю их разными фломастерами.

Перевернув один листок, он нашел свободное местечко.

– Ваш кабинет, возможно, прослушивается, – пишет он.

– Это незаконно, – пишу я в ответ.

Он предупредительно щелкает пальцами и кивает. Осматривая провода, он болтает о какой-то ерунде. Когда он развинчивает телефон, я вижу потайной микрофон. Он прикладывает палец к губам и берет ручку.

– Это устройство также и для подслушивания разговоров, – пишет он.

Я уже упаковала цифровой фотоаппарат, который держала на случай особых событий – таким, к примеру, был день, когда мы провожали Тину во Флориду и Клара сделала для нее оригинальный тортик. Он изображал туловище в бикини, а вместо грудей торчали маленькие круглые кексики. И в центр каждого было воткнуто по вишенке. Его кофейная глазировка к тому же напоминала цвет кожи Тины. Тогда я пользовалась им в последний раз. Порывшись в коробках, я выуживаю фотоаппарат. Батарейки еще не сели.

– Это ничего не докажет, – пишет он о фотографиях.