Торпедоносцы - Павел Цупко

Говорят, только в труде, в бою познается человек, в борьбе с трудностями выковывается его характер, закаляется воля, формируется личность. Верно! Но хорошо, когда при этом формировании рядом есть надежный опытный товарищ, командир, который всегда убережет от неверного шага, подскажет выход в сложной ситуации, защитит.

Таким старшим товарищем, строгим наставником и преданным другом для Борисова и Рачкова, Богачева и Конько, Макарихина и Лясина, для многих других летчиков всегда был и остается Константин Александрович Мещерин, внешне нелюдимый, но очень чуткий, добрый человек… Неужели его больше не будет рядом?..

Федор. Николаевич встал и, подняв сжатый кулак, сказал:

— Да, война кончается. Кто знает, где мы будем после нее и доведется ли нам собраться вот так? Потому мне хочется сказать о дружбе. О нашей боевой флотской дружбе, не стареющей с годами, чистой, верной и вечной! О дружбе, перед которой стираются грани между званиями, должностями, которая помогла нам выстоять в испытаниях, в борьбе, в боях, которая помогает побеждать, сегодня! Дорогой наш Константин Александрович, позвольте так называть вас? — склонил голову в поклоне Макарихин. — Из присутствующих я знаю вас больше всех. Еще в тридцать седьмом году в Ейске из ваших рук я получил путевку в морское небо. Это дает мне право от имени сотен ваших учеников сказать, что вы научили нас не только, летать и. воевать, но и дружить, Верно, к ласковым командирам вы не относитесь, послаблений не; даете. Вы — человек долга! Мы, тоже старались быть такими. Вы терпеть не можете подхалимов и угодников, людей цените по отношению к труду. Мы тоже против подхалимажа и угодничества, за честный и благородный труд. Вы всегда со всеми ровны и строги. Но ваша строгость — не самодурство, не каприз барина, а отеческая, верная. Мы старались и в этом походить на вас потому, что для нас вы были, есть и останетесь примером самого честного отношения к служебному долгу, к товарищам, к совести, к дружбе. Спасибо, Константин Александрович, вам за все то, чему вы нас научили. Я уверен, где бы ни были, куда бы ни забросила нас, судьба, мы сохраним благодарность вам и нашей большой настоящей дружбе!

Летчики одобрительно загудели, Михаил взглянул на комэска. Глаза того блестели влагой…

— Дорогие! — встал и Мещерин. — Спасибо вам за добрые слова. Они для меня особенно ценны потому, что высказали их вы, кто два года шел рядом. Я сохраню эти слова в сердце, как самую дорогую награду за прожитое. Спасибо! Прав Федор Николаевич, конец войны уже виден. На улицах Берлина идут бои. Столица гитлеровского рейха вот-вот падет, а с ней и фашизм. Пора и нам подумать о будущем. В этой страшной войне проявились бойцовские и командирские качества каждого из вас. Вы стали прославленными морскими летчиками. Перед вами открываются перспективы служебного роста. Ваш боевой опыт потребуется для укрепления авиации Военно-Морского Флота. Но этот опыт будет намного ценнее, весомее, если вы закрепите его теоретически. Поэтому мое вам желание и наказ: закончить войну победой и уйти на учебу! Искренне желаю вам успехов в жизни и в службе на благо Родины. Я уверен, что вы с честью выполните любое задание партии.

— Разрешите мне? — встал Борисов и посмотрел на соседей, как бы приглашая их присоединиться к тому, что собирался сказать. — Вот вы, товарищ капитан, назвали нас прославленными летчиками, командирами. Наверное, так оно и есть. Только мы этого не чувствуем. Нет, лично я горжусь своей Золотой Звездой и часто поглядываю на нее, горжусь, что у меня штурман Герой Советского Союза, за друга Сашу Богачева, за всех вас, мои боевые товарищи. Но висят ли награды на груди или не висят, мы продолжаем делать то, что делали до наград вчера и позавчера, то есть летать, воевать, дежурить. И завтра будем заниматься тем же делом. Что я хочу этим сказать? То, что в повседневных делах мы никакой славы не знаем, не чувствуем…

— Подожди, Миха! Скоро она обрушится, не рад будешь!

— Вот я и хочу сказать об этом. Ребята! Скоро мы почувствуем славу, затаскают нас по всяким вечерам, встречам, конференциям, торжествам, вознесут до небес! Но я хочу и прошу, чтобы вы, мы, даже там, под небесами, оставались такими, как сейчас, как наш командир! Чтобы слава и чины не вскружили головы! Чтобы каждый из нас всегда и везде помнил о своем долге, о своих товарищах, без которых нам бы никогда не стать Героями, чтобы не зазнавался, а оставался, как говорит комэск, человеком!

Борисов закончил и сел. Раздались хлопки, возгласы:

— Правильно, Миша! Так держать! Рачков, привлекая внимание, поднял руку:

— Прошу слова.

— Комсомольский комиссар просит слова!

— Я по существу! — Иван Ильич повернулся к Мещерину: — Константин Александрович, прямой вопрос можно?

Мещерин хмыкнул:

— Правда, Иван Ильич, являлась и является основой моей жизни. Потому признаю только прямые вопросы. Прошу!

— Хорошо, Вы… от нас уходите? Все дружно уставились на командира. Тот нахмурился. Потрогал кончик своего носа пальцем, но молчал.

— Для чего вас вызывали в Военный совет? Капитан строго посмотрел на летчиков, увидел их напряженные лица, прочитал скрытую боль за него, командира, и сказал:

— Говорить об этом я не должен. Но, верю, все, что я скажу, останется между нами. Мне предложили перейти в разведку.

— И вы? — не выдержал паузы Богачев.

— И мы… отказались!.. Евгений Иванович! Самовар уже выкипел. Где же наш кофе?..

С первыми лучами солнца тихий сонный Грабштейн был разбужен потрясающим рокотом мощных моторов взлетающих торпедоносцев. На большом кругу они собирались в строй девяток. К ним присоединялись юркие «яки», и сводные группы таяли в голубой дымке юго-запада, где у низких берегов лениво плескались волны притихшего перед штормом Балтийского моря.

…Невысокое солнце слева освещало серо-синюю морскую гладь. Борисов глядел на пустующее море, наблюдал за полетом соседних в строю торпедоносцев и с нетерпением ждал появления кольбергского аэродрома.

— Миша! Впереди Кольберг!

На огромном прямоугольнике зеленого поля между лесным массивом и берегом моря белели две длинные параллельные взлетно-посадочные полосы. У одной из них, ближней к побережью, высился двухэтажный в форме башни с балконами домик стартового командного пункта. Вдоль леса и у берега — ряды капониров с «илами» и «яками». В западной части летного поля темнели большие казармы, а за ними дальше — красные крыши Кольберга.

Так вот, какая она, Померания, польская земля, захваченная фашистами!..

Прилетевших встречали Макарихин, его заместитель Богачев, флаг-штурман Лясин, другие летчики и техники.

— Поздравляю, Михаил Владимирович, с благополучным прибытием на немецкую землю! — торжественно сказал Лясин. — Встречаю вас добром — вестью: наши войска взяли рейхстаг!

— Да ну? — обрадовался Борисов и закричал: — Берлин наш!

Новость взбудоражила прилетевших. Раздались дружные крики «Ура-а!».

Конец бронированной «акулы»

Но в родных городах

под шелками музейных знамен

к нам летят сквозь года

эскадрильи крылатых имен.

В конце апреля войска 2-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского вышли в район Штральзунда и загнали в котел свинемюндскую группировку врага. Бои под Свинемюнде ожесточились. Гитлеровцы не желали складывать оружия. Более того, опираясь на огневую поддержку крупных боевых кораблей, пытались организовать контрудар. Размещенные в гавани, по проливу, и на рейде, корабли курсировали вдоль побережья и вели губительный огонь из дальнобойных орудий по боевым порядкам наших войск, сдерживая их наступление.

Надо было разгромить вражескую эскадру. Вся наличная в том районе флотская авиация была приведена в готовность. Но как на зло погода испортилась и летчики ничем не могли помочь фронту. Зато 1 и 3 мая крылатые моряки нанесли по немецким кораблям мощные комбинированные удары и потопили несколько единиц. Тогда гитлеровцы ввели в мелководную Померанскую бухту тяжелые артиллерийские корабли — вспомогательный крейсер «Орион» и так называемый «учебный» линейный корабль «Шлезиен», однотипный линкору «Шлезвиг Гольштейн», потопленному морскими летчиками еще в марте.

«Шлезиен», хотя немцы во всеуслышание его называли учебным, на самом деле был грозным боевым линейным кораблем с мощным артиллерийским вооружением и хорошо подобранным и обученным экипажем.

После поражения в первой мировой войне, когда англичане убедились, что Германия их господству на море не угрожает, по Версальскому мирному договору оставили ей в качестве «полицейских сил» для обороны побережья сравнительно небольшие линейные корабли водоизмещением четырнадцать тысяч тонн постройки 1906 года. Первоначально они такие функции и выполняли. Но уже в 1926 году оба корабля были объявлены учебными и их модернизировали. Как и в последующей истории с «карманными» линкорами, немцы фактически построили два совершенно новых боевых корабля, оставив от прежних только названия да бронированные коробки, изменили даже конфигурацию. На них установили самые современные машины, способные развивать скорость хода свыше 18 узлов, полностью заменили все вооружение. В носовую и кормовую башни поставили по две дальнобойных пушки калибром 280 миллиметров с полуавтоматизированными приборами управления стрельбой и электрической системой подачи боеприпасов из погребов. Дальность стрельбы этих «учебных» пушек составила 225 кабельтовых, то есть 42 километра. Вдоль бортов и в казематах появились двенадцать новейших 150-миллиметровых универсальных противоминно-зенитных орудий с дальностью стрельбы 130 кабельтовых, или 24 километра, двенадцать зенитных орудия калибром 88 миллиметров и двадцать три крупнокалиберных пулемета. В последующие годы зенитное вооружение линкоров было усилено за счет модернизации 88-миллиметровых пушек и замены пулеметов спаренными и счетверенными установками «эрликон».