Дичь для товарищей по охоте - Наталия Вико

— Не было писем. Зачем ты им теперь? Без денег ты для них — мыльный пузырь.

Савва снова поморщился и еще раз указал глазами на сидящего напротив Тимошу.

— Устал я, Зина, — неожиданно признался он. — Может, правда отдыхать поедем? Во Францию. К морю. Не возражаешь?

После строгого серого Берлина, где Савву не покидало ощущение, что кто-то неотрывно следит за каждым его шагом, тихий провинциальный французский Виши показался раем. Если в Москве, из которой они уехали неделю назад, воздух только пах весной, а набухшие почки робко дарили сладковатый аромат нераспустившихся листьев, то здесь в Виши весна была в разгаре.

Савва, сидя на диване на балконе гостиницы, не спеша ел яблоко, аккуратно отрезая от него небольшие кусочки и рассматривая каждый из них, прежде чем положить в рот. Делал так умышленно, нарочитой медлительностью заставляя себя переключиться на непривычный размеренный темп жизни. Там, в России, несмотря на накопившуюся усталость, невозможно было отложить все дела в сторону. По его инициативе было проведено совещание с участием представителей промышленных кругов Петербурга, Урала, Юга России и Царства Польского. Позиция Саввы, сформулированная в письме Витте, многими была поддержана. И это тогда взбодрило его…

Мать, хоть и грозилась его от дел отстранить, — помогла. Когда в марте состоялось очередное общее собрание пайщиков мануфактуры, поддержала его кандидатуру на переизбрание.

«Бежал, бежал и остановился… — подумал он, отрезая очередной кусочек яблока. — Целый месяц отдыха… Не привычное это дело… Какая красивая перламутровая рукоятка… — остановился взглядом на ножике. — Как же славно, — продолжил он убеждать себя, — никуда не надо спешить, ничего не надо решать, не о чем волноваться… Впереди целый месяц тихой размеренной жизни… Репетиция старости, — усмехнулся он, положил аккуратно обрезанный остаток яблока на тарелку и прилег. — Хорошо…Тепло… Птицы поют… Как там Горький с Машей? — вдруг подумал он. — Да какая разница? У них своя жизнь, а у меня — своя».

Он поправил подушку под головой и прикрыл глаза…

— Савва Ты здесь? — услышал он голос Зинаида Григорьевна, которая появилась на балконе в длинном белом платье с вышитыми на нем белыми же цветами.

«Красиво…», — отметил он, открыв глаза.

— А я думаю, куда ты исчез? — Зинаида наклонилась и поцеловала мужа. — Ой, никак разбудила я тебя?

— Присядь, Зина. Вон, яблок поешь. Хорошие, кислые, крепкие. Редкость в это время года.

— Люблю мягкие и сладкие, — сказала она и отошла к краю балкона. — Савва Взгляни-ка! Кажется мне, этого молодого человека я видела вчера, и сегодня днем он за нами шел, когда мы гуляли. А сейчас, смотри, под балконом ходит — туда, сюда.

— Может, ждет кого-то. Постоялец какой — нибудь. Чего ты переполошилась? — нехотя пробормотал Морозов.

— Да нет же, Савва, какой же это постоялец? Слишком небрежно для этого выглядит. И потом, уже несколько раз останавливался и демонстративно на наш балкон смотрел.

— Зина, когда за кем-то наблюдают, в силу служебных причин, то, напротив, скрывают это. Если он делает так, как ты говоришь, значит — не тот, за кого ты его силишься принять.

— К нему второй теперь подошел Шепчутся… и вот, пожалуйста, — на наш балкон показывают Мне что-то не по себе, Савва — повернулась она к мужу. Но тот ничего не ответил. Лежал с закрытыми глазами. Зинаида вернулась в комнату за вязаньем, а затем расположилась в кресле рядом с Саввой. Так ей было спокойнее…

…Солнце клонилось к закату. В воздухе появилась прохлада. Савва проснулся, но не открывал глаз. Прислушивался к себе. Тяжесть, давившая на него в последнее время и комом стоявшая в горле, исчезла. Неужели прошло?

Открыв глаза, он сел на диване и потянулся.

— Зина Что-то я разоспался. А пойдем-ка, побродим.

— Побродим? — она оторвалась от вязания.

— Ну, да. А что здесь еще делать? Спать, есть и бродить. Погуляем, потом в ресторан зайдем, поужинаем. Я уже присмотрел здесь ресторан с отменным меню. Ну, так что, пойдем? — поднялся он с дивана.

Зинаида Григорьевна, оживившись, отложила вязание.

— Я сейчас переоденусь и выйду. А ты иди и закажи пока цветов в номер. Хочу цветов.[41]

— Зина, — Морозов раскинул руки, потягиваясь, — посмотри вокруг, здесь кругом цветы!

— Это — на улице. А я — здесь хочу! — капризным тоном сказала она и заулыбалась.

«Как в молодости», — отметил Савва.

— Конечно, если хочешь, я прикажу, чтобы принесли.

— А ты переодеваться не будешь? — спросила Зинаида, поднимаясь с кресла.

Савва нехотя оглядел чуть смявшиеся светлые брюки.

— Не буду. Так пойду. Считаю приличным. Жду тебя внизу.

Спускаясь в парк по лестнице, покрытой зеленой ковровой дорожкой, по бокам которой в китайских вазах стояли цветы, Савва приостановился, вспомнив о просьбе жены, но решил сделать заказ по возвращении с прогулки. По дорожке, посыпанной мелким светлым гравием, похрустывающим при каждом шаге, он подошел к фонтанчику с минеральной водой и сделал несколько глотков.

— Здра-авствуйте, Са-авва Тимофеевич Вот так встреча — услышал он за спиной. Обернулся не сразу, потому что узнал голос.

«Этот Красин, как Мефистофель, появляется всегда, словно из-под земли», — раздраженно подумал Савва и, промокнув рот тыльной стороной ладони, повернулся.

Красин, в элегантном летнем костюме цвета слоновой кости, радостно улыбаясь, приподнял шляпу.

— Чем обязан? — сухо спросил Морозов, не протягивая руки.

Красин сделал вид, что не замечает неприветливости.

— Да вот, Савва Тимофеевич, почти что прямо из Лондона, со съезда РСДРП.

— Понятное дело, где ж вам еще свои съезды проводить. В России несподручно, — буркнул Савва и двинулся по дорожке. Красин последовал за ним.

— Поздравьте, Савва Тимофеевич, по предложению Ленина я избран членом ЦК, и утвержден, — сделал он многозначительную паузу, — ответственным техником, финансистом и транспортером.

— Поздравляю, господин «ответственный техник и транспортер», — хмыкнул Морозов. — Раньше, вроде, инженером числились. Хотя, наверное, сегодня при общении с моей персоной вы, прежде всего, «ответственный финансист»? Так?

— Так, Савва Тимофеевич, — почти смущенно улыбнулся Красин. — Так… И в связи с создавшейся ситуацией…

— Денег не дам! — решительно прервал его Морозов. — Уже говорил вашему человеку, повторю еще и вам — не дам! Разошлись наши дороги, любезнейший господин «финансист». Хватит, пожалуй.

— Савва Тимофеевич, уж, пожалуйста, не откажите, — продолжил улыбаться Красин, в глазах которого появилось напряжение, — хотя бы тыщу двести рублей! Сущий пустяк! Это тот минимум, который, по мнению ЦК сейчас необходим.[42]

— Не дам! — Савва остановился и повернулся лицом к гостю. — Ни сейчас, ни далее. Прощайте, — развернулся и пошел в сторону гостиницы, перед входом в которую уже стояла встревоженная Зинаида Григорьевна.

— Савва, это не Красин ли был?!

Морозов не ответил.

— Пойдем, Зина! — взял он жену под руку.

— Нашли все-таки, — вздохнула Зинаида Григорьевна. — И здесь нашли. О, Господи, куда же от них деваться-то? Мне страшно, Савва.

— Не бойся, Зина. Не посмеют ничего сделать. Здесь им не Россия.

Они вошли в гостиничный вестибюль. Савва покосился на вазу с цветами.

— Прости, Зина. Но цветов заказывать здесь не буду. Уезжаем. В Канны. Скажи доктору и прислуге. Пусть к утру собираются…

…Савва стоял на балконе, облокотившись на перила, и смотрел вниз. В темноте уже с трудом можно было различить фигуру человека, неторопливо меряющего шагами дорожку взад-вперед.

— Спокойной ночи, мил человек Я уже спать иду! — прокричал Савва и помахал рукой.

В номере достал из чемодана пистолет и положил под подушку.

Канны — небольшой городок на французском побережье Средиземного моря, давно облюбованный английскими туристами, встретил их ясным небом и лазурной морской водой. Поселились в небольшом, по-домашнему уютном «Ройал-Отеле», выходящем фасадом на приморский бульвар Круазет.[43] Савва с женой — в двух соседних номерах на бельэтаже, слуги и доктор — на первом этаже. Просторные номера были обставлены с помпезной провинциальной роскошью: массивная мебель, обитая бархатом, незыблемые кровати, тяжелые портьеры цвета бордо на окнах, ковры во весь пол, хрустальные люстры под потолком, картины в массивных рамах на стенах и цветы в вазах из темного стекла.

Войдя в прохладный полумрак номера, Савва первым делом раздвинул портьеры, зажмурившись от солнечных лучей, распахнул двери и вышел на балкон. Голубое безоблачное небо сливалось с лазурным морем так, что и не поймешь, где море, а где небо. Три пальмы-сестры на набережной напротив окон гостиницы, сросшиеся при рождении и, видно, поссорившиеся потом из-за места ближе к морю, смотрели каждая в свою сторону. Справа поодаль на горе виднелась старая крепостная башня с часами. По бульвару неспешно прогуливались пары, с деланным равнодушием оглядывая друг друга. Почти все в белом — платья, костюмы, шляпы, легкие зонтики в женских ручках, и оттого похожие на две нескончаемые свадебные процессии, идущие одна другой навстречу.