Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать - Айдын Шем

До поры до времени он не желал обзаводиться семьей, хотя бы уже потому, что это закрепило бы его в Узбекистане, который был местом его недобровольной ссылки. Покинув в критическом возрасте среду обитания милых крымских татарочек, он оказался в среде не менее милых славяночек и иудеечек. Однако в нашем неустроенном мире мужчине из оскорбленного советской властью народа заводить семью с девушкой, незнающей, что такое изгнание, что такое гласный жандармский надзор с шестнадцати лет, было крайне неразумно! Не поймет русская или даже еврейка оставшуюся в душе бывшего спецпереселенца непреходящую обиду. А если и поймет она, то уж наверняка не поймут ее родители. А родители всегда сохраняют влияние на свою дочь…

Вот потому все еще и не было у старого профессора Афуз-заде и у его жены внуков.

Утром приехал Февзи.

- Хочешь на раскопках побывать? - спросил он московского гостя.

- Разумеется! – Камилл встрепенулся. - Но ты же там уже не работаешь?

- Ха! Я там свой человек, там все мои друзья! - засмеялся Февзи.

На машине разом доехали до развалин мечети хана Узбека. Февзи обнялся с Володей, за руку поздоровался с другими бывшими коллегами, потом представил им Камилла. Камилл с какой-то непонятной ревностью смотрел на работу ленинградских археологов. Где-то в глубине его сознания копошилась, в общем-то, нелогичная мысль: «Копаете здесь у нас без нашего согласия».

 Впрочем, такой ли уж нелогичной была эта мысль в макроисторическом масштабе? Разве не народу Камилла принадлежало здесь не только все, лежащее на поверхности земли, но и скрытое в ее глубинных слоях? А коли так, то имеют ли моральное право пришельцы разрывать наше историческое прошлое без нашего на то разрешения?

Однако, снявши голову, по волосам не плачут. Чем еще придется платить новым поколениям за ошибки и предательство ханов и мурз восемнадцатого века?

Все эти мысли и чувства возникли в сознании Камилла и определили его двоякое отношение к ленинградцам, ищущим здесь тайны веков и восстанавливающим разрушенную мечеть. Он, осторожно пройдя по камням, заглянул, прислушиваясь, в обнажившуюся внутренность строения, возведенного еще в начале четырнадцатого столетия, прижимал ладони к древним стенам. Он как бы надеялся получить здесь некую весть от далеких предков…

- Хотите посмотреть новый раскоп? - обратился Володя к задумчиво остановившемуся в стороне Камиллу. - Удачно вышли на древнее погребение. Слышишь, Февзи? - окликнул он друга. - Ты тоже еще не видел, пойдем!

Прямоугольный шурф глубиной приблизительно в три метра рабочие осветили подставленным под солнечные лучи листом белой жести, и Камилл увидел на дне череп и симметрично расположенные по обе стороны позвоночного столба ребрышки – труп был когда-то уложен на спину.

- Это не ваш человек, - заметил Володя. - Мусульмане хоронили своих по другому.

- Нет, Володя, уж извините меня, вы не правы, - хмуро возразил Камилл. – Это наш человек, и, может быть, это мой прямой предок. Наши предки жили здесь еще задолго до возникновения ислама и даже христианства.

- Ах, да! - засмеялся Володя, - вы же считаете себя потомками тавров!

- Киммерийцев, - строго произнес Камилл, - киммерийцев и тавров. В этом регионе обитали киммерийцы. Город Киммерион где-то здесь стоял, а? Разве не так, профессор?

- Ну, в общем, так, - осторожно произнес Володя, - но советская историография производит крымских татар от ордынцев, а я ученик этой школы.

Он рассмеялся и взглянул на улыбнувшегося Февзи.

- И вы разделяете точку зрения, что сотни тысяч ордынцев пришли на безлюдные земли, немедленно освоили хозяйство гор и степей, начали вдруг разводить сады и выращивать виноград и стали прародителями нынешних крымских татар? – Камиллу было не смешно.

- Нет, конечно, так не бывает, - посерьезневший Володя покачал головой. - Но, слава богу, мне об этой стороне вопроса писать в своих отчетах не приходится. Это пропаганда, а не наука.

- То-то, - сказал московский доктор наук, которому даже эта последняя реплика Володи не добавила к нему симпатии. – Ханство от ордынцев, верно. Но этнос не может вдруг исчезнуть или вдруг появиться.

- Да, разумеется, - как-то вяло вымолвил ленинградский доктор наук, и добавил: - Пойдем пить пиво, что ли.

Камилл еще некоторое время стоял над раскопом, всматриваясь в останки человека, который, действительно, мог быть его предком…

Камилл не понимал, почему этот ленинградец, близкий друг Февзи, ему антипатичен. Но так оно и было.

Глава 20

- Сегодня поедем к Кериму, он, наверное, уже вернулся из Узбекистана, - сказал утром следующего дня Фуат. – И с Шамилем познакомишься, его тоже с собой возьмем, если он дома.

Заехали к Шамилю и втроем поехали в гости.

Фуат еще раньше рассказывал Камиллу о Кериме, и Камилл очень хотел познакомиться с человеком, который по своей воле оставил престижную работу и приехал на родину.

Керим очень обрадовался гостям. Но при этом стал извиняться, что живет один и не может организовать достойное гостей угощение.

- Поехали в кафе! – воскликнул Шамиль.

- Ну, уж, - обиделся Керим. – Шашлыки в любом случае приготовить смогу. Вот только за баранинкой нужно съездить, а, Фуат?

И обратился к Камиллу:

- Машину надо бы из Узбекистана пригнать, да вот дела огородные, понимаешь.

На фуатовской «шестерке» мигом смотались на рынок, где купили отличную баранину. И, конечно, прикупили по дороге винца крымского.

Пока кусочки баранины пребывали в искусно приготовленном хозяином маринаде, мужчины беседовали за чаем с купленными в магазине печеньями, нетерпеливо вдыхая запах пряностей, выбирающийся из эмалированной кастрюли.

Разговор шел поначалу о действиях крымских властей. Керим под смех друзей рассказал о стычке с председателем райсовета.

- О кяфир сагъа да бир яманлыкълар япар! – сказал Камилл. – Этот кяфир тебе еще постарается нагадить.

- Конечно, - отвечал Керим. - У этих типов нынче жизненной целью стало нам гадить.

- Ну не скажи! – возразил Шамиль. – Их главная цель наворовать побольше, нахапать, пока у власти.

- А это у всех цель, что в Средней Азии, что в Крыму, - засмеялся Керим.

- И то же самое в Москве, – добавил Камилл, вспоминая рассказы коллег на «кухне изгоев».

Пришло время разжечь самодельный четырехугольный мангал. Насадили баранину на шампуры, и вскоре запах готового шашлыка разнесся по двору.

Потом Шамиль и Фуат решили зайти ненадолго к Таиру на соседнюю улицу, а Керим и Камилл продолжали беседу. Камилл поинтересовался шансами Керима получить работу в медицинском учреждении.

- Я все еще делаю попытки найти работу, но вижу отношение местных начальников и надежды все меньше. Как эти люди, которые живут на нашей земле, в наших домах, ненавидят нас, стараются нас выжить, мечтают уничтожить нас! И ведь они так поступают не с десятком, не с сотней людей, а с целым народом! - так говорил Керим.

- Ахырзаман! – с горечью смеялся Камилл. – Моя бабушка во время войны говорила, что приближается ахырзаман, апокалипсис. И люди в это время потеряют стыд и совесть, говорила она. В Бога не верят, поэтому и совесть потеряли.

- Да, но не так уж это смешно, - отвечал Керим. – Я тоже не религиозный человек, но душа не принимает лжи и равнодушия к бедам людей.

- Ну, ты врач, тебе нельзя быть равнодушным к людям, - опять улыбнулся Камилл.

Потом добавил уже серьезно:

- Я тоже одно время был скептиком, отрицал все, что не вписывается в вульгарный, как я теперь понимаю, материализм. Однако жизнь заставила по иному на все эти дела посмотреть. Я сейчас думаю о том, что горе, перенесенное нашим народом, отзовется на судьбе тех, кто захватил нашу землю. Сколько татарских женщин говорили плача «Козьяшларым тутсын!», то есть пусть мои слезы вам отзовутся…

- Я не верю в проклятия и в божье наказание, - не очень уверенно произнес Керим.

Но московский физик продолжал свою нематериалистическую тему:

- Великий ученый двадцатого века Петр Капица говорил, что любимым его изречением является строка из «Гамлета»: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам». Так что и Капица допускал, что есть «тонкий мир», в котором действуют другие связи.

- Тонкий мир?

- Да, так называют тот мир, в котором происходят и находят отклик в нашей повседневности странные события, не умещающиеся в систему современной науки.

- Интересно все это, хотя и …, - на этом Керим прервал свое замечание и после некоторой паузы добавил:

- Впрочем, кто его знает…

Камилл рассмеялся:

- Вот, вот! Сомнение есть шаг к новому пониманию. Академик Капица сомневается уже давно.

Помолчали.

 - Слушай, - произнес почему-то понизив голос Керим, - я был недавно в родной деревне моей бабушки по ее просьбе, это над Ай-Петри, деревня Кок-Коз, слышал?