Англия, Англия - Джулиан Барнс

А еще Марта знала, что та же самая кротость, то же самое отсутствие себялюбия — ныне переименованное ею в пассивность — и привлекла ее когда-то в Поле вместе с рядом других черт. Она подумала… что, собственно, она подумала? Она думала (сейчас), что подумала (тогда), что вот нашелся человек, который не будет ей себя навязывать (так в принципе и оказалось), который позволит ей быть самой собой. Она действительно так подумала или теперь задним умом домысливает? В любом случае туфта это все. Говоря «быть собой», люди имеют в виду совсем другое. Они подразумевают — это она, Марта, подразумевает — совсем другой глагол: «стать». Стать «собой»: а что значит «собой» — загадка, и как этого добиться — тоже. Правда вот в чем, Марта — ну признай же! — ты рассчитывала, что уже само присутствие Пола подействует на твое сердце как гормон роста. Присядь вот здесь на диване, Пол, и просто свети мне огнем своей любви; тогда-то я стану зрелым, взрослым человеком, как всегда хотела. Вот он, верх эгоизма — и верх наивности. И, раз уж на то пошло, верх

пассивности. И вообще, кто сказал, что люди созревают? Наверно, они просто стареют.

Ее мысли, как все чаще случалось в эти дни, вновь перескочили на детство. Мама показала ей, как зреют помидоры. Точнее, как заставить помидоры созреть. Лето выдалось холодное и дождливое, и, когда листья свернулись, как старые обои, а по радио начали предсказывать заморозки, помидоры на грядках были еще зеленые. Мать собрала их и разложила по двум тазикам. В один положила только помидоры, чтоб вызревали естественным путем в своем кругу. В другой тазик добавила банан. Спустя несколько дней помидоры из второго тазика стали вполне съедобны, а те, что из первого, по-прежнему годились лишь на чатни. Марта попросила объяснить секрет фокуса.

— Так уж оно заведено, — ответила мать.

Да, Марта, вот только Пол — не банан, да и ты — не фунт помидоров.

Может, виноват Проект? Как там выразился доктор Макс, «огрубляющее упрощение всего» — может, оно разъедает душу? Нет, Марта, сваливать вину на работу — все равно что на родителей. Не разрешено тем, кто старше двадцати пяти лет.

Может, загвоздка в том, что в постели у них не все идеально? Пол — человек предупредительный; он гладит ее локтевую ямку (и еще кое-что), доводя ее до визга; он выучил слова, которые ей приятно слышать в постели. Но, употребляя ее личный шифр, это не Каркассон. Ну и что, тоже мне сюрприз! Каркассон бывает раз в жизни — иначе это был бы уже не Каркассон. Не станешь же ездить туда вновь и вновь в надежде получить еще одного божественного любовника и еще одну эль-грековскую грозу. До такого даже старина Эмиль не докатился. Значит, все-таки не в постели дело?

Вот что, Марта: всегда можно свалить вину на судьбу. Родителей винить нельзя, сэра Джека с его Проектом — тем паче, нельзя винить Пола или кого-то из его предшественников, нельзя винить английскую историю. И что же остается, Марта? Ты и судьба. Оставь себя на сегодня в покое, Марта. Вини судьбу. Не родилась ты помидором. Не повезло. Иначе все было бы намного проще. Один банан — и готово.

В одну ненастную ночь, когда весты гнали по морю громадные водяные валы, когда звезды скрылись за тучами, когда лил неистовый дождь, несколько мастеров-корабельщиков из одной деревушки в районе утесов Ниддлз были пойманы с поличным: стоя у самой воды, они светили фонарями грузовым судам, которые снабжали Остров всем необходимым. Один из теплоходов изменил курс, сочтя фонари огнями причала.

Спустя еще несколько дней экипаж транспортного самолета доложил, что при заходе на посадку в «Теннисоне-2» в полумиле по правому борту была замечена неровная цепочка подложных взлетно-посадочных прожекторов.

Взяв все подробности на заметку, Марта дала Теду Уэгстаффу «добро» на расследование дела. Но он почему-то не уходил.

— Да, Тед? Что-то еще?

— Мэм…

— Из какой области: служба безопасности или обратная связь с Гостями?

— Есть кой-чего по части связи с Гостями, мисс Кокрейн, вот решил вам сказать. Мало ли, вдруг важно. Это другой коленкор — не как с королевой Денизой и ее инструктором по шейпингу, вы тогда сказали, что это не мое дело.

— Нет, Тед, я так не говорила. Я сказала, что это не государственная измена. Самое большее, нарушение контракта.

— Понял.

— И кто же это на сей раз?

— Да этот, доктор Джонсон. Который с Гостями в «Чеширском сыре» обедает. Здоровенный такой детина, косорукий, в парике набекрень. Неряха, извините уж за выражение.

— Да, Тед, я знаю, кто такой доктор Джонсон.

— Так вот, на него поступают жалобы. От Гостей. Неофициальные. И официальные, понимаете?

— И что за жалобы?

— Говорят, он всем настроение портит. И неудивительно — это ж как дважды два четыре. Тоска зеленая, а не человек, не знаю, что им так всем хочется с ним обедать.

— Спасибо, Тед. Оставьте мне файл.

Марта вызвала доктора Джонсона на три часа. Он явился в пять и, пока его провожали в кабинет Марты, беспрестанно что-то бурчал себе под нос. То был неуклюжий плечистый мужчина; его щеки были изъязвлены глубокими рубцами. Глаза скользнули по Марте невидящим взглядом. Продолжая бормотать, он с фиглярскими жестами без спросу плюхнулся в кресло. Марта, участвовавшая в прослушивании претендентов на роль доктора Джонсона и присутствовавшая на прогоне «Обеда в «Чеширском сыре» (прошедшем на ура), забеспокоилась всерьез — теперь она осознала, насколько он изменился. Когда его брали на работу, он производил впечатление человека надежного. Профессиональный актер — его подлинное имя она что-то запамятовала, он несколько лет гастролировал с моноспектаклем «Мудрец из Средней Англии» и отлично владел всем необходимым материалом — его даже привлекли как консультанта к проектированию «Чеширского сыра». Дабы доктору Джонсону не приходилось работать на износ, развлекая Гостей в одиночку, для него был» наняты сотрапезники — Босуэлл, Рейнольдс, Гаррик. Также ему выделили подставного Гостя-Эрудита, чьи почтительные замечания служили кресалом для искрометного остроумия Великого Хана от Литературы. Итак, «Обед с доктором Джонсоном» был срежиссирован так, чтобы джонсоновские монологи, чередуясь с дружескими перепалками между его современниками-сотрапезниками, время от времени переходили в диалог разных эпох — беседу Доброго Доктора с гостями из нашего века. В сценарии присутствовала даже ненавязчивая защита идеологии Проекта. Переведя разговор на тему путешествий Джонсона, Босуэлл спрашивал:

— Разве на «Дорогу Гигантов» не стоит посмотреть?

— Посмотреть стоит, — отвечал Джонсон, — но ехать, чтобы посмотреть, не стоит.

У Гостей, не чуждых иронии, эта фраза всегда вызывала польщенный смешок.

Марта Кокрейн прочла с монитора файл, резюмирующий жалобы на Джонсона. Плохо одет и дурно пахнет; пожирает пищу, как дикий зверь, и очень быстро — так что Гости, чувствуя себя обязанными за ним угнаться, потом страдают от несварения желудка; либо всех третирует и задирает, либо сидит молча, как истукан; несколько раз, не договорив фразы, наклонялся под стол и сдергивал с женщин туфли; портит своим собеседникам настроение; отпускал националистические и расистские замечания о родных странах Гостей; при попытках расспросить его поподробнее срывается; несмотря на все его блестящее красноречие, клиентов весьма смущают астматический кашель и бестолковое ерзанье на стуле.

— Доктор Джонсон, — начала Марта. — На вас поступают жалобы.

Она подняла глаза от монитора — и обнаружила, что подчиненный почти не обращает на нее внимания. Подергиваясь с грацией мамонта, он пробурчал что-то похожее на отрывок из «Отче наш».

— Жалуются, что вы неучтивы с вашими сотрапезниками. Доктор Джонсон встряхнулся.

— Я охотно готов возлюбить весь род человеческий, — ответил он, — но не американца.

— Мне кажется, вы сами должны сознавать, как обременяет вас этот предрассудок, — произнесла Марта. — Поскольку тридцать пять процентов приезжающих сюда — американцы.

Она подождала возражений, но Джонсон, по-видимому, забыл дома свою любовь к спорам.

— Вас что-то удручает?

— От родителя моего унаследовал я жестокую меланхолию, — ответил он.

— Когда вам больше двадцати пяти лет, сваливать вину на родителей не разрешается, — отрезала Марта, словно цитируя девиз компании.

Джонсон звучно рыгнул, разразился астматическим кашлем и взревел:

— Пустоголовка проклятая!

— Вас не устраивают ваши коллеги по работе? Есть какие-то нелады? С Босуэллом уживаетесь?

— Он надобен, чтобы его стул не пустовал, — мрачно ответил Джонсон.

— Может быть, проблема в еде?

— Еда такова, какова только может быть дурная еда, — отвечал Доктор, так встряхнув головой, что челюсти заходили. — Дурно откормлена, дурно забита, дурно сохранена и дурно разделана.

Все это Марта сочла риторическими преувеличениями, если не подготовительной фазой кампании за повышение зарплаты и улучшение условий труда.